Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1 - Борис Яковлевич Алексин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ведь она из Карауловых, а те — не то староверы, не то ещё кто-то, только у них в доме никто не курит.
Часа через два в доме всё затихло, а Борис, кажется, только успел приложить голову к подушке, как моментально заснул.
— Ну, брат, спать ты здоров! Если так работать будешь, то дело у нас пойдёт. Вставай! Позавтракаем, да и за дела.
Разбуженный своим начальником, который сумел его разбудить, только основательно тряхнув за плечо, Борис быстро натянул штаны и в одной майке выскочил в сени, где висел глиняный рукомойник, чтобы умыться. Этот процесс у него никогда не был особенно длинным, а тут, когда вода в умывальнике уже была подёрнута первым ледком, а сени насквозь продувались утренним ветром, умывание было закончено им в течение одной минуты. По существу, он только ополоснулся.
Завтрак, такой же обильный и сытный, как и вчерашний ужин, был съеден с аппетитом и запит чаем с молоком и мёдом. И хотя Марья вновь оговаривала их, что они мало ели, но, очевидно, делала это больше из приличия.
Николай встал гораздо раньше, уже успел и позавтракать, и запрячь лошадь, и уехать за лесником, с которым Дмитриев должен был отправиться в лес, чтобы осмотреть и принять делянки, отведённые под вырубку необходимого леса.
Теперь, через много лет, вспоминая этот отвод леса, Алёшкин часто задумывался над тем, как неразумно тратилось в те годы наше лесное богатство. Ещё в Шкотове он ознакомился с договором, заключённым с японцами. Дальлес был обязан поставить определённое количество рудничных стоек длиною не более двух метров и толщиной в верхнем отрубе не более 10–15 см, по сегодняшним меркам (в договоре они были указаны в японском измерении). Но это значило, что следовало вырубить молодой лес, только начинавший подрастать. Лес этот должен был состоять из одного дуба (по договору стойки должны были быть именно дубовыми). Вот в результате этой деятельности и оголились сопки, находившиеся вблизи Новонежина. И даже через 40 лет, когда Борису пришлось побывать в этом селе, они всё ещё стояли, покрытые только маленькими кустиками. Но, видимо, тогда это в расчёт не принималось, нужна была валюта.
Позавтракав, Дмитриев сказал Борису:
— Сейчас придёт мой второй помощник Фёдор Сердеев, познакомьтесь с ним и начинайте подготавливать договора для артелей. Образец — вон, на столе лежит. Рассчитайте количество стоек, которое мы должны поставить до 1 января I925 года. Посмотрите по договору, переведите из кубошаку в штуки, да заодно прикиньте, сколько нужно нам будет вагонов заказать на декабрь. Да вместе с Фёдором сходите к его отцу, он обещал нам площадку для складирования у тупика, вы обмерьте её, высчитайте площадь, мы за неё будем с квадратного метра платить. Ну вот, кажется, и всё. А вот и вы! — повернулся Дмитриев к двери, в которую входил Николай и следом за ним высокий чернобородый старик, снявший при входе шапку и перекрестившийся на иконы.
— Я сейчас оденусь, идите к подводе, — с этими словами Дмитриев стал одеваться: надел толстое длинное пальто, поверх него брезентовый плащ и на голову меховую шапку.
Ноги у него были обуты в ичиги. Борис знал, что так называются длинные сапоги, сшитые из юфтевой кожи с мягкими подошвами. Это была самая удобная обувь для путешествий по тайге и болотистым местам Приморья.
Перед выходом из комнаты Игнатий Петрович на минуту задержался, вытащил из кармана трёхрублёвую бумажку и, сунув её в руку Борису, сказал:
— Когда тут управитесь, так сбегайте в кооператив, купите бутылку водки, надо будет лесника угостить.
Это поручение, сделанное таким непререкаемым тоном, застало Бориса врасплох, и он даже не успел ничего сказать. Он ещё никогда в жизни не покупал водки, а здесь, на новом месте… Да ведь он и комсомолец, что о нём подумают, увидев, что он в первый же день своего приезда бежит за водкой? Но отказаться от этого поручения просто не успел.
Несколько минут он как бы с испугом глядел на эту проклятую бумажку, потом, вздохнув, положил её на окошко и принялся за разборку бумажного хаоса, царившего на столе. Когда он, наконец, разложил в отдельные стопки все эти накладные, квитанционные книжки, ведомости на зарплату, спецификации, заполняемые при погрузке леса в вагоны, стопки чистой бумаги и нашёл образцы договоров, то занял этими бумагами не только весь стол, но и ближайший подоконник, и даже одну из табуреток.
Только он управился с этим делом, как в комнату вошёл высокий парень. У него на голове вились волосы — такие белокурые, каких Борис в своей жизни ещё не видел никогда. Такими же светлыми были у него и брови, и ресницы, а голубые, чуть навыкате, глаза смотрели чуть настороженно, но в то же время очень приветливо. Губы его, толстые, как у негра, раздвинулись в широкой улыбке, отчего на румяных щеках показались две ямочки, и он, протягивая руку, произнёс:
— Давайте знакомиться. Меня зовут Фёдор Сердеев, а вас?
Борис назвал себя, и не прошло и десяти минут, как они успели рассказать про себя всё. Узнав, что Борис окончил специальные курсы десятников, Фёдор заявил, что теперь в вопросах работы он полностью признаёт его авторитет, так как он в этих делах ничего не понимает. После школы, которую он окончил во Владивостоке в один год с Борисом, Фёдор работал железнодорожным рабочим на ремонтных работах. Борис узнал, что отец Феди — Макар Макарович Сердеев — начальник железнодорожной станции Новонежино, что его старший брат Николай служит дежурным по станции Седанка, что у него ещё есть две сестрёнки, ученицы новонежинской школы, и что их мать в прошлом году умерла. Узнал Борис и то, что и отец, и брат Фёдора настаивают на том, чтобы он начал учиться на железнодорожника, но его эта работа совсем не привлекает, и поэтому он с радостью согласился на предложение идти в помощники Дмитриеву.
Сразу получилось как-то так, что оба эти парня, впервые увидевшие друг друга, почувствовали симпатию, очень скоро превратившуюся в большую дружбу, которая затем, несмотря на временные перерывы, продолжалась более полувека.
— Вот понимаешь, Федя, — заявил Борис, — велел мне Игнатий Петрович подготовить копии договоров для подрядчиков, стал я разбирать бумаги на столе, а когда разобрал, то увидел, что места для работы на нём и не остаётся. Прямо не знаю, что и делать. На подоконники бумаги нельзя
