Вожак - Генри Олди

— М-м-м…

— Отставить мычание! Отвечайте: вы что-нибудь видите?

— М-м-м… Муть…

— Вас мутит?

— Вокруг муть… Белая.

— Это нормально. Что еще?

— Я.

— Что — я?

— Здесь. Я здесь…

— Один?

— Пять. Меня пять…

Губы парня шевелились, но слов было не разобрать.

— Что ты делаешь?

— А?! Мы стоим… Холодно…

Блондин содрогнулся всем телом, насколько позволили манжеты.

— Как стоите?

— Рядом…

— Рядом — или строем?

— Вроде, строем…

— Как именно?

— Двое… Еще двое… Один впереди.

— Держите строй, курсант.

— Я…

— Что бы ни случилось, держите строй. Вам ясно?

— Я… Больно! Доктор! Помогите! Больно!!!

— Строй! Держи строй!..

— Добрейшее утречко, доктор! Третье кресло, я помню! И манжетики пристегнуть. Как ваше ничего? Замечательно! Рад слышать. У меня? Вы лучше спросите, когда Спурий Децим Пробус жаловался на жизнь? Не слыхали? А я о чем вам толкую, эскулап вы мой золотой? «Не дождетесь!» — вот девиз старика Пробуса! Что у нас сегодня для души? Третий лютневый Ван дер Лосса? Надо же, как бойко! Тири-там-тирьям… О! Кстати! Знаете, что мне сегодня заявила моя соседка? Это вам не лютня, доктор, это медные тарелки! Фанфары! Вы только послушайте…

С первого раза, улыбнулся доктор Туллий. Тебя я запомнил с первого раза — в лицо и по имени-фамилии. Старик Пробус, ходячий монолог! Чтобы забыть такого, как ты, надо страдать амнезией в тяжелой форме. И знаешь, что я скажу? В твоем обществе я отдыхаю душой, особенно после визита нервного блондина.

Предыдущему курсанту доктор вынес вердикт: «Непригоден». Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. На парня было жалко смотреть. Блондин уже видел себя в космосе, бегал трусцой от звезды к звезде, и нате вам — с небес на землю! Согласно инструкции, Туллий подсластил горечь пилюли: государственная стипендия на время обучения в университете, преференции при устройстве на работу, налоговые льготы, индексация зарплаты, скидки в санаториях и домах отдыха… И, конечно же, строжайшее сохранение врачебной тайны. В личном деле блондина нигде не будет указано, что его психосоматика оказалась несовместимой с корсетными взаимоотношениями. Прознай сокурсники, что блондин с грехом пополам одолел курс «солдатчины», а на «офицерке» сломался — парня насмерть затравят насмешками. «Десятинщик», годный лишь для подчинения, не способный командовать другими! В коллантарии он собрался! В космос пешедралом!

Теперь курсант-неудачник получит возможность презрительно цедить через губу: «Ха! Три месяца халявы на казенных харчах, и вот: получите и распишитесь! Стипуха, льготы, жизнь в шоколаде! Скажете, оно того не стоило? Облом же с любым может случиться. Знаете, какой там отсев?!»

Доктор Туллий знал. Отсев на финальных тестах — коллант-совместимость и выход в большое тело — был колоссален, невзирая на успехи в прохождении корсетного курса. Это не являлось тайной. Империя была честна со своими гражданами. Скрывался только предварительный отсев тех, кто не дошел до финала из-за несовместимости психосоматики с корсетом. При поступлении в военные училища эту проблему выявляло детальное обследование, которое проходили будущие курсанты сразу после подачи документов, еще до вступительных экзаменов.

В отличие от училищ, коллант-центры широко распахнули двери для всех желающих. Такова была новая имперская политика.

Увы, подумал доктор, сам парень будет знать правду. Как ни распускай хвост перед дружками, а главное, подружками… Он-то стремился в коллантарии! У блондина было от рождения слабое клеймо. Надо проверить остальных. Если обнаружится закономерность…

— …представляете, доктор? Она мне: позор, приличный мужчина, с репутацией, не юнец задрипанный — и туда же! В десятинщики! Не стыдно вам, Пробус?! А я ей: душа моя, я что, в армию собрался? Я и в коллантарии не рвусь. Зачем мне этот космический геморрой? Возьму в корсет беднягу-тузика, приобщу к благам цивилизации — и будет мне славненькая икорка на хлеб с маслом! Три «П»: прибыль, почет, поощряется государством. Вы имеете что-то против государственной политики, душа моя? Гражданин и патриот откликнулся на призыв родины…

Врет, отметил доктор. Врет, и сам не знает, что врет. Наверняка попробуется в коллант — из чистого любопытства. Таким, как он, любопытство — нож острый.

Пробус очень страдал: он так хотел жестикулировать, что просто караул, но руки были пристегнуты к креслу. Досадное ограничение гражданин и патриот компенсировал мимикой обезьяны. Туллий с трудом вклинился в его болтовню:

— Как самочувствие?

— Отлично! Лучше всех!

— Боли не ощущаете?

— Ни малейшей!

— Что видите?

Пробус сосредоточился:

— Как обычно. Степь в снегу, я в пяти экземплярах. Стоим на месте, держим строй: два-два-один. Доктор, хотите свежий анекдот?

— Испытываете какие-нибудь трудности?

— Ни малейших, доктор! Стоим в почетном карауле, в ус не дуем!

— Очень хорошо. Если что, сразу сообщайте.

— Есть! Так вот, анекдот. Приходит гематр к вудуни…

Уникум, оценил доктор Туллий. На его памяти Пробус был первым и единственным, кто весело и непринужденно трепался на посторонние темы под «офицеркой». Пробус переносил корсетный курс настолько легко, что ему разрешили ночевать не в коллант-центре, а дома, благо жил курсант рядом: двадцать минут лету на аэромобе. С агрессивностью, как отражением функций клейма, у курсанта, по профессии — наладчика навигационного оборудования, тоже все было в порядке: чуть повышенная, без спонтанных всплесков. Если Пробус и раздражался, то рукам воли не давал.

— …так вот, соседка, вдова Цинция. Она мне: тузика заведете? А вдруг он в подъезде гадить начнет? На женщин бросаться? Я ей: душа моя, я на вас и сам бы бросился, да боюсь. Очень уж вы серьезная женщина, лечь и не встать. Такой ресурс, что никакого тузика не нужно. Мне ваш супруг, земля ему пухом, докладывал…

Количество меркантильных Пробусов, явившихся в коллант-центры не для выхода в большое тело, а ради возможности приобрести живой энергостабилизатор, в последнее время резко увеличилось. Средних лет, среднего достатка, отцы семейств, молодящиеся матроны, менеджеры, коммивояжеры, бухгалтеры, школьные учителя — они разбавили поток молодежи, рвущейся в космос. «Тузиковый бизнес» набирал обороты. Знакомый доктору Туллию офицер — легат Квинт, начальник Особого отдела в училище на Тренге — выйдя в отставку, нашел себе хлебное местечко на Астлантиде. Официально Квинт значился вице-консулом дипломатического представительства Великой Помпилии. На деле же легат работал «орлом-Y», помогая младшим офицерам, прибывшим за очередной порцией эмигрантов, брать тузиков в корсет.

С Квинтом доктор состоял в переписке, обмениваясь текстовыми пакетами через гипер. Туллий не знал, почему хитроумный легат выбрал в корреспонденты именно его, но согласился без колебаний: переписка вызывала у доктора неподдельный интерес. Слог у вице-консула оказался легкий, ироничный, как в авантюрном романе. Сценки из быта туземцев, реакция астлан на видео-лекции «Ойкумена: миры на ладони», экспедиции в джунгли, когда «орлы-Y» возглавляли группу «орлов-Х», отправляясь на заготовку живых энергостабилизаторов — ответы доктора сильно проигрывали письмам Квинта в увлекательности.

Каждый «орел-Х» увозил с Острова Цапель от пяти до восьми счастливых тузиков. По прибытии на планеты Великой Помпилии тузики, уже имеющие навык корсетизации, поступали на энергорынок. Свежеиспеченные специалисты по перепрошивке координирующих сетей на нового владельца работали не покладая рук: спрос заметно превышал предложение.

— …эй, док! Докладываю…

— Строй удержали?

— Удержал, стряхнул и спрятал в ширинку.

— Отлично. Жду вас послезавтра.

— Курсант Катилина для прохождения вакцинации прибыл!

— Вольно, курсант.

— Разрешите сесть в кресло?

— Садитесь. Не сюда, в четвертое.

— Слушаюсь!

— Что говорят наши показатели? Недурно, курсант. Очень даже недурно.

— Рад стараться!

— Приступим…

Шок, подумал доктор. Да, натуральный шок. Иными словами трудно было назвать состояние доктора Туллия, когда Гней Луций Катилина впервые возник на пороге медкабинета в коллант-центре. Поначалу Туллий не узнал парня. Сказать, что курсант — теперь снова курсант! — Катилина сильно изменился, значит, ничего не сказать. Нагловатую ухмылку, не сходившую с лица курсанта в бытность на Тренге, как резинкой стерли. Канули в прошлое злые остроты, до которых прежний Катилина был большой охотник. Парень осунулся, выглядел изможденным и не вполне здоровым, но держался молодцом. Заглянув в его личную карточку, Туллий ахнул: год на интенсиве сервостиламина, и никаких подвижек. Последствия дуэли с курсантом Тумидусом вышли на хронический уровень: истончение поводков, постоянная угроза обезрабливания — и, как следствие, мучительной смерти.