Музыка джунглей - Павел Марушкин

Неподалёку от Пыхи никак не мог отдышаться какой-то парень, примерно его возраста или чуть старше. Он подложил самодельный плакат прямо на тротуар и уселся на него, приходя в себя. Пыха с любопытством его разглядывал. Парень был одет в шорты до колен и футболку с изображением странного лопоухого силуэта в перечёркнутом круге и надписью: «Когда я слышу слово „примат“, я вызываю мою стражу». Совершенно непонятно, подумал Пыха, зачем он вызывает стражу – не для того же, в самом деле, чтобы она как следует его отдубасила! Существовала, правда, некая двусмысленность в слове «мою». Возможно, у парня действительно есть некая «своя» стража; но тогда почему он не позвал её сразу, задолго до того, как появилась «чужая»?

– Слышь, друг, кумара нет? – сипло спросил антипримат, поймав заинтересованный взгляд Пыхи.

Что такое кумар, Пыха не знал.

– Не-а… Табак есть, – на всякий случай добавил он.

– Будь другом, угости…

Пыха протянул незнакомцу кисет:

– Возьми, сколько надо.

– Ништяк! – тот с интересом рассматривал вещицу. – Спасибо…

Выудив из заднего кармана листок бумаги, он на удивление ловко (неужели смоукер?!) свернул «козью ногу» и, воровато оглянувшись, набил её. Пыха, улыбнувшись несколько свысока, вытащил трубочку и последовал его примеру.

– Ух ты! – парень завистливо посмотрел на него. – Клёвая штука! Дай-ка затянуться!

Большей бестактности, чем попросить затянуться из личной трубки, ни один смоукер представить себе не мог. Пыха едва не поперхнулся дымом и с испугом посмотрел на собеседника. Тот истолковал это по-своему:

– Да ты не бойся! Не отниму я её у тебя!

– Нельзя давать свою трубку никому, – объяснил Пыха. – Табу!

– А, ну тогда понятно! – неожиданно кивнул парень. – Муж моей сеструхи – он как бы тоже куки, откуда-то с верховьев Каме леопарда, так вот, у них в племени табу – разговаривать с тёщей. Мамаша просто бесится от этого. А по-моему, хороший обычай! Ты сам-то откуда?

– Оттуда, – Пыха неопределённо махнул рукой в ту сторону, где, по его мнению, находился Строфокамил. – Деревню нашу затопило, ну мы и подались в город всем племенем.

– Ну и как тебе здесь?

– Людно! – Пыха подумал немного. – И шумно очень.

– Это ж разве шумно! – снисходительно отозвался новый знакомец. – Знал бы ты, что здесь в карнавальную неделю творится!

Он зажёг самокрутку, глубоко затянулся, выдохнул клуб дыма и кашлянул.

– Да, это не кумар! Забавная штучка… Оно и к лучшему – стража не заметёт в случае чего. Скажу, мол, справляю обряд встречи с корешем. Типа я тоже куки, ха-ха! А ты ничего парень, хоть и синенький. У вас все такое курят?

– А то!

– А мы в основном кумар, ну это когда лавэ есть, само собой. Хорошо у вас там, наверное… – он мечтательно зажмурился. – Стражи нет, на дядю пахать не надо…

– У нас хорошо! – кивнул Пыха. – В смысле было…

– Слушай, пошли пивка выпьем! Я угощаю, раз такие дела. Кстати, меня Чобы зовут. Чобы Стисм.

– Пыха, – представился Пыха. – Из племени смоукеров.

– Класс! Ты не растафари, случайно? Имечко вполне подходящее… Ладно, двинули!

У стеклянных дверей бара Пыха притормозил. Боязно было заходить в такое место – музыка, огни, всё сверкает…

– Не дрейфь, куки! – покровительственно усмехнулся Чобы. – Привыкай! Это Биг Бэби…

В баре Чобы протолкался к стойке. Пыха устроился рядом, с любопытством разглядывая посетителей. В основном сюда набились антиприматы; но за угловым столиком смоукер углядел вовсе странных личностей – огромных, чёрных, мохнатых, с вывернутыми ноздрями и низкими лбами. Страхолюдные существа, впрочем, вели себя мирно – попивали себе из огромных кружек, вполголоса разговаривали, часто смеясь и показывая великолепные белые зубы.

– Слышь, Чобы, а эти кто такие? – тихонько спросил Пыха.

– Где? А, это обезьянцы. Горри.

– Те самые, против которых вы выступали?

– Нуда, – пожал плечами парень. – Типа…

– А чего же вы тогда не это… Не выгоните их отсюда? Если вы против?

– Да понимаешь, они же горри. Этих так просто не выгонишь. Если бы шимпы были или павианы – тогда другой разговор. А эти сами кого хочешь вышвырнут. Не, с горри лучше не связываться…

– Странно как-то, – была у Пыхи привычка рубить правду-матку, хотя и не всегда к месту. – Говорите одно, а на деле…

– Ну, старик, надо же соображение иметь! – пожал плечами Чобы. – Лозунги лозунгами, а со сломанными ногами домой возвращаться никому неохота. Вот если бы нас тут раз в десять больше было, а лучше в двадцать – тогда другой разговор. А вообще ты понимаешь – мы ведь не просто против обезьянцев. Мы, типа, за то, чтобы они своё место знали. Мойщики окон из них классные, например, – ловкие и высоты не боятся. Ассенизаторы там, земляные работы – это всё пожалуйста. Но ведь они уже всюду, блин, пролезли! Прикинь, куда ни глянешь – манки. Придёшь, блин, куда-нибудь на работу устраиваться – извини, парень, ты нам не нужен, вакантных мест нет. И тут же волосатая рожа на тебя скалится!

Последняя фраза прозвучала громче обычного. Внезапно шум затих. Обернувшись, Пыха увидел, что один из гориллоидов неторопливо встал и направился к ним.

– Это кого ты здесь назвал волосатой рожей, сынок? – ласково осведомился гигант.

«Духи предков, какой же он страшный!» – подумал Пыха.

– В чём дело? Я со своим товарищем разговариваю, – ответил сильно побледневший Чобы.

– Но я-то разговариваю как раз с тобой, сынок, а? Так кто здесь волосатая рожа?

– Эй, парни, парни! – забеспокоился бармен. – Не надо устраивать разборки, а? Выйдите на улицу – и там выясняйте, кто кого и как назвал.

– А ты молчи, – посоветовал ему гориллоид, не поворачивая головы. – Значит, когда ты слышишь слово «примат», ты вызываешь свою стражу, щусёнок? Ну так тебе бы лучше доктора вызвать, помяни моё слово! Я таких, как ты…

– Меня как бы нельзя бить! Я в детстве, типа, перенёс ДЦП!

– Чего-чего ты перенёс? – поднял бровь гориллоид. – Что ещё за де-це-пе?

– Детский цирроз печени, – предположил его собутыльник, и остальные горри дружно заржали, радуясь шутке.

В этот момент один из экс-демонстрантов, медленно красневший от злости на протяжении этого диалога, подхватил табурет и обрушил его на затылок обезьянца. Тот с удивлённым «Эк!» ткнулся мордой в стойку и сполз на пол; а спустя миг разразился ад кромешный. Компания гориллоидов вскочила, опрокинув столик, и с рыком набросилась на антиприматов. Замелькали кулаки. Чобы с воплем «Банзай!!!» запрыгнул на стойку, метнул свою пивную кружку – и тут же был схвачен за ноги и вышвырнут вверх тормашками на улицу прямо сквозь стеклянную витрину бара. Кулак размером с кокос мелькнул на волосок от носа Пыхи – тот еле успел спрыгнуть с высокого табурета и на четвереньках бросился к выходу. Один из антиприматов, юркий человечек с тонкими усиками и ухватками хорька, разбил о край стола бутылку, держа её за горлышко, и воткнул острый край в живот налетевшему на него горри. Тот взревел, схватил юркого за голову и с тошнотворным хрустом крутанул её на сто восемьдесят градусов. Труп рухнул спиной прямо на Пыху; в расширенные от ужаса глаза смоукера уставился удивлённый взгляд хорькообразного. В это время какая-то сила подхватила его за шкирку и отправила в полёт. По счастью, стекло уже было разбито; но всё же один из осколков чиркнул ему по руке. В тот момент Пыха не почувствовал боли; встав на четвереньки и ошеломленно встряхнувшись, он обернулся.