Последний койот - Майкл Коннелли

Задернув старомодные, слегка отдававшие плесенью шторы, он повернулся к окну спиной и окинул взглядом свое новое жилище. Затем сорвал с постели покрывало, одеяло и простыни и застелил ее заново, использовав захваченное из дома собственное белье и одеяло. Это, в сущности, ничего не меняло в его нынешнем бытии, но по крайней мере слегка ослабляло вновь нахлынувшее чувство бездомности и одиночества. Кроме того, позволило ему забыть на время о смерти Харви Паундса и притвориться, что он знает, как и зачем жить дальше.

Босх присел на перестеленную постель и откинулся на лежавшие в изголовье подушки. Прикурив вторую сигарету, он с минуту рассматривал ожоги у себя на пальцах. Красные пятна исчезли, а на их месте появилась тонкая розовая кожица. Раны зажили. Оставалось надеяться, что так же быстро и хорошо заживут раны у него в сердце. Но он в этом сомневался. Знал, что повинен в смерти Паундса и будет за это расплачиваться. Не знал только, как и когда.

Он рассеянно протянул руку и переставил телефон с прикроватного столика себе на грудь. Аппарат был старый, с вращающимся диском. Босх поднял трубку и задумался. Кому позвонить? Что сказать?.. Надо было срочно что-то выяснить.

Монти Ким жил на Уиллис-авеню в Шерман-Оукс, посреди пустынного, словно призрачного, квартала неосвещенных домов, предназначенных к сносу и оклеенных желтой предупредительной лентой. Бело-серый многоквартирный дом Монти Кима был выстроен в курортном стиле. Он стоял между двумя пустующими зданиями. По крайней мере в муниципалитете считалось, что они пустуют. Когда Босх подъехал поближе, он заметил тусклый свет в одном из окон. «Незаконные поселенцы», – подумал Босх. Эти люди тоже жили в вечной тревоге, опасаясь визита строительного инспектора.

Дом, где обитал Монти Ким, выглядел так, словно землетрясение обошло его стороной или его полностью отремонтировали. Последнее, однако, представлялось Босху сомнительным. Факт сохранности здания свидетельствовал скорее о слепоте и непредсказуемости грозных сил природы или мастерстве архитектора. Как бы то ни было, дом в курортном стиле выдержал землетрясение и устоял, в то время как все окружавшие его постройки потрескались и деформировались.

Впрочем, это было вполне заурядное здание прямоугольной формы с выходившими на общую террасу квартирами. Чтобы пройти по террасе к нужной двери, следовало сначала преодолеть электронные железные ворота, открывавшиеся из квартир. Копы называли заграждения такого рода «успокаивающими», поскольку они создавали у жильцов столь желанную иллюзию безопасности, хотя от налетов и ограблений практически не защищали. Они преграждали путь законопослушным посетителям, а налетчики и воры просто через них перелезали. И тем не менее «успокаивающие» ворота пользовались в городе большой популярностью.

Босх сказал по интеркому всего два слова: «Откройте, полиция», – после чего ворота с жужжанием распахнулись и он прошел на террасу. Приготовив бумажник с полицейским значком и идентификационной карточкой, Босх направился к квартире № 8. Как только Монти Ким открыл дверь, Босх быстро сунул ему под нос свое удостоверение, прикрывая пальцем слово «лейтенант» на значке. В следующее мгновение удостоверение уже лежало у него в кармане.

– Извините, я не успел прочитать ваше имя, – сказал Ким, загораживая ему проход.

– Иероним Босх. Но люди обычно зовут меня Гарри.

– Вас назвали в честь художника!

– Иногда я чувствую себя таким старым, что мне кажется, будто это его назвали в мою честь. И сегодня как раз такой вечер. Могу я войти? Я не отниму у вас много времени...

Ким, сохраняя на лице озадаченное выражение, провел его в гостиную. Это была небольшая чистая комната с диваном, несколькими стульями, телевизором и газовым камином. Ким присел на стул и жестом предложил Босху занять место на диване. Босх заметил белого пуделя, спавшего на ковре рядом со стулом хозяина. Несмотря на годы и чрезмерный для его роста вес, Монти Ким выглядел неплохо. Он обладал полным свежим лицом и даже пытался молодиться – остатки волос, окружавшие лысину, были выкрашены в каштановый цвет. На носу у него красовались очки, а пухлый торс облегал красный свитер-кардиган, из горловины которого выглядывал воротничок белой рубашки. На первый взгляд Киму было не более шестидесяти. Босх, признаться, ожидал увидеть куда более пожилого человека.

– Полагаю, я могу спросить, какую цель преследует ваш визит? – осведомился Ким.

– Полагаю, я смогу удовлетворить ваше законное любопытство, – произнес Босх. – Проблема в том, что я не знаю, с чего начать. Скажем так: я расследую парочку убийств и считаю, что вы можете оказать мне в этом содействие. Остается выяснить, согласитесь ли вы в этой связи ответить на несколько вопросов, касающихся прошлых времен? Если вы мне на них ответите, я объясню, зачем мне это нужно.

– Несколько необычное вступление, но...

Ким поднял пухлые руки и помахал ими, словно отметая любую возможную проблему. Потом поудобнее устроился на стуле, бросил взгляд на свою собаку и прикрыл глаза, словно это помогало ему лучше осмыслить вопрос и правильно на него ответить. Босх заметил, что у него на голове – в том месте, которое когда-то прикрывали выпавшие ныне волосы, – выступила испарина.

– Если не ошибаюсь, вы работали репортером в «Таймс». Как долго вы там работали?

– Всего несколько лет, вплоть до начала шестидесятых. Но как вы об этом узнали?

– Мистер Ким, давайте договоримся, что первым вопросы буду задавать я. Итак, на какие темы вы писали?

– Я был начинающим репортером в отделе уголовной хроники. Нас называли «щенками» – потому что мы постоянно носились по городу и совали носы в каждую заварушку.

– А что вы делаете теперь?

– В настоящее время я занимаюсь социологией, проблемами общественных отношений, и работаю дома. У меня здесь оборудован офис. Был, правда, офис в «Резеде», но это здание приговорили к сносу – там сквозь щели в стене можно увидеть небо.

Этот человек, как и большинство жителей Лос-Анджелеса, пострадал от землетрясения, и ему не требовалось об этом упоминать. Все было и так понятно.

– В свое время я занимал небольшие посты, – продолжал рассказывать Ким. – К примеру, был общественным представителем автозавода «Дженерал моторс» в Ван-Нейсе. Но потом его закрыли, и я перешел на вольные хлеба.

– Почему вы ушли из «Таймс» в начале шестидесятых?

– Я получил... А почему, собственно, вы спрашиваете? Меня что, в чем-нибудь подозревают?

– Ни в коем случае. Я просто пытаюсь прояснить кое-какие вопросы, относящиеся к тому периоду. Вы уж меня извините, но я продолжу. Кажется, вы начали рассказывать, почему ушли из «Таймс»...

– Ага... Ну так вот, я нашел себе новую работу. Мне предложили место представителя по связям с общественностью в офисе окружного прокурора Арно Конклина. Я, естественно, согласился. Там больше платили, не заставляли носиться по городу, высунув язык, и сулили блестящее будущее.

– А что вы подразумеваете под блестящим будущим?

– Честно говоря, на этот счет я ошибся. Взявшись за работу, я предполагал, что вместе с Арно достигну небывалых высот. Он был хороший человек. Вот я и подумал: буду держаться Конклина и со временем, когда его планы осуществятся и он займет пост губернатора или станет заседать в сенате в Вашингтоне, я как его пресс-атташе и общественный представитель буду вращаться в высших политических кругах. Но дело, к сожалению, не выгорело. В результате я завершил свою карьеру общественного деятеля в офисе жилого комплекса «Резеда», где из щелей в стене сильно дуло. Честно говоря, не понимаю, в какой связи все это может интересовать полицию...

– Но что случилось с Конклином? Почему его планы не осуществились?

– Я не эксперт и не аналитик и точно вам этого сказать не могу. Знаю только, что в шестьдесят восьмом году он планировал баллотироваться на пост генерального прокурора и эта должность, по общему мнению, была почти что у него в кармане. А потом он вдруг... хм... забросил это дело. Он вообще ушел из политики и вернулся к юридической практике. Но стал не юридическим представителем какой-нибудь крупной корпорации, как это обычно бывает, когда политик уходит в отставку. Он создал маленькую юридическую фирму под себя одного. Помнится, я им восхищался. Насколько я знаю, шестьдесят процентов дел или даже больше он вел бесплатно. Другими словами, основную часть времени он работал, что называется, на общественных началах.

– Как если бы его приговорили к общественным работам или что-то в этом роде?

– Представления не имею. Тут уж мы вторгаемся в область догадок...

– Так почему все-таки он все бросил?

– Я уже говорил вам, что не знаю.

– Разве вы не состояли в его ближнем круге?

– Нет. У него не было никакого круга. Рядом с ним находился всего один человек.