Кара-курт - Анатолий Чехов

—...Я еще когда чолоком был, — рассказывал Амангельды, — знал следы семидесяти двух байских верблюдов. След можно видеть не только там, где осыпалась глина или песок. Человек пройдет, оставит след и на такыре, и на камнях. Солнце низко садится, по сухой траве след покажет, где паутинка сорвана, где мурашка ямку копал, песочек выбросил, человек прошел, нарушил — все видно...

Кайманову, обучавшемуся в свое время следопытству у Амангельды, рассказ этот был хорошо известен. Успокоенный тем, что здесь дело идет как надо, он наконец-то направился к себе домой, где ждала его старая Сюргуль.

Ольга и дети, Гриша с Катюшкой, встретили его на крыльце. Обняв их и расцеловав, Яков приветствовал вышедшую вслед за ними старую курдянку.

— Ай, салям, салям, баджи! Салям, Сюргуль-ханум! Как живешь? Как идут твои дела? Напоила ли тебя Оля чаем?

— Ай, Ёшка, пока ждала тебя, я уже много чаю попила...

От него не укрылось ее нервозное состояние. Видел он это и по настороженному взгляду, и по дрожи в руке, с какой она, порывшись в кармане юбки, вытащила сложенный вчетверо лист бумаги.

— Ту, Ёшка, писал мне заявление большому начальнику. Ответ в аулсовет пришел. Председатель увидел, зовет: «Баджи, иди сюда!». Партийный секретарь зовет: «Баджи, иди сюда!». «Ай, говорят, зачем большому начальнику писала, мы сами все для тебя сделаем». Я им сказала, что еще одну бумагу на них напишу. Давай, Ёшка, сочиняй скорей, пока боятся...

— Яша, я пойду соберу тебе обед, мы уже, по-моему, с ней обо всем поговорили, — сказала Ольга, уходя на кухню.

Кайманов пригласил Сюргуль в комнату. Посадил рядом с собой, принялся ее ругать:

— Ах ты, глупая женщина! Я тебя как учил? По-хорошему делать! А ты, оказывается, сама покоя никому не даешь! Зачем ты им грозишь? Зачем еще одну бумагу хочешь писать?

— Ай, я дура была, — рассердившись, сказала Сюргуль. — Думала, приду к тебе, помогать будешь, а ты зачем ругаешь меня? Уйду от тебя!

— Давай уходи. Пока мне посторонние не скажут, что со своими соседями мирно живешь, — не приходи.

Сюргуль направилась было к двери, но, услышав такое, вернулась.

— Раз ты меня прогоняешь, не пойду.

— Ладно, сиди... Все равно ничего хорошего не скажешь. — Он видел, что она никак не решается что-то сказать.

— Раз так говоришь, не буду сидеть.

Сюргуль снова пошла к двери, но, раздумав, вернулась.

— Все равно не уйду. Буду сидеть, пока не помру. Я помру, а тебя накажут. Узнаешь, как на меня кричать.

— Давай, помирай.

Яков неторопливо снял ремень, портупею с пистолетом, повесил на гвоздь, вымыл на кухне руки, сел за стол. Жестом предложил сесть Сюргуль. Ольга вошла в комнату, поставила тарелки перед мужем и перед гостьей.

Сюргуль с достоинством поднялась со стула:

— Ай, все-таки пойду я от тебя...

— Иди...

— Раз ты говоришь «иди», — не пойду.

— Ну, не ходи. Теперь сама видишь, какая упрямая. А хотела, чтобы Хейдар в одном доме с тобой жил.

Сюргуль взбеленилась:

— Ай, Хейдар, Хейдар! — воскликнула она в гневе. — Ничего ты не знаешь! Уезжал, приезжал, а теперь говоришь «Хейдар»!.. Хейдар в мою кибитку пришел, говорит, пусти, джанам, буду семью свою искать, одну комнату ему отдала, в другой сама жила. Через три дня он между комнатами кирпичами дверь заложил. Я его в суд. Говорю судье: «Кибитка моя, мелек мой. Зачем Хейдар от меня дверь кирпичами заложил?» Хейдар начал говорить судье, что в одну дверь со мной ходить не хочет. Зачем тогда в мой дом жить пришел? В суде люди сидели, хотели меня ругать, дала я им прикурить! Свидетелям Хейдара дала прикурить! Судье дала прикурить!

— А судье за что? — поинтересовался Кайманов.

— Как за что? Судья молодая, красивая. Я думала, она молодые, красивые слова будет говорить. Зачем она сказала Хейдару: «Ай, коджя[33], уйди ты от нее, живи спокойно». — «Ай, джаганам»[34], — сказал Хейдар и ушел. Один еще раз только приходил, когда ты его с верблюдами в горы посылал.

«Прикидывается или на самом деле не знает, где сейчас Хейдар?» — подумал Яков.

— А когда он от тебя уходил, где жил? — спросил Кайманов.

— Откуда я знаю, Ёшка? Ушел от меня, знать его больше не хочу!

«Все-таки зачем она ко мне явилась, что ее привело в комендатуру?»

— Ладно, джан Сюргуль, — сказал Яков. — Я ведь ругаю тебя не за одного Хейдара. Зачем ты гейча опять на крыше привязала? Кричит — никакого спасения нету. Хоть уши затыкай. С соседями ссоришься. А им, наверное, тоже надоело, как Борька кричит!

— Ай, бо´лды, — неожиданно легко согласилась Сюргуль. — Отвяжу, пожалуй. Ты думаешь, он так просто кричит? Думаешь, так просто старая Сюргуль к тебе пришла? Ай, думаю, пусть я пропаду, пусть какой шайтан в меня через окно стрельнет, все равно пойду Ёшке скажу. Иди к своему дружиннику Чары-Мураду, — продолжала она, — спроси, какой воровской человек к нему пришел?

— Откуда? Через границу? — Яков сделал вид, что крайне встревожен, сам мысленно с облегчением вздохнул. Вот, оказывается, что! «Дружинник» Чары-Мурад, тот самый великолепный охотник, которым Ястребилов пытался щегольнуть перед полковником Артамоновым, живет в соседнем ауле и, видимо, ни сном, ни духом не знает ни о «воровском человеке», ни о разговоре Якова с Сюргуль. Но пока Яков со своими пограничниками будет нестись за три километра к Чары-Мураду, искать у него этого не существующего «воровского человека», Имам-Ишан спокойно придет к Сюргуль, вручит ей пароль Фаратхана. Что ж, прекрасная мысль! Ай да старушка!

— Что ж ты молчишь? — напустился он на Сюргуль. — Когда пришел? Кто его видел? Как его зовут?

Остро наблюдавшая за ним Сюргуль, видимо, осталась довольна его тревогой. Не скрывая усмешки, ответила:

— Ай, Ёшка, смотрю я на тебя и смеюсь: зачем у тебя три красных камушка на воротнике? Зачем через плечо узкий ремешок надел, наган носишь? Ты начальник, ты и догадайся. Я тебе и так много сказала.

— Ладно, джан Сюргуль, зачем нам ссориться? — миролюбиво сказал Яков. — Спасибо тебе за ту большую весть, что мне принесла. Давай побудь еще в гостях, выпей еще чаю с моей женой Олей. А мне надо спешить. Пойдем к дружиннику Чары-Мураду этого воровского человека искать.

— Иди, Ёшка, иди, хорошенько ищи, — напутствовала его Сюргуль. — Этот человек с врагом моего мужа Джамалом дружил.

Яков бегом пересек двор комендатуры, оставив окна канцелярии открытыми, принялся звонить по телефону, отдавать команды, стараясь поднять как можно больше шума. Через несколько минут со двора резервной заставы выехала группа пограничников во главе с сержантом Гамезой, галопом промчалась по улицам аула. Спустя несколько минут с другой группой, продолжая отдавать команды, выехал сам Кайманов.

Краем глаза Яков видел, что Сюргуль до конца выдержала характер, оставаясь вместе с Ольгой на крыльце дома начсостава, слабо освещенном электрическим светом из зашторенных окон.

Промчавшись с «поисковой» группой, Кайманов выехал за пределы аула, обогнул склон сопки, в глубокой лощине которой дожидался Гамеза с отделением пограничников.

Кайманов спешился, передал повод своего Прогресса Гамезе, проинструктировал командира отделения, как действовать дальше, направился к дому кузнеца Мухтара.

На улицах ночная темь. По военному времени все экономили свечи и керосин. Из темноты доносились привычные звуки и шумы. Сонно, с подвываниями, брехали собаки, в сопках перекликались сычи. У дома кузнеца все тихо, никаких признаков тревоги. Яков встретил в условленном месте Галиева, принял рапорт: «За время наблюдения без происшествий, Изосимов и Белоусов контролируют все подходы к дому», вошел во двор, постучал в дверь.

На стук вышел старик с фонарем «летучая мышь», отстраняясь от света, стал пытливо всматриваться в темноту, определяя, кто пришел, затем довольно безучастно сказал:

— Салям, лечельник... Давай заходи...

— Салям, яш-улы, как живешь, как работаешь?

— Как все живут, так и я...

— Кто к тебе сегодня пришел? Почему не сообщил нам?

— А ты откуда знаешь? — спокойно спросил Мухтар.

— Как не знать: солдаты гнались от самой границы, следы к твоей кибитке привели.

— Какие-такие следы? Никакие следы не знаю, — ответил старик. — Не веришь, иди смотри.

— Ай, яш-улы, яш-улы, я всегда тебя так уважал, — сказал Яков. — Всем говорил, что ты наш верный друг, а ты сказать не хочешь, жизнью рискуешь, чужого скрываешь...

Мухтар, видимо, колебался, Яков усилил нажим:

— Пришла к тебе какая-то сволочь, ты ее прячешь. С плохим ведь он пришел...

Старик не ответил, опустил голову, задумался. Испытующе, снизу вверх посмотрел на Кайманова:

— А ты его не убьешь?

— Зачем убивать? Поговорить да расспросить надо, откуда он, кто его послал...

Неожиданно старик скупо улыбнулся, словно у него с души камень свалился.