Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган

по собственному горячему желанию. Когда я буду готов возвратиться по самой прекрасной из всех причин и остаться здесь навсегда. Я вернусь ради тебя…

Он был абсолютно уверен в себе и в том, что его возвращение рано или поздно состоится. Ему было тяжело оставлять меня, расставаться со мной, но в то же время он без колебаний шел на риск и был готов выдержать это испытание. И просил меня ему помочь, выдержать это вместе с ним.

– Мне бы так хотелось поверить, что в один прекрасный день ты приедешь, но боюсь, что мои надежды напрасны. Вся моя жизнь была сплошным ожиданием. Все меня бросают, и никто никогда не возвращается.

Он уткнулся лбом в мой лоб и заглянул мне в глаза:

– Дождись меня, Эрмина, дождись меня…

Слова, которые он не сумел произнести двадцать лет назад и которые, возможно, изменили бы все. И вот они прозвучали сейчас, когда я была способна услышать их и принять.

– Люби меня, Василий, люби меня.

Слова, которые я не смогла бы произнести двадцать лет назад.

Наши губы наконец-то нашли друг друга. Он решительно завладел ими, а вместе с ними и всем моим существом. Его губы, которых я так долго ждала, стерли воспоминания о других поцелуях – и о тех, что были для меня невыносимы, и о вылечивших меня поцелуях Самюэля. Наш с Василием поцелуй, наш первый поцелуй, был бесконечным. Едва оторвавшись друг от друга, мы сразу тонули в его продолжении, еще более жадном и требовательном. Теперь, когда мы уступили нашей любви, так долго сдерживаемой, подавляемой, ничто не могло его прервать. Я хотела больше, я хотела все, я хотела его всего, я хотела отдать ему всю себя. Я потянула его в дом, он не сопротивлялся. Когда мы вошли в спальню, я сделала то, на что, как всегда считала, была не способна – сбросила платье на пол. Я предлагала ему себя, безоглядно, беззастенчиво, как никогда и никому себя не предлагала. И Василий любил меня без всякой осмотрительности, целиком, страстно. Его ласки и поцелуи были властными, мои – ненасытными. Я ни разу в жизни не прикасалась к такому телу, как у него: его руки, его губы уносили меня на вершину неизведанного наслаждения. Отныне мне было известно, что такое абсолютная любовь, когда двое полностью отдаются друг другу. Я заново открывала себя и освобождалась от своих глубоко упрятанных страхов, которым всегда оставалось место в моих отношениях в Самюэлем.

А когда он вошел в меня, меня накрыло ощущение полноты жизни, я впилась в его плечи, позволяя ему всей тяжестью раздавить мое тело, мне это было нужно, я этого хотела. Я не боялась, что исчезну, что мне будет больно или что я ничего не почувствую, напротив, я хотела, чтобы он оставался во мне как можно дольше. И вдруг он остановился, я решила, что он собрался что-то сказать, но как будто не смог. Я гладила его лоб, щеки, подбородок, нежно целовала, чтобы успокоить.

– Эрмина, – выдохнул он. – Я люблю тебя… Я приеду к тебе, обязательно приеду. Верь мне.

Его глаза, как и мои, наполнились слезами. И слова, которые я умела говорить только своим детям и никому другому, вырвались у меня помимо моей воли:

– Я люблю тебя… И я буду тебя ждать.

Мы стремились насладиться каждой секундой этой ночи, которая была только моей и его. Наши тела требовали друг друга и не могли насытиться. Мы занимались любовью со сладостной болью, не торопясь, чтобы эти минуты навсегда изменили нас, чтобы запомнить наши чувства и наши обещания – вернуться и ждать.

Эпилог

Василий прислонился к косяку стеклянной двери на кухне своих родителей, в последний раз всматриваясь в качели матери. Я обняла его и уткнулась лицом в спину. Я наслаждалась его теплом, его ароматом. Время опять ненадолго притормозило. А потом пришла пора действовать. Я вышла на террасу, чтобы убедиться, что завтрак проходит нормально, и поздороваться с первыми клиентами. Василий ждал меня в холле с дорожной сумкой через плечо. Он протянул мне руку, я схватила ее. Он остановился на крыльце, зажмурился и изо всех сил вдохнул запахи «Дачи». Когда он снова вернулся к реальности, он поцеловал меня так же, как прошлой ночью, – словно это был вопрос жизни и смерти. Мы постояли, прижавшись лицами друг к другу, мои губы у его рта расплылись в улыбке, хотя по щекам текли слезы: я ощущала себя цельной, наполненной его любовью. Он проводил меня к «мехари». Его взгляд обежал «Дачу» за моей спиной: он хотел запечатлеть нас в памяти – меня и ее. Вместе.

– Какие вы обе красивые, вас нельзя разлучать, и я увожу вас обеих с собой.

Я поцеловала его.

– А мы оставляем тебя здесь, – прошептала я.

Теперь пришла его очередь улыбнуться, не отрываясь от моих губ. Он открыл дверцу арендованного автомобиля, а я села за руль Машиного. Я уехала первой по знакомой дороге в потоке счастливых воспоминаний, позволив Василию самому попрощаться со своим домом. «Он говорит ему до свидания, а не прощай», – повторяла я себе.

Нотариус принял нас, как только мы прибыли, и посадил по обе стороны стола, сразу разлучив. Все, уже ничто не остановит запущенный процесс. Пока славный старик читал документ, не догадываясь, что он означает для Василия, для меня, для нас, мы не отрывали друг от друга глаз. Только это нам и оставалось, чтобы напомнить о наших обещаниях и любовных клятвах. Мое сердце пропустило удар, когда нотариус дал Василию ручку. Все произошло очень быстро. Василий поставил свою подпись без колебаний, четким разборчивым почерком. Потом тихонько перевел дух – с облегчением, но в то же время с ностальгией и грустью. «Дача» перестала принадлежать ему, «Дача» больше не была Машиной и Джо. Дом его родителей, символ их волшебной любви, покинул семью Василия через пятьдесят пять лет. В данный момент он был ничьим. Одиноким, как я.

Василий протянул мне ручку, и я замешкалась, не сразу взяла ее. Нотариус придвинул договор ко мне. Строчки расплывались, руки дрожали. Недоставало моей подписи, чтобы Василий окончательно освободился от семейного бремени и открылась новая страница моей жизни – и его. Я должна была это сделать. Я посмотрела на него, и по моей щеке скатилась еще одна слезинка. Я безмолвно спрашивала, по-прежнему ли он этого хочет. Он печально улыбнулся. И вот теперь я, так искавшая любви, вынуждена была расстаться со своей, только что обретенной. Лучшее доказательство любви, какое я могла ему подарить, – отпустить его. Отъезд никак не повлияет на его чувства ко мне. Василий жил в