Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

Дыхание у раненого ускорялось, становилось сбивчивым, вот-вот перейдет в чейн-стоксовское.[38]

Но он еще говорил и старался сказать как можно больше, правда, не того, что интересовало Ляхова, а волновало лично его.

– Не повезло, на перевале на вас наткнулись. У меня хорошая память, капитан, я тебя в бинокль увидел и запомнил, когда ты в нас стрелял… Я в тебя тоже стрелял, не попал, правда. А ты в меня почти попал.

Ляхов не успевал понять и осмыслить торопливые, горячечные слова пленника. Как-то они стыковались, совпадали с тем, что удалось увидеть на погранзаставе другой реальности.

Было здорово интересно – получается, они пересекались с чеченцем именно там. Тот его видел, запомнил. А Ляхов его – нет. Но переспрашивать – времени не было. Пусть успеет сказать, что хочет. А уж там…

Господи, хоть бы час еще он пожил! Была бы «автоперевязка»[39] здесь и фельдшер Капустин…

Стоп, а это откуда? Какой Капустин?

– Таня, в сумке, адреналин, ампула, набери в шприц. Ноль один.

Раненый продолжал говорить, все время его тянуло подняться. Он отталкивался руками от земли, старался сесть повыше. Словно насекомое, влекомое инстинктом геотропизма.[40]

Кашлял, выплевывая черные сгустки крови.

– Я, когда увидел, что на русских вышли, не захотел… Всех вперед гнали, я не пошел. Ну вас, подумал. Сами ловите. Я – уже! Старого муллу охранять стал. Спокойнее. Показалось, снова сам с собой воевать должен. В одной армии служили. Комсомольское вспомнил, Атаги… Наших тысяча погибла, я еле ушел.

Тут рвануло что-то. Ох, сильно рвануло! Полдня я в себя приходил. Нас двенадцать человек живых осталось. Куда остальные делись – не понял. Пошли – никого вокруг нет. Пустая земля. Долго по горам ходили. Нашли аул – тоже нет людей.

Страшно стало, брат. В ад попали, слушай. Поссорились. Я – чеченец, почти русский, те все – не знаю, арабы, курды. Их язык почти не понимал. Думал – ну вас всех. Домой пойду. Не так далеко. Деньги были, из Трабзона в Батуми доехать хватило бы. Один черкес еще с нами был, земляк, из Зеленчукской, вместе хотели – пропал…

– Таня, шприц! Адреналин!

Язык у раненого начал заплетаться, щеки серели прямо на глазах, руками он совершал странные для не посвященного в тонкости медицины движения, словно собирал с груди и живота невидимых остальным насекомых.

Ляхов понимал, что пациент «уходит». Капельницу бы поставить, с противошоковой, кровь перелить, не меньше литра – так не успеть распаковать ящики. Удержать его, пусть солидной дозой адреналина – последний шанс. Хоть минут еще на десять. Успеть понять, о чем речь.

А говорил он совершенно странные вещи.

– Парень, тебя звать как? Сейчас в госпиталь поедем. Вылечим. Ничего страшного.

– Не вылечишь. Умру сейчас. Зовут – Руслан. Фамилия – Гериев, двоюродный брат того Гериева. Должен знать. Из Урус-Мартана. Мы не знаю куда попали. Тут всего много, а потом появляются эти…

– Кто – эти?

– Не знаю. Такие, страшные. На людей похожи, не люди. Арабы говорили – джин, ифрит, иблис… «Черти» по-нашему. Я в них много раз стрелял. Три обоймы. Из «Эм-16» – им не нравится. Из пистолета – не берет. Они тоже стреляли…

Татьяна подала шприц. Вадим воткнул иглу в левое плечо Гериева выше локтя. Ну, должен, должен протянуть еще хоть полчаса. Так быстро не умирают.

Раненый захрипел. При каждом выдохе выдувались на губах кровавые пузыри.

Чеченец приподнялся на локтях.

– Командир, зря мы с вами воевали. Здесь – хуже. Если бы вместе…

– В нас-то стрелял зачем?

– Ошибся, понимаешь… Гранатомет возьми. «Муха», хорошо будет…

Попытался поднять руку к лицу и сразу уронил.

Неизвестно, какая часть его мозга сохраняла активность, но свои последние слова Руслан выговорил, вспомнив, наверное, что-то совсем уж из ранней молодости:

– «Автобус Грозный – Минводы, сейчас поедет… Билет девять рублей, в кассе нету. Шофер, как брата прошу, десять возьми, посади солдата, из отпуска опаздываю». Потом несколько неразборчивых слов по-чеченски.

И умер.

Так не вовремя!

Но – почему? Не должен был так быстро, по всем признакам не должен.

Наверное, пуля дошла до ворот печени. Если бы в аорту – умер бы сразу, если в кишки – часа три протянул бы в сознании, а то и больше.

А ведь это был человек «оттуда».

«Советская армия», «старший сержант», «генерал Дудаев» и девять лет новой чеченской войны. Такого и в бреду не придумаешь.

И он видел Ляхова в бою. Запомнил. Такие люди, с почти первобытным интеллектом, не ошибаются. Аллюзии и ассоциации им чужды. Видел – видел, нет – значит, нет.

И получается, что он, Вадим Ляхов, в своем физическом облике существовал и там, где не унтер-офицеры, а сержанты служат в Советской армии, распадается какой-то другой «Союз» и даже Россия, чеченцы воюют на стороне какого-то нового Шамиля – «генерала Дудаева» и опять эту войну проигрывают…

Тут и умом повредиться недолго.

И снова всплыли слова Тарханова: «Это солнце не моего мира». А их мир – где?

– Вадим, о чем это он? – спросила Татьяна, о существовании которой Ляхов почти забыл. Она сидела рядом на корточках, бледная, не то чтобы напуганная, а просто выглядящая как человек, впервые в жизни в деталях увидевшая, как непонятно, страшно и в то же время удивительно просто умирает другой человек.

Для многих – непереносимое зрелище. Она же – вытерпела, пусть и с трудом.

– О чем? Ты же сама со мной об этом говорила. Параллельная земля, параллельное время. Побывали там, выскочили сюда. Тебе-то что?

– А про тебя, про Сергея что он говорил?

– Откуда я знаю? Умирающий бредил. Похожим на его ротного я ему показался.

– Но ведь так все и было? На перевале.

– Приблизительно, – неохотно ответил Вадим. – Только нас на ЕГО перевале быть не могло.

Подошли Тарханов с Розенцвейгом, за ними Майя, все это время остававшаяся возле машин, сжимая в руке пистолет.

Очень коротко Ляхов пересказал им смысл последних слов Гериева, сосредоточив внимание на том, что здесь поблизости бродит еще минимум десять человек таких же, даже хуже, поскольку являются вообще не владеющими ситуацией кадровыми бандитами.

И еще – существуют некие «чужие», которых пистолетная пуля не берет, а винтовочная – то ли да, то ли нет, но им не нравится.

– Он еще сказал – «гранатомет, «Муха», хорошо…». Непонятно, тип гранатомета он имел в виду или…

– Не знаю такого. Может, он просто кличку своего напарника вспомнил? Муха – Мухаммед? Или – Мухаммедов. Хотя у черкесов таких фамилий нет. Хотел бы я сам его послушать… – с досадой произнес Тарханов, – это, пожалуй, самое важное было, а ты не выяснил. Надо было…

– Что – надо было? Не в госпитале даже, в батальонном медпункте я б его наверняка вытянул, допрашивай – не хочу, а так – уж извини.

Вадим терпеть не мог, когда непонимающие люди подвергали сомнению его компетентность.

Тут вдруг Татьяна вмешалась, совершенно неожиданно, со словами, которых Ляхов именно от нее не ждал:

– Нет, Вадим, ты себя неправильно вел. Надо было не слушать его болтовню, а самому спрашивать, четко и по делу. И колоть ему не промедол. Поддерживающее что-нибудь надо было. Я не врач, конечно, но, по-моему, от него он и бредить начал…

Вот оно как!

Умная, значит!

Перед Сергеем выпендривается или на самом деле вообразила, что может старому «додику»[41] советы давать.

Ляхов едва-едва не сорвался.

Кто они такие, чтобы его учить? Выросший в окрестностях доков Гельсингфорса, он знал такие слова и обороты, которые кадровый боцман постигает только к пятому году службы. И очень ему захотелось их употребить в полном наборе.

Но все же последующее воспитание пересилило генетическую память. Сумел Вадим Петрович остаться в границах приличия.

– Да кто ж вам мешал, таким умным? Реаниматоры, мать вашу! Ну, покажи, мне, недоумку, что ты в этой сумке «поддерживающего» найдешь?! Сразу и занялись бы, специалисты, допросили, на дыбу можно, шомполами по ребрам…

– Не заводись, Вадим, никто тебя не обвиняет. И ты, Таня, молчи, не лезь не в свои дела…

Тарханов сообразил, что ситуация выходит из-под контроля. Да и Розенцвейг, поджав губы, покачивал головой осуждающе, пусть и непонятно, в чей адрес.

– Как случилось, так и случилось, – сурово произнес Сергей. – Хоть одно ясно. Теперь у нас не «пустая земля», а сразу две разновидности врагов.

«Как ты и предполагал, – подумал Ляхов. – Молодец, командир! Вот уж действительно – не знаю, что там за горизонтом!»

– Одни, так сказать, «свои», вроде этого вот, другие – «чужие». Демоны, бля. Если уж для такого вояки они «страшные»… Приказываю – автоматы отставить. Всем взять винтовки.

Сергей нагнулся, поднял с земли оружие покойного Гериева. Как он ее назвал – «Эм-16»?

Интересная конструкция. Созданная по той же технологии, вернее – на базе того же способа мышления, что и взятые на заставе параллельного мира автоматы. Придумывали и делали их люди, которым, кажется, совершенно наплевать на удобство обслуживания, экономию материалов и трудовых затрат в производстве.