Призрак Проститутки - Норман Мейлер

— Но, как вы сами сказали, они ведь могут передать это дело старшему контролеру, верно? — На секунду я впал в панику: не решит ли Харви, что я слишком быстро все усвоил, но он продолжал как ни в чем не бывало.

— И передадут. Старшего контролера нам не избежать. Но к этому времени мы должны располагать кое-какими любопытными фактами. Может, мы ничего и не добьемся у старшего — в это подразделение от меня мало что поступает, — но, так или иначе, мы хорошенько навоняем в этих мраморных залах. Одно тухлое яйцо подбросим, чтобы отравляло их надушенную атмосферу. Я проучу этих парней, покажу им, как посылать меня подальше.

— Сэр, могу я быть с вами откровенен?

— Не трать зря время. Валяй выкладывай.

— Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что никогда не узнаете имени ГАРДЕРОБА. Тот, кто производил замену кличек — как я понял, следуя ходу вашей мысли, — человек высокого ранга. К этому времени он тоже ступит на тропу войны. Готовы ли вы заработать себе врага, если не можете даже выяснить, кто он?

— Хаббард, ты не все понял. Команда старшего контролера отнюдь не кретины. Они прекрасно догадаются, кто ведет игру. И кто бы это ни был, он на несколько дюймов понизится в глазах начальства. Это и будет моей расплатой.

— Разве вы тут не потеряете?

— Малыш, я приглашаю любого подраться со мной. А в конце посмотрим, кто выстоит.

— Надо отдать вам должное, мистер Харви. Вы не из робкого десятка.

— Работая на мистера Гувера, идешь на службу, и каждое утро сердце у тебя екает от страха. Мне это надоело.

— А что за человек Эдгар Гувер?

— Низкопробный, трусливый, неблагодарный мерзавец. Извини, занесло: я ведь говорю о великом американце. — Харви рыгнул и снова наполнил стакан мартини. — Так вот, — продолжал он, — я сказал, что мы поведем атаку с двух направлений. С одной стороны, будем оказывать давление на старшего контролера, а с другой — посмотрим, на что годится твоя сеть.

— Сэр?

— У меня есть подозрение, что КУ/ГАРДЕРОБ совсем недавно прошел подготовку. Иначе быть не может. Уж очень глупая у него была телеграмма. Ты, может, даже знаешь его. Я хочу, чтобы ты вошел в контакт с некоторыми твоими однокурсниками, проходившими вместе с тобой тренировку на Ферме. Довольно скоро ты получишь список тех, кто был распределен в Змеиную яму.

Я почувствовал, как у меня за ушами потекли струйки пота.

— Я могу получить пару фамилий, — сказал я, — но сумею ли я выяснить в архиве их клички? Такой запрос со стороны младшего офицера может выглядеть странно.

— Откровенно говоря, даже мне не очень удобно запрашивать архив о нескольких кличках. Только в том случае, если мы одержим победу. Ну а этого я не могу знать заранее. Я, безусловно, не хочу привлекать большое внимание к липовой операции. Но, малыш, мы и не станем обращаться в архив. Мы воспользуемся Пропускной.

— А что это такое? — спросил я.

— Ты незнаком с названием, — сказал он, — но скорее всего сам принимал в этом участие. Никто из вас, младших офицеров, не раскрывает другому свою переметную суму, однако половина из вас собирает клички как автографы. Исследования показывают, что половина американцев, сражавшихся во Второй мировой войне, не могла выстрелить в солдата противника. Слишком многое из десяти заповедей засело в их нервной системе. А половина новичков в этой нелепой Фирме не может сохранить собственную тайну. Они впитали в себя предательство с молоком матери. — Он на мгновение задумался. — И с дерьмом отца. — Вот тут уже следовало выпить. Стакан с мартини, приплясывая, добрался до рта. — Повстречайся с теми, кто к тебе расположен, — сказал Харви. — Залезь в переметные сумы своих дружков. — Он кивнул. — Кстати, а какая у тебя кличка?

— Вы же знаете, шеф. ВКью/СТАРТЕР.

— Я имею в виду, какой она была в Технической службе?

— Извините, сэр. Этого я не могу вам открыть.

Он кивнул.

— Подожди, вот мы тебя поджарим, — сказал он.

3

За темными стеклами «кадиллака» Харви полуденный Берлин, казалось, был погружен в предвечерние сумерки. Площадки, очищенные от строительного мусора, и ампутированные зады домов выглядели зеленовато-серыми — того цвета, в какой были окрашены стекла пуленепробиваемых лимузинов. В таком свете мир мог бы казаться мрачным, но в это утро я почти не видел его. Все мое внимание было обращено на то, чтобы не пропустить ни одного слова Билла Харви.

К тому времени когда мистер Харви закончил излагать процедуры, каким мне надлежало следовать для раскрытия того, что в случае успеха завершилось бы для меня западней, я уже совладал с собой, и голос мой хотя и звучал хрипло, но не дрожал, а пот не тек с меня ручьями. Я чувствовал себя примерно так же, как вскоре почувствую, впервые очутившись в постели с женщиной. Как ни странно, но я уже давно жаждал активной деятельности на этом поле брани. Какая-то частица меня говорила: «Я рожден для этого. Природой мне предопределено быть двойным агентом».

Я не сомневался в том, что я для этого создан. Хью Тремонт Монтегю и Уильям Кинг Харви служили одному и тому же флагу, а я — в том-то и суть — был разным для каждого из них. Быть двойным агентом, работая на западных немцев и на восточных, возможно, и опасно, но, окажись ты между ФСИ и Штази или между Монтегю и Харви, умение соблюдать равновесие будет зависеть от твоего ума. Какой же это дьявольский стимул!

Моя внутренняя жизнь, конечно, претерпевала взлеты и падения. Сидя за своим столом, я чувствовал такую злость на несправедливость происходящего со мной, что вынужден был сбежать в мужскую уборную, чтобы охладить свой пыл, плеская в лицо холодной водой. Однако на лице, смотревшем на меня из зеркала над раковиной, не заметно было никакого напряжения. Передо мной было гладкое лицо Хаббарда. Мой старший кузен Колтон Шейлер Хаббард, хранитель семейных поверий, сказал однажды: «За исключением Смоллиджа Кимбла Хаббарда и, пожалуй, твоего отца, во всех нас остальных нет ничего особенного. Мы просто то, что можно назвать lʼhome moyen sensuel[24]. Для нас характерна одна общая черта, Херрик. Мы, Хаббарды, никогда не показываем, что у нас внутри. Это преимущество, которое ставит нас над другими. Уж ты мне поверь».

И в плане практическом он был прав. Несмотря на все волнения, на меня смотрел из зеркала шустрый молодой человек с живыми глазами и отнюдь не плаксивым ртом. Я вспомнил другие случаи, когда внутренне я был совершенно спокоен и не чувствовал себя изможденным, а в зеркале было изможденное, надутое лицо, словно я еще не сбросил с себя вчерашней усталости. Мог ли я считать приятное лицо в зеркале защитной маской? Неплохо выглядеть оживленным, когда ты выпотрошен.

Вечером, стремясь сбросить с себя заботы, я отправился с Диксом Батлером по ночным клубам. В последние две недели я часто путешествовал с ним по ночам и получил представление о том, как он работает. В каждом клубе, куда мы заходили, у него был связной. Конечно, не Батлер их завербовал — для этого он недостаточно долго был в Берлине, да и недостаточно владел немецким, — но по долгу службы вынужден был этими людьми заниматься. Он служил посредником между двумя нашими кураторами БОНЗЫ и теми мелкими немецкими агентами, которые могли говорить по-английски. Хотя Дикс работал под «крышей» одного из наших филиалов в мире бизнеса и представлялся местным жителям как сотрудник одной из американских компаний, занимающихся импортом пива — «Называй меня просто пивоторговцем, Путци», — в ясном уме работников берлинских клубов, которые мы посещали, не было ни малейших сомнений, что Дикс Батлер, именуемый для прикрытия Рэнди Хафф, принадлежал к числу особей, работающих в ЦРУ.

Аксиома, которую вбивали мне в голову во время подготовки, о том, что разведчики и агенты не должны появляться вместе, в этой среде, предупредил меня Дикс, не работает. Не только сам он был более чем заметен, но и все, кто беседовал с ним, попадали под подозрение со стороны антиамерикански настроенных немцев. Поскольку его агентов это, казалось, не тревожило, я был уверен, что большинство его людей сотрудничают также со Штази.

Дикса это абсолютно не беспокоило.

— Казалось, не должно работать, а вот ведь работает, — говорил он. — Я получаю от моих ребят больше информации, чем любой другой офицер ЦРУ или ФСИ, занимающийся этими улицами.

— Но информация-то подправлена.

— Ты сейчас удивишься. Уйма агентов слишком ленива, чтобы врать. Под конец они тебе выкладывают куда больше, чем собирались. Они знают, что я все равно вытрясу из них нужную информацию.

— Дикс… — начал было я.

— Мое имя — Хафф, — сказал он. — Рэнди Хафф.

— Все, что ты от них получаешь, по меньшей мере подправлено ФСИ.

— Отложи в сторону учебник. Мои люди зарабатывают себе на жизнь. Они — улица. Конечно, ФСИ занимается ими. Ты же не думаешь, что западногерманская разведка допустит, чтобы мы общались с фрицем, который не работает на них! Это комедия. Все платят за информацию — англичане, французы, западные немцы, советские. Мы платим больше всех, поэтому нам и работать легче всего. Сядь на подземку и поезжай в Восточный Берлин, в кафе «Варшава». Это место, где все болтаются, — ты там встретишь и агентов, и информаторов, и связных, и отщепенцев, и курьеров, и начальство, и русских, и американских кураторов. Крысы бегают от стола к столу, выискивая, где лучше заплатят. Западный Берлин можно назвать рынком шпионажа, но Восточный Берлин — местечко повеселее. Там все двойники и тройники. Трудно даже запомнить, кто твой, а кто ихний, и, знаешь, дружище, это не имеет значения. Если у них нет товара, они его изобретают.