Никто, кроме нас! - Олег Верещагин

Осталось посвистыванье ветра – Светка вырубила двигатель. В ущельях всегда лучше летать именно так – поймаешь поток и паришь десятки километров, если умеючи. А сейчас по ущелью доносило частую стрельбу, уханье взрывов…

«Аэроказак» летел впереди нас, «Вихрь» – позади. Я на всякий случай развернула РПК – единственное наше оружие в этом вылете – направо. Конечно, услышать нас нельзя, а если и увидишь – то вряд ли успеешь сориентироваться и выстрелить… но точно так же думали очень многие люди поопытней нас. Сейчас они «чешут потыльци», как бабуля скажет, на том свете.

Дальше все было просто, как на скотном дворе. Даже как-то мило и по-домашнему. На краю скальной площадки слева прыгал и что-то нехорошо орал, размахивая «сферой», бородатый мужик, выше растопырила ручки команда поддержки (как будто тюки прямо сейчас начнут им в эти ручки падать – посмотрела бы я на такое…). Триста метров вперед и правее змейками – как ручейки муравьев – спешно спускались в ущелье люди в серой форме – турецкие горные стрелки. Двести метров вперед и левее – люди в ковыльном – наши горные стрелки, – сидя и лежа среди камней и зелени, вели огонь из всего, что было, включая два снятых с вьюков КПВТ и два миномета. Над ними билось черно-желто-белое знамя. На дне ущелья, венчая военное безумие происходящего, торчал невесть как туда попавший легкий танк «ПТ-76», истекая вязким черным дымом, который и вверх-то подниматься не хотел – стелился по земле. Возле пушки задумчиво сидел танкист – в расслабленной позе философа. Он был, конечно, убит.

Вот такая зарисовка… Я крутнула стволом и начала сосредоточенно выкашивать турок – там, где сверху мне их было видно, а нашим снизу – нет. Илюшка Лобов с Сашкой Тасоевым поддержали меня из РПК и ПКМ. Наши машинки ушли вверх, потом – на «горку». Я рванула стыковку, отправляя два узла и правда почти в руки молодого парня, который смотрел на меня из-под выбившейся на прикрытый «сферой» лоб светлой челки с восторженным обожанием, широко раскрыв глаза. Потом парень плюнул кровью и упал на тюк, обнимая его.

Это было последнее, что я видела – мы уже неслись прочь над самой землей…

…Ночью был большой воздушный бой. Я не спала – сидела и читала под ручным фонариком книжку про Джен Эйр, невесть как попавшую к нам. Потом вышла по делу и увидела, что на юго-западе все небо в огненных точках. Больше, меньше, мерцающие, вспыхивающие… Их были сотни. Некоторые разрывались в воздухе и гасли градом мелких искр, другие неслись к земле…

Только утром мы узнали, что это разбили последнюю авиагруппировку врага, прикрывавшую турецкие границы.

– Ты чего в отпуск не поехал? – Олег Барбашов, прекратив возиться с кассетой осколочных бомб, закрепленной на стойке, оглянулся через плечо на своего пилота Опришко. – Димка, хорунжий, эу! – он присвистнул.

– Да ну, неохота, – пожал плечами Димка, и его девчоночье, но загорелое дочерна лицо стало задумчивым. – А что, мама спрашивала?

– Ну да, – Олег сел боком на свое место. – И вообще… – Он засмеялся. – Не поверишь, у нас в станице пионерский отряд организовали. Красные галстуки, все как в кино. И наши, и иногородние из детдома…

– Олежка, – Димка тоже сел к себе. – Олежка, тебе не кажется, что все-все-все, что до войны – было та-а-ак давно, что… – Он вздохнул и не договорил.

Но Барабаш понял.

– Кажется, – ответил он, играя ремнем закрепленного в зажиме «АКМ». – Да… А ведь полгода не прошло… – Он вгляделся в лицо пилота. – Казак, ты чего?

– Да так, – Димка улыбнулся. – Устал я. Сильно устал. Уж очень все долго. Я головой понимаю, что недолго, а… – и он вздохнул.

– Ну и ехал бы как раз отдыхать, чего ты! – Олег встал, еще присмотрелся и предложил: – Слушай, давай не полетим. В смысле, ты. Скажешь, что приболел. А я Дениску Коломищева из техсостава возьму за пилота. Он давно просится.

– Да иди ты, – усмехнулся Димка. – Пошли чаю выпьем и полежим малость, стемнеет скоро.

– А то смотри, – Олег покачал головой. – Чего проще…

– Чаю выпьем пошли, я говорю, – Димка стукнул Олега в плечо…

Свята земля, не свята ни в пиру, ни в бою…На ней не найти ни Эдема – ни даже Сезама…Но Маленький принц покидает планетку свою,Как, будь он большим, покидал бы свой каменный замок…Он держит руками обрывки священных границ,Стоит, каменея в потоках стремительной жижи,И небо над ним опускается ниже и ниже,И черные тени ложатся у впалых глазниц…

– Можно лететь, – тезка Барбашова, старший техник Олег Синицын, из добровольцев, хлопнул по подставленным ладоням. Экипаж «Мстителя» занял свои места. Димка продолжал слушать плеер…

В слепой крови, прокушена губа.Ему б давно сказать – мол, «Не играю!»,Но… солнышко не светит самураюЗа гранью полосатого столба.Обрывками приставшая к спине,Душа его по краешку прошитаНервущимися нитями бушидо —И этого достаточно. Вполне…

– Снимай давай, – сказал Олег, пристегиваясь. Показал жестом: «Сними!»

Опришко помахал рукой:

– Потом, когда подойдем, дай послушаю.

– Ладно, – хмыкнул Барбашов, – запускай, я готов…

В ночи Гиперборея не видна…Стрихнином растворяется в стаканеПечаль твоя, последний могиканин…Так вырви же решетку из окна!В тот час, когда полночная звездаВзойдет на полог млечного алькова —Налей себе чего-нибудь такого,Чтоб не остановиться никогда…Из сердца заколдованных трясин,Где мутная вода под подбородок,Летучий dream болотного народаК подножию рассвета донеси!

Димка думал об отце, глядя вниз и вперед. Руки сами совершали привычные движения, а он думал о том, что отец погиб. Давно, но он не может отделаться от этой мысли. Хотя погиб не он один. Колька Реузов тоже погиб, например… Димка вспомнил, как сперва искренне принял Кольку за вражеского шпиона и собирался пытать. Улыбнулся смешному воспоминанию – как будто это было воспоминание о детской игре. Ну да. ОНИ тогда все были живы. Погибали только отцы и старшие братья…

А потом ты уснешь – и, быть может, увидишь еще,Как медленно солнце встает, разгибая колени,И Маленький принц покидает свои укрепленья,Горячим стволом согревая сырое плечо.

Взойдет над миром полная луна —Прекрасна, но – увы! – непостоянна…Забудьте обещанья, донна Анна.Не стойте у открытого окна…[25]

Он снял наушники и аккуратно повесил на специальную проволочную стоечку. И расстелил на коленях карту. Привычно положил на нее светокристалл.

– Десять минут до линии фронта, – сказал в звукопровод.