Никто, кроме нас! - Олег Верещагин

«Я верю: ищущий да обрящет!» – повторила я и перекрестилась. Конечно, это не молитва. Но кто сказал, что молитвы – это то, чему учат в церкви? Я вспомнила крестик Кольки – каменный, неровный, который он нашел на нашей станичной взлетке. Что же, он был не настоящий, потому что его не освятили в церкви? Чушь…

Я хотела еще подумать о Кольке. Но не успела.

– Ребята! – крикнул, появляясь на пороге, Колькин брат Сашка – ну, Кольки Радько, нашего командира – как всегда, резкий и непредсказуемый. – Ребята, пленные!

На него посмотрели, как на сумасшедшего. Ну, пленные, чего орать, да еще с таким чокнутым лицом? Но Сашка и правда заорал – еще громче:

– Да ребята же! Американцы пленные!..

…Их было много. Наверное, не меньше сотни, и они шли во всю дорогу, без строя, под охраной верховых терцев. Мы, как высыпали из кунга, так и замерли толпой, дыша друг другу в затылки и недоуменно глядя на происходящее.

И не мы одни. Наши повыскакивали кто откуда – и замирали у дороги, натыкаясь на невидимую стеночку.

Я смотрела жадно, так жадно, как пьют в жару холодную воду. Смотрела и не могла «напиться».

Они были рослые, могучие, намного здоровей большинства наших казаков. Даже молодые совсем – накачанные. Но форма без ремней, снаряжения и оружия казалась какой-то мешковатой. Да и сами они шли тяжело, загребая здоровенными ботинками пыльную дорогу, не поднимая глаз – редко-редко кто осмеливался вскинуть голову, да и у тех я видела на лицах только отчетливый, неприкрытый страх. И мне не верилось… не верилось, что вот именно эти люди, именно они бомбили, убивали, жгли нас походя, как мы морим тараканов или мух – чтобы не мешали под руками… Скольких наших они убили? Я различила несколько оливковых комбинезонов летчиков. Сколько домов они сожгли? Может быть, тут, в этой молчаливой, устало шаркающей ногами колонне, были те, из-за кого в нашу станицу пришли почти сто похоронок? Я металась взглядом, словно можно было прочесть на их опущенных лицах какие-то следы, знаки, указатели злодейства. Но видела только страх и усталость.

И пожилой терский урядник, приостановив рядом с нами белого коня, усмехнулся и бросил, кивнув в сторону пленных и закуривая трофейную сигарету:

– Не все волку брать – берут и волка. Так-то, летунки вы наши родные… – и, тронув круп коня нагайкой, унесся в голову колонны.

А колонна шаркала, шаркала… И я вдруг ощутила странное желание – чтобы они ушли. Нет, не чтобы их отдали мне и я их убила (как я мечтала много раз, когда уже не оставалось сил плакать в подушку). Нет, понимаете? Нет.

Чтобы они поскорее ушли. И чтобы я о них забыла.

Чтобы все о них забыли. Как забывают дурной сон, которому никогда не сбыться.

Не было ненависти. Были гадливость и презрение.

По-моему, то же самое ощущали все, кто стоял вдоль той дороги. Пленные шли сквозь молчание, как сквозь строй.

Колонна уже почти прошла, когда вдруг заплакал Димка.

Мы все сразу повернулись к нему – почти с испугом: что это он?! А он плакал и смеялся, это было странно и даже страшновато. Слезы текли у него по щекам, в улыбающийся рот, и он смазывал их кубанкой.

– Карта… Помните?.. Карта… – бормотал он, всхлипывая и глядя на нас мокрыми счастливыми глазами. – Ну… карта же!!!

И тут я вспомнила. Как еще в начале лета к нам в станицу опустились листовки – то ли с самолета, то ли занесло ветром от разорвавшегося агитснаряда… Там была карта Кубани. Аккуратная, с названиями на английском и ярко расчерченными цветными «зонами ответственности». Что туркам, что американцам, что грузинам, что румынам… Тщательная цветная нарезка, на которой нам, русским, не оставалось места. Мы не столько ужаснулись, сколько возмутились: да как же так?! Вот же наша станица! Вот Ставрополь! Взяли они их?! Не взяли! Так по какому праву они раскрашивают нашу землю в свои цвета, пишут свои названия – вон, вместо Ставрополя – какая-то Аллахкала! Как они посмели?!

И вот они шли мимо нас – пленные мимо наступающих. И я подумала, что мы не будем раскрашивать их карты и отбирать их землю. Никогда Вашингтон не будет каким-нибудь Новым Ивановском. Зачем? Нам не нужна их земля. Я не хочу сжечь их семьи в отместку за наших детей и женщин. Даже сейчас – я не хочу.

Пусть их не будет на нашей земле. И все.

А Димка плакал и твердил:

– Карта… Взяли, да, взяли?!. Вот вам… карта… взяли!..

Колонна прошла. И я вздохнула с облегчением. Как будто очистился воздух.

Честное слово. И мне кажется, Коля меня бы понял.

Я наклонилась. Прямо под крыльями – рукой подать, рядом! – шли, переваливаясь в поднятых ими же волнах, ракетные катера нового Черноморского флота. Много, не меньше дюжины. Было так близко, что я различала стежки на синих Андреевских крестах, которые бились на ветру так яростно, что казались неподвижными. Мне вспомнилось слышанное недавно на флотской радиоволне, когда объявили, что катерники потопили турецкую эскадру – семь вымпелов – на траверзе Севастополя:

Если в трюмах вода и по правому траверзу скалится враг,Если рвется душа из пробитой груди, словно пар из котлов,Все равно никогда белым флагом не станет Андреевский флаг!Мы под волны уйдем, не сдаваясь, под гром орудийныхстволов[24].

Я неистово замахала рукой. Хотя, конечно, меня там никто видеть не мог – никого на палубах при такой скорости нет и быть не может. Где-то там, наверное, шли «Терец», «Кубанец», «Пластун», «Казак»… Катера, построенные на собранные у нас деньги.

«Гони мразь с земли, воздуха и воды!» – вспомнила я лозунг плаката, который недавно Илюшка Лобов прикрепил над своим спальным местом. Боженька, боженька, неужели у нас получается?!

– Дашутка, не спи! – проскрипел в звукопроводе голос Светки. – Ущелье!

Все три планера скользнули в ущелье – один за другим, синхронно падая на крыло. Мы забрасывали сухие пайки горным стрелкам, наступавшим на Поти и Кобулети – в такие места, где не могли летать вертушки, а сброс с самолетов грозил тем, что груз останется лежать где-нибудь в ущелье или вообще попадет в руки врагу.

– Проснулась! – собралась я.

Пошевелила стыковочный узел – дернешь, и тюки пойдут вниз. Тут же отдернула руку – еще сбросишь нечаянно.

Ущелье было завалено тут и там снаряжением, тяжелым оружием, неубранными трупами… Смердело снизу ужасно; оставалось надеяться только на то, что будущей весной все это потоки с гор снесут в море. Черное и так отравлено сероводородом, так что несколько тысяч турок и грузин особо вони не добавят, а рыбки так даже обрадуются. Мы пролетели над одним из ориентиров – гигантским «Лансером», американским Б-1, сбитым неделю назад. Серо-черная бескрылая туша лежала через ущелье, как дикий мост – мы перескочили верхом и опять ушли вниз, почти задевая кончиками крыльев зелень на склонах (осень у нас только по календарю…).