Мятежники - Юлия Глезарова

– Может не ехать сегодня? Матвея дождаться…

– Пустяки: поезжай… Я уверен, Матюша завтра утром примчится… Не хочу, чтобы у тебя неприятности были…

Сергей обнял его похолодевшими вдруг руками, расцеловал торопливо, махнул рукой с крыльца и ушел в дом.

Здесь еще пахло табаком из Мишиной трубки, стояла чашка с недопитым кофеем… Но было уже пусто и очень скучно…

Когда рано утром в дверь постучали, Сергей решил, что это брат. Но у крыльца стоял незнакомый обер-офицер в свитском мундире.

– Откройте, – прошептал он. – Я без подорожной, тайком приехал… меня увидеть могут. Послан к вам полковником Пестелем.

– Что случилось? – Сергей на ходу одевался, застегивал рубаху.

– Царь умирает… – ответил поручик, входя в дом. – Павлу Ивановичу из Таганрога верные люди сообщили. Записку передать велел.

– Да кто вы?

– Квартирмейстерской части поручик Крюков.

В записке, написанной левою рукою, без подписи, кроме сообщения о том, что государь безнадежен, говорилось: общество раскрыто. И содержался призыв держать себя в руках, не начинать неосторожных действий, ждать приказаний.

Взяв себя в руки, Сергей обратился к поручику:

– Идемте, я распоряжусь покормить вас с дороги. Расскажете мне, как у Пестеля дела, давно я его не видал… Сюртук принеси мне, – крикнул он Никите.

В дверь опять постучали: на этот раз, выглянув в окно, Сергей увидел забрызганную грязью коляску Матвея. Брат – бледный и взволнованный – уже стоял на крыльце.

– Государь скончался в Таганроге. Сведения верные! – первое, что сказал Матвей, войдя в дом.

– Что ж теперь будет, Матюша? На моей памяти еще цари не умирали…

– Что будет? – мрачно переспросил Матвей, – Константину Павловичу будем присягать…

– Ты денег не привез? – тихо спросил Сергей.

– Очень мало. Устал я с дороги, Сережа, нога болит… Спать хочу. Где Мишель? В полк уехал? Правильно. Сейчас время такое – каждый на своем месте должен быть… – Матвей зевнул, потянулся, – Россия – крепость, из нее не убежишь, я сие давно понял… Смириться надо…

Посланец Пестеля тронул Сергея за рукав.

– Я должен обратно ехать, – сказал он. – Что передать Павлу Ивановичу?

– Пойдемте, – Сергей схватил его за руку и увлек за собою.

– Куда?

– Пойдемте.

Сергей повел поручика к плацу; на ней шло учение пятой роты Кузьмина.

– Смирно! – крикнул Кузьмин, завидя его. – Глаза на-ле-во!

– Ребята! Пойдете за мною, куда ни захочу? Пойдете? – Кузьмин удивленно посмотрел на батальонного.

– Куда угодно, ваше высокоблагородие!

– Вы слышали? – спросил Сергей у поручика. – Вот это Пестелю и передайте. – И еще… бумага есть при вас?

Поручик порылся в карманах и достал обрывок бумаги с карандашом. «При первом же аресте я начну дело», – написал Сергей быстро и отдал записку поручику.

– Передайте Пестелю, – холодно сказал он.

– Слушаюсь, господин подполковник.

Когда поручик отошел, Сергей развязно хлопнул по плечу Кузьмина.

– Ну что, Анастас, как дела? Сказывают, ты в передовых нынче… Ротой твоей Гебель доволен…

Про роту Сергей вымыслил тут же, на месте. Ему страшно было возвращаться в дом, хотелось говорить: не важно, с кем и о чем, но говорить…

– Кто сказывает? – удивился Кузьмин. – Что с тобою? Вот мне сказывали, будто выздоровел ты. Не вижу сего. Ты вот пока пускать никого не велел – дивизионный генерал приезжал смотреть полк, готов ли к приезду Рота. А Гебель пред сим опять двоих моих бить приказал…

Сергей сжал кулаки.

– Я рапорт подам, я говорил ему…

– Не подашь, Сергей Иваныч. Дивизионный давеча хвалить изволил Гебеля, благодарность выдал за образцовое состояние полка. Впрочем… – Кузьмин сокрушенно покачал головою, – пойдем ко мне, выпьем. Продолжать учение! – крикнул Кузьмин фельдфебелю.

Кузьмин привел батальонного к себе, усадил за стол, налил горилки. Подполковник выпил стакан, затем другой – не закусывая. Кузьмин не успевал за ним. Вдруг глаза гостя расширились, наполнились ужасом, он расстегнул ворот сюртука и схватился за горло:

– Она… душит. Дышать не могу…

– Кто? – не понял Кузьмин. – Кто душит?

Подполковник, путаясь в рукавах, принялся снимать сюртук; Кузьмин помог ему. Бросив в ужасе сюртук на пол, подполковник произнес глухо:

– Бахрома… от эполет бахрома. Привиделось мне: растет она, горло мое обхватывает, душит…

Глаза батальонного были наполнены неподдельным ужасом.

– Успокойся, Сергей Иваныч. Чего с пьяных глаз только не привидится… Вот мне показалось давеча, что в собаку я преобразился, бегаю, лаю на всех. А проспался – и как не бывало. Иди домой, проспись, завтра здоров будешь…

Сергей вернулся к себе на квартиру поздно. Матвей спал на их с Мишей диване, и это внезапно разозлило Сергея. Он грубо растолкал брата.

– Пестель полномочия мне передал! Дело начинать я буду, при первом же аресте! – бросил он в лицо Матвею, когда тот разлепил наконец глаза.

– Ты… ты бредишь, брат? Ты болен, ложись, отдохни, пройдет…

– Нет, послушай… Я здоров. Выпил просто. Начинать – мне, и в самом ближайшем времени. Хотелось… напоследок… Понимаю, что, может быть, в последний раз сие пьянство. Страшно мне, Матюша… Понимаю, что начинать надобно, а боюсь. Но… Я начну, в самом скором времени. Я Артамону слово дал… Нету другого пути у меня. Смириться, как ты советуешь – не хочу, уехать – не могу, значит – одно только мне осталось…

Матвей взволнованно ходил по комнате. «Остановить, остановить его нужно немедля», – с отчаянием подумал он, – «Любой ценой остановить…»

Прошло десять дней. Днем Сергей был занят службою, по ночам писал письма, а наутро отправлял их с солдатами. Кому были сии письмо – Матвей не знал. В воздухе висела тревога, и Матвей чувствовал ее почти физически.

Из Киева, Питера, Житомира, Тульчина приходили разнообразные слухи.

Говорили, что Константин Павлович не желает вступать на престол, обагренный кровью его отца.

Твердили, что блаженной памяти государь император тайно передал власть своему младшему брату – Николаю Павловичу.

А еще шептались, что император Александр вовсе не умер в Таганроге, а принял тайный постриг под именем старца Феодора Кузьмича, и вместо него в гробу, что следует через всю Россию в Петербург лежит какой-то солдат, схожий с императором лицом и фигурою. Солдата же сего застрелил лично какой-то важный генерал, повинуясь тайному приказу императора. Называли даже имя сего генерала – то ли Бибич, то ли Ермышов…

А еще ходили слухи, что Александр не своей смертью помер, что отравили его враги веры и отечества – масоны, извели страшным ядом, таким, что хоть каплю проглотишь – тут тебе и конец. И главных масонов имена тоже всем известны, но никто про то вслух говорить не смеет, потому что у них, масонов, везде уши и глаза и если кто про их козни прознает – отправиться на тот свет, вслед за усопшим императором…

Матвей терпеливо выслушивал всю эту дичь, что пересказывал ему Никита – более от скуки, чем от любопытства. Всерьез его занимала только одна мысль – как остановить брата? Как заставить его отказаться от своих планов? Он чувствовал, что каждый прожитый день приближает его к чему-то ужасному, страшнее жутких часов на Бородинском поле, когда Семеновский полк равнодушно и размеренно расстреливала французская артиллерия…

Распутица закончилась: выпал первый снег, растаял, снова выпал. Прошло уже две недели с того дня, как Мишель покинул Васильков. Вечером 13-го декабря Сергей зашел в комнату к брату. Матвей читал – вернее просто держал перед глазами книгу, бессмысленно скользя глазами по строчкам…

– Матюша, – смущенно произнес Сергей, – прости, что помешал тебе… Поговорить хочу.

– Нисколько не помешал, – Матвей захлопнул растрепанный том, бросил на кровать, – говори.

Сергей сел в кресло, помолчал. Опустил глаза. Наконец собрался с духом – и как будто в воду бросился.

– Две недели сегодня, как Мишель уехал, ни слова, ни строчки от него… Я до сего дня даже думать себе о нем запрещал… Дни считал, а думать – запрещал…

– Верно полковник его под арест посадил за отлучку самовольную, не тревожься – объявится твой Мишка, – сухо произнес Матвей.

– Я просить тебя хочу – съезди за ним в Бобруйск, забери, увези в Хомутец. Скажи, что я там… иначе не поедет он. Что хочешь с ним делай – только от себя не отпускай. Запри, свяжи, ври, что хочешь… Не могу я дело при нем начинать… Если все хорошо пойдет – я пришлю за ним, или сам приеду. А ежели нет – не хочу, чтобы он рядом со мною был…

– Ты сам не понимаешь, о чем просишь. Если бы не Мишкины бредни – и дела бы никакого не было. Он во много раз тебя виноватей. Ты никого в общество не принял – а он только и делал, что бегал и рать созывал, во все колокола бил… Неужели ты надеешься, что я смогу его удержать? Хочешь его спасти? Сам откажись от планов своих…