Инферно – вперёд! - Роман Кузьма

Ситус уже не боялся внешнего вида руны Эйваз. В конце концов, если лиловое Свечение даровало ему мощь, то он победит не только Шимуса Ри и его секту, но и контрразведку. Ему следовало проверить свои силы. Сняв перчатки, он подышал на ладони, чтобы скрыть выражение лица и тот факт, что пальцы левой руки незаметно сложились в символ, призванный сфокусировать эманации его разума на Шимусе Ри.

– И тогда, облачившись в броню Господа нашего Эзуса, и воздев над головой меч молитвы, мы обрушимся на врага! Да пребудет с нами… – Шимус запнулся. – Да пребудет с нами благословение фоморов вовеки веков! Славься имя фоморов и все деяния их, приближающие Царство Дьявола на Земле!

Шимус умолк, не веря собственным ушам; тишина, воцарившаяся вслед за столь неожиданным завершением речи, длилась лишь несколько секунд. Затем послышались возмущённые возгласы. Кто-то требовал объяснения, кто-то обвинял Шимуса в ереси. Растерянный оратор лишь лопотал в ответ что-то невразумительное. Ллаенох, поймав на себе взгляд одного из своих людей, чуть заметно кивнул.

– Слуга Дьявола! Он восславляет фоморов! – Вслед за этим тяжким обвинением в воздух взметнулся камень. Он угодил Шимусу в грудь, принудив того пошатнуться. Ллаенох, добавив свой голос к нарастающему хору проклятий, с злорадным удовольствием наблюдал, как камни, один за другим, летят в проповедника. Тот, пытаясь оправдать себя, что-то говорил, но его уже никто не слушал: разъярённая толпа собралась вершить самосуд.

Когда метко брошенный камень рассёк Шимусу лоб, тот попытался спастись бегством. Однако, пробежав лишь несколько шагов, остановился: путь к отступлению был отрезан. Плача и умоляя о снисхождении, он принял сыпавшиеся на него отовсюду удары. Однако люди, распалённые его же, требовавшей самых свирепых мер по отношению к прислужникам фоморов, речью лишь ожесточались при виде крови. Удары руками, ногами, камнями и даже выломанными впопыхах дубинами со всех сторон обрушивались на Шимуса Ри. Наконец, он прекратил сопротивление и затих. Впрочем, избиение прекратилось не сразу; наконец, осознав, что именно произошло, люди, не сговариваясь, начали быстро расходиться.

Ллаеноху хватило единственного взгляда на окровавленное, страшно изуродованное лицо, чтобы понять: жизнь навеки покинула это юное тело.

Он бесцельно бродил по городу весь день; ощутив голод, зашёл в ближайшее кафе и, не чувствуя вкуса пищи, машинально поел. Начинало темнеть; он направился домой, на съёмную квартиру, то и дело оглядываясь по сторонам. Абсолютно уверенный в том, что контрразведка неизбежно нанесёт ответный удар, Ситус страшился каждой тени. Любой прохожий мог оказаться убийцей – он знал это наверняка, так как сам только что стал свидетелем убийства, осуществлённого такими же простыми людьми, которых в один миг вдруг охватила ненависть к оратору. Тот факт, что смерть Шимуса Ри стала последствием его же действий, ничего не менял, скорее, наоборот – Ллаенох познал теперь, что представляет собой страх преступника, опасающегося возмездия.

Остановившись посреди тротуара, он попробовал, как его учили, несколькими могучими, медленными вдохами успокоить дыхание и сердцебиение и взять себя в руки. Отчасти ему это удалось, по крайней мере, он стал замечать прохожих. В поле зрения неожиданно возник мальчишка, продающий газеты; сунув ему шиллинг, Ллаенох купил свежий номер «Королевских ежедневных». Торопливо пролистав все страницы, он так и не обнаружил никаких упоминаний об убийстве в Топком парке; лишь постепенно к нему пришло понимание того, что ему продали утренний выпуск.

Тем не менее, Ллаенох слегка успокоился; в конце концов, он и пальцем не коснулся убитого. Решив, что завтрашний номер окажется более содержательным, он продолжил свой путь. Проехав пару остановок на трамвае, он сошёл почти у самого дома, в котором проживал.

Район рынка Западные ворота, получивший своё название от ворот в крепостной стене, некогда окружавшей город, никогда не относился к престижным, а в военное время, когда съёмные квартиры наполнились дезертирами и уклоняющимися от призыва, и вовсе стал рассадником криминальной заразы. Добропорядочные граждане, всегда пребывавшие здесь в меньшинстве, боялись выходить наружу с наступлением темноты, справедливо опасаясь за своё здоровье и жизнь.

Ллаенох с сомнением посмотрел на зияющий чернотой вход в подъезд. В сумерках, когда по обе стороны его в окнах зажегся свет, этот широкий, изгибающийся вверху маленькой аркой подъезд почему-то напомнил зловеще оскалившийся череп. Череп этот ухмылялся – о нет, он хохотал!

Он решительно замотал головой. Что за бред! Посмотрел на подъезд вновь – о, это требовало значительного усилия воли! – но тот уже опять приобрёл свой обычный заплёванный вид. Ллаенох почувствовал, что дрожит, и выругал себя за то, что отказался от провожатого. В тот момент это казалось весьма разумным решением – не обсуждать происшедшее ни с кем из свидетелей, дать себе время всё обдумать, выбрать оптимальную линию поведения – и вот теперь он столкнулся с последствиями собственной беспечности! Кто знает, что ждёт его на этих неосвещённых ступенях?

Слыша каждый удар собственного сердца, которое, казалось, выстукивало в его ушах нескончаемую дробь, Ллаенох поднялся на третий этаж. К его удивлению, ключ благополучно провернулся в замке, позволив беспрепятственно проникнуть внутрь. Оставшись наедине с темнотой, он облегчённо вздохнул и прислонился к двери, не в силах шевельнуться. Наконец, спустя шесть, а может, и дюжину, минут, он вновь овладел собой и, включив свет, начал раздеваться. Пройдя в единственную комнату, он первым делом положил руку на выключатель, желая увидеть присутствующих, если таковые каким-либо образом проникли внутрь, однако его опередили.

Вспыхнула, ослепляя, руна Эйваз, и принудила ноги Ллаеноха подкоситься, а сердце – испуганно ёкнуть.

– Добрый вечер, Ситус, – произнёс знакомый ему до боли голос, как всегда, облачённый в офицерский мундир. – Садитесь, у меня есть к вам вопросы.

Ллаенох увидел направленный на него ствол пистолета. Что было гораздо хуже, руна Эйваз, требующая безусловного послушания, продолжала гореть у него перед глазами – как он успел разглядеть, то оказалась настольная лампа, к которой приложили специальный трафарет. Коварство и изощрённый садизм его палачей просто поражали. Ллаенох буквально упал на стоявший рядом стул, лишь по случайности не опрокинув его на пол.

– Вы очень нервничаете, и это выдаёт вашу вину, Ситус. Вы сами чувствуете себя виновным, а значит, мои подозрения верны. Не советую вам даже думать о том, чтобы повторить трюк, подобный тому, что вы провернули в Топком парке – я хорошо подготовлен. К тому же на улице находится три моих человека, готовых застрелить вас, если вы выйдете из подъезда один.

Ллаенох лихорадочно соображал, что же происходит. Руна Эйваз, словно глыба, возникшая прямо в мозгу, препятствовала нормальному движению