Кара-курт - Анатолий Чехов

— Правильно, джан горбан, — одобрил Ашир, — все, кого я знаю, так же думают, но не все могут так понятно сказать. Что я должен делать?

— Очень просто, джан Ашир. — Собери десять человек своих верных друзей, скажи им, о чем мы с тобой говорили. Пусть каждый из этих десяти скажет десяти своим друзьям.

— Я понял, горбан, завтра же все люди во всех аулах до самого Тегерана будут знать о том, что вы мне сейчас сказали.

— Что ты все «горбан» да «горбан»? — перебил его Яков. — У нас господ и слуг нету. Мы-то с тобой как равные с равным говорим и даже не сердимся, что был ты у Клычхана. Но это еще не все, что ты должен сделать, Ашир. Пусть все, кто хочет, чтобы у вас был мир и порядок, придут на той в долину Ак-Хоудана — Глаза неба в тот день, когда назначит той в своем ауле господин Фаратхан.

— И там ты скажешь всем то, что сейчас понял и что нам сказал, — добавил Самохин.

— Конечно, все сделаю, как ты говоришь, джан горбан, — довольно растерянно заверил Ашир. — Не знаю только, послушают ли меня? Меня никто в жизни никогда не слушал. Все только приказывали.

— Обязательно послушают, — заверил его Андрей, — потому что вокруг будут такие же, как ты, бедные люди, твои друзья...

— Только мы оба просим тебя, — добавил Кайманов, — обязательно приди и скажи нам, как пойдет дело, многим ли успели разъяснить, многие ли придут на той?

— Ай, лечельник! На той все придут! Как не прийти: к народу большая радость пришла! Во время такой ужасной войны мир пришел!

ГЛАВА 6. ПЕРЕПРАВА

В расположение Дауганской комендатуры Кайманов вернулся на два-три часа раньше Самохина.

Первое, что он услышал, подъезжая к аулу, был истошный крик козла Борьки, доносившийся с плоской крыши дома Сюргуль. Это могло означать, что Аббас-Кули или еще кто-то другой вместо него снова решил прибегнуть к условной сигнализации, созывая своих сообщников, но это могло означать и то, что через границу благополучно прошел Имам-Ишан. Борькино блеяние слышно небось и по ту сторону гулили.

Приказав водителю остановить машину, Кайманов направился к мелеку старухи.

Калитка открыта, во дворе — никого.

Яков поднялся по сваленным у стенки узловатым стволам саксаула, отвязал Борьку, пустил его к воде, проследил, чтобы козел не опрокинул таз. Раздумывая, какие последствия может повлечь за собой этот концерт, направился к воротам комендатуры.

События последних дней и недель легли на плечи всех тяжелой заботой. Неожиданное исчезновение Оразгельдыева, осложнения с Ичаном, опасность пропустить через границу самого Белухина, безуспешные поиски группы проводников и распоряжающегося ими какого-то Махмуда-Кули — все это не давало ни минуты покоя. А тут еще новое дело за кордоном, в таких масштабах разворачиваемое Клычханом! Где же то главное звено, которое необходимо найти в первую очередь? Как предотвратить крупные беспорядки за кордоном? Как обезвредить фашистское гнездо?

«Кто такой Махмуд-Кули? Где искать ниточки переправы? Как их нащупать?»

Занятый своими мыслями, Яков подходил к проходной будке. Навстречу вышел направлявшийся к себе домой преисполненный важности переводчик Вареня´.

— А-а, новоявленный мусульманин, — приветствовал его Кайманов. — Здравия желаю, яш-улы! Инвалид Отечественной войны, говоришь? На каком фронте ранение получил?

— На семейно-бытовом, товарищ старший лейтенант.

— Ну и как себя чувствуешь? Все закордонье только о тебе и говорит...

— Та ранения вже нема, бо загоялось, як на собаци, а почуваю я сэбэ так гарно, що наикраще и неможно...

— Ишь ты, — окинув переводчика придирчивым взглядом, только и сказал Кайманов. — В наряд бы тебя да по горам с полной выкладкой, да на самый дальний участок, да в преследование суток на трое. А то тебе и война не война, и служба не служба.

Вареня´ и правда, круглый и упитанный, с розовыми щеками, глазами, ласковыми, как у теленка, никак не походил на человека, обремененного службой, хотя всем своим видом выражал искреннее усердие.

— Под видом болезни, — продолжал Кайманов, — и от гауптвахты отмотался.

— Та на шо ж вона мени та гауптвахта, — резонно возразил Вареня´. — Того черводара полковник, як я йому казав, так вин и отпустыв. И полковнику слава, и мени, и хану, и черводару з черводарихой добре.

— Ну ладно, добре так добре. Когда чересчур добре, так тоже недобре. Давай выкладывай, что у вас нового.

— Товарыщ старший лейтенант, — доложил Вареня´, — на комендатури без происшествиёв. Прыйшла стара Сюргуль, чекае вас дома, каже, не пиду до своей хаты, докы не прыйде Ёшка, пробачте, вона разумила, докы не прыйдэ замкомэнданта Кара-Куш!

— Опять, наверное, мальчишки в огород залезли, помидоров нарвали, — сказал Кайманов. — А ты собирайся, доедешь со мной и старшим политруком Самохиным по закордонным аулам ноту Советского правительства разъяснять.

— Завжды напоготови! — взяв под козырек и даже прищелкнув каблуками, ответствовал Вареня´. — Товарищ старший лейтенант, — добавил он, — идить зараз до дому, бо там Сюргуль вашей Ольги Ивановни, мабудь, вже у печонки влизла,

— Подождет твоя Сюргуль, есть дела посерьезнее, — сказал Кайманов.

Яков был уверен, что с какого-нибудь карниза поднимающейся над аулом горы ведется наблюдение и за двором комендатуры, и за ним. Надо было дать понять, что никакие происшествия не нарушили обычное течение службы пограничников, хотя невольно приходилось думать, нет ли еще какого-нибудь сюрприза в приходе Сюргуль.

— А я вам ще одно дило не сказав, — спохватился Вареня´.

— Какое там еще дело?

— Та якый-сь нарушитель граныцю перебиг. Изосимов тай Билоусов по слиду до хаты кузнеца Мухтара його довелы. Докладалы полковнику Артамонову, вин по телехвону сказав, шоб без вас до вечора ничого не робыли, тикэ б наблюдалы за хатой.

— Что ж ты раньше-то молчал! — с возмущением воскликнул Кайманов. — Самое главное и позабыл.

Он немедленно позвонил полковнику в отряд, тот посоветовал до темноты наблюдать за домом, где скрылся нарушитель, а как стемнеет, идти туда самому и задержать перебежчика — важно было дать понять, что нарушителю удалось перейти границу безнаказанно, и взять его так, чтобы никто не видел.

Кайманов решил выслать к дому Мухтара еще и переодетого Галиева. Сам, пока у него оставалось время, направился проверить, как идут дела в школе следопытов, да выяснить, с чем к нему явилась Сюргуль. Могло быть, что блеяние козла связано с этим нарушением границы, но могли выясниться и другие причины.

Руководить школой следопытов поручили начальнику Дауганской заставы лейтенанту Дзюбе. Узнав о возвращении Кайманова, он уже спешил навстречу от здания клуба, широкий и массивный, с приветливой улыбкой на загорелом лице.

Приняв официальный доклад, поскольку встретились они во дворе в присутствии подчиненных, Яков рассказал Степану о поездке по аулам, спросил, как идут занятия, посоветовал:

— Учебу, Степа, проводи всю практически, на местности. Полковник Артамонов составил вам кроки маршрута по треугольнику: Дауганская комендатура — твоя застава — застава Большие Громки и обратно к нам. На этих карточках составленные для вас задачи. Давай рассказывай, что за это время успели сделать.

Дзюба подробно доложил обо всем. В заключение сказал:

— Работали с собаками, показывали, как Рекс и Пальма берут след, описывали характерные действия нарушителей и контрабандистов, через неделю думаем перейти на ночные обнаружения. Очередную беседу проводит Амангельды.

Яков в сопровождении Дзюбы вошел в зал клуба, где проходили занятия, принял рапорт от переводчика Сулейманова, тепло поздоровался со старым следопытом:

— Ай, салям, коп-коп салям, яш-улы! Как себя чувствуешь? Все ли у тебя в порядке? Здорова ли твоя семья?

— Сагбол, сагбол, — взяв двумя руками руку Якова, отвечал следопыт. — Все хорошо, все в порядке, Ёшка-джан. Плохо только на Даугане. После похода в пески сильно болеет Фатиме — жена Барата. Плохо себя чувствует Гюльджан. Старый Али-ага и сынок Барата Рамазан совсем с ног сбились, надо им помогать. Работы много, в трудбатальоны идти надо, идти некому.

— Обязательно навещу друзей на Даугане, — сказал Яков. — Будем помогать. Спрошу разрешения у полковника Артамонова на отстрел архаров, может, хотя бы семьям фронтовиков мяса привезем.

— Правильно, Ёшка, — поддержал его Амангельды, — помогать надо. Когда поедешь на Дауган, скажи мне, вместе поедем.

Поздоровавшись со слушателями курсов, Кайманов предложил следопыту продолжить беседу.

Худощавый и стройный, с умными, внимательными глазами, прокаленным на солнце коричневым лицом, седоватой бородкой, росшей прямо из шеи, Амангельды, казалось, прекрасно себя чувствовал после похода в пустыню. Располагал он к себе спокойной убежденностью в том, что говорил. Там, где не хватало русских слов, помогал ему приехавший на несколько дней из закордонья переводчик Сулейманов.