Эра Дракулы - Ким Ньюман

Сержант исчез. Под аркой рассеивался туман. Почти взошло солнце. Дьёдонне подошла к Чарльзу и обняла его. Мир перестал вращаться, и вместе они превратились в неподвижную точку.

— Что здесь произошло, — спросила она, — по-настоящему что произошло?

Он еще не знал.

Уставшие до самых костей, они вышли из Миллерс-корта. С другой стороны Дорсет-стрит прохаживалась парочка констеблей, болтающих во время обхода. Женевьева свистнула, привлекая их внимание. Ее трель не походила на человеческую. Она пронзала барабанные перепонки, словно игла. Полицейские, вынув дубинки, поспешили к ним.

— Ты станешь героем, — прошептала она Чарльзу.

— Почему?

— У тебя нет выбора.

Полицейские подбежали к ним. Оба выглядели ужасно юными. Одним из них оказался Коллинз, которого Борегар помнил по визиту к сержанту Тику. Он признал Чарльза и чуть не отдал ему честь.

— В здании лежит труп женщины, — сказал им Борегар. — А во дворе — пара убийц. С Джеком-Потрошителем покончено.

Коллинз сперва пришел в ужас, а потом недоверчиво улыбнулся:

— Покончено?

— Да, — ответил Борегар насколько мог убедительно.

Оба констебля рванули в Миллерс-корт. Через мгновение они снова выбежали наружу и принялись свистеть. Скоро вокруг соберется множество полицейских, журналистов и любителей сенсаций. Борегару и Женевьеве придется многое объяснять, причем большее число раз, чем оба способны вынести.

Перед глазами Борегара стояла картина: Джек Сьюард сидит на коленях в комнате на первом этаже, а рядом с ним окровавленное существо, некогда бывшее Мэри Джейн Келли. Женевьева содрогнулась вместе с ним. Память им теперь предстояло делить вечно.

— Он обезумел, — сказала она, — и не отвечал за свои поступки.

— Тогда кто же понесет ответственность за все это?

— Та тварь, что свела его с ума.

Борегар взглянул вверх. Последние лучи ночного светила пробивались сквозь редеющий туман. Ему показалось, что он увидел летучую мышь, большую и черную, промелькнувшую по лику луны.

Глава 57

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ НАШЕЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ КОРОЛЕВЫ

Нетли хлестнул кнутом лошадей. Представительный экипаж крался сквозь запруженные улицы Уайтчепела раздраженно, как пантера в лабиринте Хэмптон-корта, неспособная двигаться с привычными изяществом и скоростью. В более широких проездах города он катился быстрым шагом. Прекрасная подвеска позволяла двигаться без единого скрипа. Враждебные взгляды приковывал к себе позолоченный герб, выделявшийся красно-золотым шрамом на полированной черной двери. Несмотря на роскошное убранство кареты, Женевьева и в ней не могла найти спокойствия. С черной кожаной обивкой и тусклым светом медных ламп, королевский экипаж слишком сильно напоминал катафалк.

Они проехали вниз по Флит-стрит, мимо заколоченных и сожженных офисов величайших периодических изданий нации. Сегодня туман рассеялся, остался только режущий ветер. Газеты продавались по-прежнему, но Ратвен поставил во главе их ручных вампирских редакторов. Даже пылким лоялистам наскучили обтекаемые строчки передовиц и бесконечные панегирики королевской фамилии. Очень редко появлялись статьи, которые, принимая во внимание личную осведомленность, можно было назвать именно новостями, такие, например, как последняя заметка в «Таймс» об исключении из клуба «Багатель» полковника Себастьяна Морана. Его прежде сверхъестественные способности за столом для игры в вист, включавшие в себя весьма неортодоксальную манипуляцию с картами, теперь серьезно ухудшились из-за необъяснимой потери обоих мизинцев.

Они проезжали мимо зданий судов, а по темным тротуарам Стрэнда ветер гонял листовки. Прохожие, даже те, кто, судя по одеждам, принадлежал к высшим классам, быстро поднимали бумаги и запихивали их в карманы пальто. Констебль изо всех сил старался собрать их столько, сколько можно, но они дождем лились с какой-то мансарды, подобно осенним листьям. Напечатанные вручную в подвалах, прокламации не поддавались искоренению; не важно, как много рейдов проводилось по домам, сколько писак арестовывали — дух инакомыслия, количеством своих голов напоминавший гидру, продолжал существовать. Кейт Рид, поклонница Чарльза, стала ведущей знаменитостью в подпольной прессе. Скрываясь, она завоевала репутацию Ангела Восстания.

Добравшись до Пэлл-Мэлл, Нетли, которого Женевьева сочла человеком довольно нервного толка, остановился у клуба «Диоген». Через минуту дверь распахнулась и в экипаж сел Чарльз. Поцеловав Женевьеву в щеку — а его губы оказались холодными, — он сел напротив, отбивая охоту к дальнейшим нежностям. Он надел безупречный вечерний костюм, алая подкладка плаща казалась пролитой на сиденье кровью, прекрасная белая роза красовалась в петлице. Борегар взглянул на дверь, когда та закрывалась, и увидел замкнутое лицо усатого вампира из Миллерс-корта.

— Доброй ночи, Дравот, — сказал Чарльз слуге «Диогена».

— Доброй ночи, сэр.

Сержант встал у края тротуара навытяжку, но чести не отдал. Экипажу пришлось добираться до дворца кружным путем. Почти всю минувшую неделю Пэлл-Мэлл блокировали крестоносцы; остатки баррикад еще стояли, а большую часть дорожного покрытия Сент-Джеймс-стрит выворотили, пустив булыжники на снаряды.

Чарльз был подавлен. Женевьева видела его несколько раз после той ночи девятого ноября, ее даже допустили в священную Звездную палату клуба «Диоген», чтобы она дала показания на частных слушаниях правящего тайного совета. Чарльза призвали свидетельствовать о смертях доктора Сьюарда, лорда Годалминга и, мимоходом, Мэри Джейн Келли. Трибунал по большей части решал вопрос о том, какую правду скрыть, а какую представить вниманию широкой публики. Председатель, «теплый» дипломат, переживший изменения в стране, выслушал все, но вердикта не вынес. Каждая крупица информации определяла политику клуба, который часто оказывался больше, чем клубом. Женевьева предположила, что тот являлся убежищем столпов ancien regime, если не вообще гнездом бунтовщиков. Кроме Дравота в клубе «Диоген» присутствовало небольшое число вампиров. За ее благоразумие, она знала, поручился сам Чарльз. Иначе, скорее всего, к ней бы послали сержанта с удавкой из серебряной проволоки.

Как только они тронулись, Чарльз наклонился вперед и взял Женевьеву за руки. Он пристально взглянул на нее, и глаза его были чрезвычайно серьезными. Две ночи назад они любили друг друга. Его воротник скрывал следы укусов.

— Женевьева, я умоляю тебя, — сказал он, — позволь мне остановить экипаж за пределами дворца и отпустить тебя.

Пальцы Борегара сжали ее ладони.

— Дорогой, не глупи. Я не боюсь Влада Цепеша.

Он отпустил Женевьеву и откинулся назад, явно расстроенный. Со временем он поверит в нее. Она уже поняла, что во многих случаях желания Чарльза противоречили его чувству долга. Сейчас он желал ее. А вот его обязанности простирались в направлении, которое она не могла так просто распознать.

— Дело не в этом. А в…

…Смятение, в котором пребывал Майкрофт, когда к нему пришел Борегар, явно свидетельствовало о заключительном акте пьесы. На этой встрече он один представлял тайный совет.

Председатель играл со скальпелем.

— Знаменитый Серебряный Нож, — задумчиво произнес он, пробуя лезвие большим пальцем. — Такой острый!

Он положил инструмент и вздохнул настолько глубоко, что его щеки задрожали. Майкрофт потерял часть своего чудовищного веса, кожа на нем висела, но глаза по-прежнему остались зоркими.

— Вас пригласят во дворец. Окажите почтение нашему другу, находящемуся на службе у королевы. Не удивляйтесь ему. Он — самый деликатный из наших товарищей. Даже слишком деликатный, по правде говоря.

— Я слышал, его очень высоко оценивали.

— Он ходил в фаворитах покойной принцессы Александры. Бедная Алекс. — Майкрофт сложил ладони горкой и водрузил на них свои подбородки. — Мы многого требуем от людей. В нашем проклятом деле так мало драгоценной публичной славы, но и его надо делать.

Борегар взглянула на сияющий нож.

— Приходится совершать жертвы.

Чарльз вспомнил о Мэри Джейн Келли. И о других — от некоторых остались лишь имена в газетах и застывшие лица: Сьюард, Джейго, Годалминг, Костаки, Маккензи, фон Клатка.

— Мы бы все сделали то, о чем просим вас, — настаивал Майкрофт.

Чарльз знал, что это правда.

— Только нас не так много осталось.

Сэр Мандевиль Мессерви ожидал казни по обвинению в государственной измене вместе с другими знаменитыми людьми империи: драматургом Гилбертом, финансовым колоссом Уилкоксом, известной реформаторшей Беатрис Поттер, радикальным редактором Генри Лабушером.

— Председатель, одна вещь ставит меня в тупик до сих пор. Почему я? Что я сделал такого, чего не смог бы Дравот? Вы позволили мне пробежать сквозь лабиринт, но он там был с самого начала. Он мог решить дело и приписать все заслуги себе.