Никто, кроме нас! - Олег Верещагин

Он снял наушники и аккуратно повесил на специальную проволочную стоечку. И расстелил на коленях карту. Привычно положил на нее светокристалл.

– Десять минут до линии фронта, – сказал в звукопровод.

Олег кивнул, хотя Димка не мог его видеть. Но Димка знал, что Олег услышал и тоже кивнул.

До кустов «Мститель» все-таки дотянул и врубился в них, с треском ломая крылья. Мальчишки скатились в ветки, как два больших мяча.

– Цел?! – выдохнул Димка.

– Плечо, – отозвался Олег.

Сюда добивал свет от пожара в ущелье. Потом там начало бахать, и при вспышке стало видно лезущих вверх по склону турецких солдат. Их гортанные злые вопли доносились и сюда.

Плечо у Барбашова было явно раздроблено, рука висела плетью. Лицо во взрывающейся темноте сделалось белым, его покрывал крупный пот. Димка стащил с турели разбитого мотоплана ПКМ, выволок коробку с лентой.

– Уходи скорее, – сквозь зубы сказал он Олегу. – Я приказываю, я старший.

– Пошел на хер, – сказал Олег, одной рукой изготовляя к бою «АКМ».

– Уходи, сука, – ласково сказал Димка. – Уходи, Олежка. Батя ваш погиб. Витька тоже погиб. Если и ты не вернешься – что тогда? Ты подумал, что с твоими будет – второго сына даже не похоронить?

Прием был нечестным, но действенным. Олег окаменел, дернул лицом, разревелся и, попятившись в темноту, пропал. Димка прокрался чуть в сторону, лег между двух камней. В «Мстителе» с хлопком взорвался топливный бак. В этой вспышке Димка увидел турок в двух десятках шагов – впереди, внизу и сбоку. Они замерли на миг, глядя на взрыв.

Он медленно повел стволом ПКМ, очищая склон…

…Когда ПКМ выплюнул последнее звено ленты и наступила звенящая тишина (которой на самом деле не было, она жила только в ушах Димки), мальчишка дождался, пока турки начнут подниматься, с обеих рук швырнул вперед две «РГД-5» и сразу за взрывом рванулся сам, стреляя в упор из «АКМ», к которому примкнул заранее пулеметный барабан. Он знал, что делает, потому что еще при взрывах бомб, которые сбрасывал Олег, разглядел внизу хорошо знакомый по рисункам и фотографиям грузовик с кабиной поста операторов БПЛА.

Такой шанс нельзя было упускать. Никак нельзя.

Последнюю, третью гранату он бросил в бегущих навстречу часовых. И сам останавливаться уже не стал, лишь пригнул голову и только чуть замедлил бег, когда ударила навстречу взрывная волна.

Прошив дверь очередью, Димка выбил ее плечом..

…Уорэнт-офицер Кински узнал мальчишку сразу. Мгновенно, хотя тот появился из невозможности – из ночного кошмара, из взрывающейся и горящей темноты, сразу после того, как по двери застучали пули.

Кински узнал мальчишку, хотя лицо его было черным от гари и искаженным яростью. Узнал, потому что вспомнил эти глаза и губы – шептавшие прямо в камеру сбитого «Прэдатора», данные которой он отслеживал: «Я тебя убью… Ты слышишь меня, падаль? Не прячься. Я тебя найду и убью за моего батю. Жди».

Этого не могло быть, но это было. Кински вскинул руки и с истошным воплем закрыл ими – накрест – лицо.

Димка не мог узнать оператора, он никогда его не видел. Он просто прошил его и еще двоих очередью, а остатки магазина выпустил по аппаратуре. Потом хотел сменить магазин – но его что-то с размаху ударило сзади в поясницу. Димка взмахнул руками и упал, не выронив автомат, со ступенек. Он ударился бедром, распорол его об угол лесенки, но боли не ощутил – две пули раздробили крестец и позвоночник.

– Господи, – сказал Димка тоненько и начал менять магазин.

Подбегавший офицер выстрелил в него, попав в живот и грудь.

– Господи, – повторил мальчишка, передергивая затвор. Закашлялся и срезал офицера, но удержать автомат не смог.

– Живым брать! – послышался крик по-английски.

– Сдавайся, казак! – еще один офицер, американец, крича это уже по-русски, подбежал к мальчишке и наступил на автомат. Грудь американца ходила ходуном. – Сдавайся, мы сохраним тебе жизнь!

Губы мальчишки скривились.

– Чем от бесов дожидаться наград – лучше вовсе не дожить до седин, – сказал он тихо, но отчетливо, в азартное лицо, плававшее над ним. И повернулся на бок, вздрогнул и сжался…

…Когда турецкие солдаты его перевернули, то отшатнулись.

Слева в груди под ребрами торчала рукоять сильным ударом загнанного до сердца засапожного ножа.

Олег Барбашов вернулся к нам уже из госпиталя. Он выбрался к позициям чезэбэшников почти ползком – потерял много крови и слегка тронулся головой. В госпитале его привели в себя… Почти одновременно с его возвращением, чуть раньше, нам дали машину взамен погибшего «Мстителя». Как раз Олег рассказал, что случилось и как все было. Рассказал все честно и, хотя никто не думал его обвинять ни в чем, стал молчаливым и замкнутым. Дениска Коломищев сделался у него пилотом, на место Дениса взяли парнишку из добровольцев, не казаков – Кольку Есенева.

Новый аппарат, конечно, назвали «Дмитрий Опришко».

Часть 3

Тамбовские волки

(Я, Сергей…)

Каникулы в сельской местности

Четвертую винтовку принес Генок.

Вообще-то мы думали, что он сбежал, потому что позавчера ушел на рыбалку и пропал, а самоделковая удочка осталась на берегу. И сильно удивились, когда он, ни слова не говоря, возник на пороге, молча прошел к очагу и сел, положив рядом короткую винтовку и ремни с какими-то сумками. Потом сказал:

– Тут консервы. Немного, но есть.

– Откуда оружие? – хмуро спросил Санька, держа между колен свою «М16», с которой не расставался. – Ты где был?

– Он хочет, чтоб нас попалили, – зло сказал Дрын.

Три недели назад он наверняка полез бы в драку и точно избил бы Генка. Но это было три недели назад. За эти три недели все-все изменилось. Поэтому Дрын остался неподвижен и больше ничего не сказал, только сплюнул в огонь, а Генок просто не обратил на него внимания…

…Мы живем тут уже три недели. Вернее, двадцать три дня. Мы – это старшие: Санька, Генок, Темыч, я и Дрын; девчонки, тоже старшие – Светик и Ленок. Ну и мелкие – Илья и одиннадцать наших, шесть девчонок, пять мальчишек. У меня есть календарик, и я очень аккуратно вычеркиваю дни. А иногда просто смотрю на календарик – на ту сторону, где фотка нашего бывшего президента на фоне Кремля и красная надпись:

ЕДИНАЯ РОССИЯ – СИЛЬНАЯ РОССИЯ!

А началось все – и кончилось – двадцать семь дней назад.

Может быть, раньше. Просто тогда я этого не понимал. Я все свои тринадцать лет живу в детдоме, сколько себя помню, и другой жизни просто не знал, даже представить себе не мог, даже по кино. Не верилось, что правда бывает так, как там показывают… Нет, лет до десяти я тоже бегал к забору «встречать маму». А потом…