Ментаты Дюны - Брайан Герберт

Он признает, что во время джихада народ тлейлаксов совершал преступления, продавал органы на черном рынке, подделывал свидетельства о смерти, экспериментировал с клонами. Да, его народ уже много лет страдает от осознания своей вины, но после того как директор Венпорт его освободил, Ноффе заставил себя забыть об этом чувстве. Он и другие исследователи-тлейлаксы умели добиваться невероятных результатов – и делали это здесь, на Денали. Ноффе знал, что, когда эти чудеса технологии попадут в руки «Венхолдз», будущее человечества будет обеспечено. Если не победят батлерианцы. И нельзя позволить этим дикарям и варварам победить.

Ноффе из глубины трюма шаттла наблюдал, как рабочие загружают тщательно упакованные прототипы, новые взрывчатые смеси и сбиватели сердечного ритма, способные вывести из строя целую армию варваров. Администратор отмечал каждый загруженный ящик; в манифест он включил заметки, объясняющие особенности каждой новой доставки. Директор Венпорт всегда требовал отчетов.

Изучая ящик с первой сотней механических «сверчков» доктора Вестфера, Ноффе заметил на дне ящика повреждение – узкую щель, которую… расширили? Он увидел, как в тени трюма мелькнула и исчезла между ящиками маленькая тень. За ней пробежали еще три. Прищурившись, он наклонился, увидел движение – и понял, что это такое.

Он крикнул рабочим в трюме:

– Сбежало несколько механических «сверчков» доктора Вестфера! Надо их поймать.

И услышал крик на другой стороне ангара:

– Под шаттлом протекает горючее, шланг порван. Немедленно ремонтников!

Ноффе посмотрел в тень, в которой исчезли «сверчки».

– Протекает горючее? – Он принялся торопливо спускаться по рампе. – Если там горючее, нужно…

Крошечное насекомое-робот метнулось в лужицу легковоспламеняющегося горючего. Ноффе с ужасом смотрел, как сверчок в соответствии со своей программой начинает тереть задние лапки одну о другую, трет, трет, трет – пока не возникла искра.

Эта искра стала огненной стеной, поглотившей Ноффе и отбросившей его назад.

Когда под куполом госпиталя Птолемей увидел обожженного Ноффе, чье тело из-за обугленных ран походило на плохо прожаренное мясо, он не мог не вспомнить сгоревшего заживо доктора Эльчана.

Ноффе продолжал цепляться за жизнь – по крайней мере, пока.

Гости-врачи школы Сукк лихорадочно работали, используя всю свою технику, – накачивали больного жидкостями, соединяли с поддерживающими жизнь аппаратами. Хотя его с помощью различных средств погрузили в искусственную кому, Ноффе дергался от боли.

Птолемей оставался в госпитале, но ничем не мог помочь врачам. Он был ученым и инженером, но не врачом. Опять он почувствовал свою беспомощность! Даже со всеми своими грандиозными достижениями вроде ходячих, которых он создал, Птолемей не мог помочь еще одному другу, когда тот отчаянно нуждался в помощи.

Охваченный переживаниями, он коснулся Ноффе – и обожженный человек, хоть и в коме, вздрогнул от боли.

– Мы едва ли можем ему помочь, – сказал один из врачей.

Но Птолемей обдумывал возможности. До сих пор он не решался сделать последний шаг, но теперь у него не оставалось выхода.

Он закашлялся – у него болели легкие. Неглубоко дыша, он справился с приступом и снова смог говорить. Посмотрел на страдающего друга.

– Кое-что мы можем сделать – и вы должны мне помочь.

Одна из моих основных задач в достижении главной цели Ордена сестер – представлять человеческое общество как единое целое, а не как совокупность небольших групп. Первый шаг на этом пути – разорвать естественные связи матери и ребенка и облегчить девочке выполнение ее главной роли в человеческом обществе. Сильные, но ограниченные эмоциональные связи следует переключать и перенаправлять, чтобы энергия матери и ребенка была отдана будущему, а не мелким личным заботам.

Императорский двор блистал: куда ни глянь – дамы в роскошных платьях, в драгоценностях и лихие кавалеры в прекрасно скроенных мундирах, при шарфах и в шляпах. По вечерам знать при дворе Коррино развлекали экзотические исполнители, в том числе талантливые музыканты и танцовщицы.

Рядом с Сальвадором подле его гигантского трона из зеленого хрусталя сидели в меньших креслах Преподобная Мать Доротея и принц Родерик. Все слушали молодую женщину, которая исполняла под балисет балладу своей родной планеты Чусук; события, о которых она пела, происходили во времена жестокого владычества мыслящих машин. Певица была в ярком национальном костюме и держала в руках инструмент обтекаемой формы; Доротея узнала работу известного мастера Вароты. На первый взгляд, девушка с Чусука была слишком молода, чтобы доверить ей такую ценность, но она оказалась необыкновенно талантлива, прекрасно владела инструментом и обладала запоминающимся голосом.

Однако императора представление не заинтересовало. Музыка была прекрасная, но исполнительница показалась ему блеклой, особенно в таком блестящем окружении. Сальвадор скучал; от досады он выпил красного вина, приправленного меланжем, больше обычного. Рядом с ним стоял нервничающий придворный сомелье, готовый, если император потребует, принести из винного погреба еще одну бутылку.

Доротея разглядывала Сальвадора: он был чересчур озабочен своими воображаемыми болезнями, все сильнее тревожился и становился все нетерпимее после того, как год назад казнил своего врача из школы Сукк. Сальвадор не решался допустить к себе нового врача, пока все доктора не пройдут специальную подготовку, которая сделает их верность императору непоколебимой. Доротея не знала, какая мания победит: страх перед врачом-заговорщиком или хроническая ипохондрия.

Взмахом руки император велел исполнительнице умолкнуть, и она так удивилась, что уронила балисет. Служитель в мундире торопливо увел ее. Девушку сменил чтец, предположительно коренной житель Арракиса, который должен был читать традиционные пламенные стихотворные сказания зенсунни. Чтец, морщинистый, обветренный, был в пустынном плаще и черном, сберегающем влагу костюме, но Доротея подметила, что фильтры прикреплены неправильно и вообще все это похоже на театральный костюм, а не подлинное снаряжение для пустыни.

Звучным голосом мужчина стал излагать древнее сказание о двух детях: брате и сестре, – которые убежали из своего сиетча, на песчаных червях добрались до великого Танзеруфта и больше не вернулись. Они стали легендой; столетия спустя их видели едущими на гигантских червях; они навсегда остались детьми и не выросли, не стали взрослыми. Сам по себе сюжет был интересным, но голос рассказчика показался Доротее нудным, а актерские способности – средними.

– Спасибо, – остановил Сальвадор чтеца, который собирался начать что-то новое. – Достаточно.

Рассказчик поклонился и торопливо удалился, а император снова отпил вина. Сальвадор раздраженно посмотрел в сторону двери, где ждали своей очереди новые артисты. Три жонглера в экстравагантных костюмах скользнули на площадку, но едва успели начать свое представление, как император отпустил их.

– До конца месяца больше никаких жонглеров! Это указ императора! Я не настроен на такие забавы. Если увижу еще одного жонглера, проткну его мечом.

Сальвадор усмехнулся, глядя, как жонглеры убегают, спотыкаясь, а Родерик озабоченно посмотрел на него. Последовало некоторое замешательство: решали, кто выступит дальше; император меж тем раздраженно откинулся на спинку трона.

– Довольно на сегодня глупых развлечений. Умный культурный человек терпит это лишь до определенного предела. Мне нужно еще пряного вина и немного спокойствия и умиротворения.

Глядя мимо трона, Доротея встретилась взглядом с Родериком. Она видела: братья хотят, чтобы вечер закончился побыстрее. Возможно, Сальвадора отвлекут наложницы.

Несмотря на слова императора, придворные продолжали болтать о своих делах. По мнению Доротеи, среди них было очень мало серьезных или интересных людей, но Родерик – совсем другое дело. Принц всегда по горло занят, пытаясь помешать брату выставлять себя глупцом, как бы ни настаивал Сальвадор, что умен и образован.

У главного входа Доротея увидела женщину в черном, незаметно пробиравшуюся вдоль стены. Это не была одна из ста преданных императору сестер, последовавших за Доротеей во дворец. Пришедшая не привлекала к себе внимания, но Доротея узнала сестру Арлетт – свою родную мать!

Доротее потребовались все силы, чтобы справиться с собой. Ее мать была миссионером, привлекала в школу Ордена новых учениц. Образы Другой Памяти показали Доротее много подробностей из жизни матери – как ее разлучили с маленькой дочерью, как Ракелла отослала ее, помешав установить связь с дочерью. Позже она точно так же отослала саму Доротею, чтобы та наблюдала за батлерианским движением на Лампадасе… тоже чтобы помешать ей сблизиться с матерью?