Флоренский. Нельзя жить без Бога! - Михаил Александрович Кильдяшов

письме патриарху Тихону по поводу образования Комиссии Флоренский сообщал, что надо «не дать ничему уйти за пределы Лаврских стен», «направить реставрационные работы в безобидную для Церкви сторону», и прежде всего «сохранить строй Лаврской жизни». Патриарх благословил работу Комиссии.

Официально её деятельность включала в себя охрану памятников старины, организацию музея Лавры, создание музейного фонда, регистрацию и описание памятников искусства. Работа осложнялась тем, что в России на тот момент не было опыта создания церковных музеев и осмысления церковного искусства как чего-то цельного и самобытного. Не существовало чётких классификаций, методик составления описей и каталогов. Произведения церковного искусства вне зависимости от их древности и эстетического достоинства воспринимались в первую очередь как предметы богослужения и церковной утвари и в крупных монастырях накапливались в ризницах, как на складах. Всё оказывалось нагромождено друг на друга, спутано, бессистемно.

Так выглядела ризница и Троице-Сергиевой лавры. «В богатейшую сокровищницу русского и всемирного искусства мы, члены Комиссии, вступили как в тёмный лес, ибо она была не только не изучена, но даже и не расставлена удобообозримо; мы хорошо помним, как приходилось лазить по приставным лестницам, чтобы рассмотреть ту или другую икону, рыться в тряпье, чтобы извлечь иногда первоклассное шитьё, отыскивать в старом ломе любопытные памятники, из пыльных чердаков, заплесневелых чуланов и тёмных закоулков Лавры вытаскивать портреты, иконы, шитьё, посуду», — вспоминал Флоренский. Нужно было описать накопленное, распределить по эпохам, установить ценность каждого предмета, чтобы понять, что непременно сохранить в Лавре, а что относительно безболезненно отдать государству. Что-то нуждалось в реставрации, что-то требовало тщательного анализа, ради чего Флоренский и другие члены Комиссии часами работали в библиотеках и архивах. Только разбор ризницы требовал десятка лет кропотливого труда и гораздо большего числа специалистов.

Но даже имеющимися силами Комиссия проделывала огромную работу. Организовывались экскурсии по Лавре, систематически созывались совещания, где делались доклады, перераставшие потом в обстоятельные статьи и коллективные сборники. Одним из наиболее ценных стал сборник «Троице-Сергиева Лавра», где Флоренский, Каптерев и Бондаренко рассуждали об историческом значении обители, Олсуфьев рассказывал об иконописи и книжных орнаментах, Шик — о митрополичьих покоях, колокольне и колоколах, Мансуров — о библиотеке, Александрова-Дольник — о шитье. В этих философских по глубине и художественных по языку работах авторы с любовью и трепетом открывали обмирщившейся, поостывшей за последние десятилетия в своей вере России её великую святыню. Лавра проявлялась, словно икона, с которой сняли тёмные слои, готова была засиять неотмирными красками. Но двухтысячный тираж сборника после разгромной статьи одного расстриги, перековавшегося в «боевого партийца», был уничтожен и не дошёл до широкого читателя. Благо в личных архивах сохранились экземпляры, по которым в конце ХХ века сборник переиздали.

В числе работ, подготовленных силами Комиссии, — бесценные для истории искусства описи и каталоги лаврских икон, крестов, серебряных изделий, книг, одеяний и многого другого. Комиссия активно сотрудничала с различными организациями по реставрации иконописи и архитектуры, а также своими силами организовала мастерскую по починке древнего шитья.

Помимо ризницы и лаврских храмов Комиссия взяла на учёт и под охрану архив и библиотеку Лавры, библиотеки Московской Духовной академии и Вифанской семинарии и близлежащие Вифанские и Гефсиманские скиты, имения Абрамцево, Мураново, Царь-Дар, города Пушкино, Софрино, Хотьково, Александров, Переславль-Залесский. Накопленный за время работы в Комиссии опыт Флоренский использовал, хлопоча и о сохранении наследия Оптиной пустыни.

Комиссию торопили с созданием музея Троице-Сергиевой лавры. Отец Павел понимал, что с появлением такого музея духовная жизнь, по замыслу новой власти, в монастыре должна прекратиться. Флоренский и Каптерев предложили проект «живого музея», по которому каждый музейный экспонат должен сохраняться в естественных условиях своего бытования, в «конкретной связи с обстановкой его возникновения и жизни». Центром музея в проекте мыслилась ризница, разделённая на древлехранилище с вещами XIV, XIII и даже VI веков и собственно ризницу для современной богослужебной утвари, откуда большое число экспонатов, как верно предполагалось, будет изъято государством. При этом важно, что музей мыслился не как законсервированные запасники и парадные выставочные пространства, а как историко-художественная лаборатория, как Академия церковного искусства, куда станут собирать все сведения о Лавре, где постоянно будут идти исследования и не прекратится творческий процесс, а для него необходимо непрерывное богослужение.

Музей виделся Флоренскому в том числе богатейшим собранием всех возможных сведений о Лавре: книг, рукописей, фотографий, картин, карт, планов, надгробных надписей, книжных миниатюр и заставок, нот и музыкально-вокальных фонограмм.

Эту идею живого музея Флоренский разовьёт в статье «Храмовое действо как синтез искусств». Здесь он выступит противником традиционных музеев, говоря, что это вырывание предмета из его естественной среды. Такой экспонат превращается в мёртвую вещь, которая уже не связывает нас с творческой энергией своего создателя. Невозможно воспринять во всей полноте античные статуи, которым нужен живой пейзаж, открытое небо, под крышей Лондонского музея. Солнце античной Греции никогда не засияет над зрителем, пришедшим в музей с улиц Туманного Альбиона. Так же, например, и икона, вынесенная из храма и помещённая в музей, утрачивает своё литургическое значение. Привычно зримая в храме, в свете церковных свечей, сквозь дымку каждения, под богослужебное песнопение, она мертвеет без молитвы, освещённая электричеством, в суете экскурсантов.

Храмовое пространство, храмовое действо суть тот самый синтез искусств, такой желанный с начала ХХ века. Изыми из богослужения хотя бы один элемент церковного искусства — и всё рассыплется. Лавра же подобна огромному храму, где идёт непрерывная служба. В ней, в её прошлом и настоящем, нет ничего лишнего, второстепенного: «Храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жесткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь… Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например, при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, — поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики — музыкальною драмой». Лавра — «живой музей России». Это творчество не только монахов, а «все-народное творчество». Но «оставьте Лавру монахам», без них она мертва — звучал призыв Флоренского.

Этот спасительный замысел «живого музея» разгадали те, кто порывался «церкви сравнять с землёй». 10 ноября 1919 года было издано постановление о ликвидации Троице-Сергиевой лавры как монастыря. 25–28 января 1920 года по инициативе Сергиевского исполкома в Лавре работает Межведомственная комиссия по решению вопросов, связанных с закрытием монастыря. Она проводит в Лавре осмотры