Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг

Хозяйка дома – мать Азиты, Сиддика.

Она широкими шагами идет нам навстречу у входа. На ней ярко-белый платок, длинный коричневый хлопковый жакет и юбка. Вся семья занята приготовлениями к свадьбе, говорит она нам. Просто очень занята. Но они смогут уделить нам минутку, коль скоро мы приехали так издалека. Мать Азиты поражает своей внешностью – острым носом и высокими скулами. Несколько седых прядей вплелись в ее волосы – темные, того же цвета, что и густые брови. Когда мы садимся пить чай с кардамоном и импортными шоколадными конфетами в сверкающих обертках, Сиддика замечает, что для нее, конечно, большая честь – но и некоторая неожиданность, – что кому-то пришло в голову проделать такой долгий путь, чтобы поговорить о ее старшей дочери.

Есть ли у нас какие-нибудь шансы познакомиться и с отцом Азиты, интересуюсь я.

Она отрицательно качает головой. Он человек себе на уме и не всегда бывает в настроении принимать гостей.

Сколько времени мы пробудем в Бадгисе, в свою очередь, спрашивает она. Придерживаясь кодекса вежливости, Сетарех объясняет, что мы никуда не торопимся и останемся здесь столько, сколько понадобится. Столь же учтиво Сиддика в ответ уверяет нас, что она готова привечать нас каждый день – но без всякой гарантии, что мы встретимся с самим патриархом.

К нам присоединяется ее дочь Анита. Она молода и несколько стеснительна, но гордится тем, что оказалась в центре внимания родителей как будущая невеста. Ее густые брови, сросшиеся на переносице, вскоре, перед свадьбой, будут выщипаны в ниточку. Анита помолвлена уже полгода. Пока у нее еще не было ни одного непосредственного разговора с будущим мужем, ни минуты она не провела с ним наедине.

– Афганки вступают в брак вслепую, – шутит она.

Мать не смеется этой шутке.

– Он человек образованный, из хорошей семьи, совсем как ты, – говорит она, обращаясь к дочери. – У него приятный характер, и все им довольны. Так что, думаю, мы проделали за тебя хорошую работу.

Анита опускает глаза. Это правда.

– Никто меня не принуждал. И я отказывала другим.

Сиддика поворачивается ко мне:

– Сватов приезжало множество, бывало, и по нескольку на одной неделе, из разных провинций. Мы здесь – семья известная, и о наших дочерях все знают. Все остальные девочки плакали, когда мы объявляли им, что они помолвлены. А Анита ничего не сказала, когда мы спросили, согласится ли она принять этого жениха.

Когда девушку спрашивают о будущем муже, молчание означает согласие. Было бы невежливо со стороны дочери непосредственно обращаться к родителям с какими-либо возражениями.

– Что заставило вас согласиться? – спрашиваю я Аниту.

– Мы оба учительствовали в образовательном центре. Там и познакомились. Я знаю, что его семья занимает высокое положение.

– Так вы на самом деле разговаривали друг с другом? – мы с Сетарех переглядываемся. Это уже интересно!

– Только здоровались. Но он кажется мне хорошим человеком.

Он, кстати, никогда не говорил ей, что собирается сделать предложение. Это сделало бы его человеком бесчестным, который «играет с девушками». Такие вопросы обсуждаются только с родителями. Он таджик, так что считается, что Анита «улучшает породу» своей смешанной родословной – в противоположность Азите, которую отдали замуж в одно из малочисленных меньшинств Афганистана.

– Вы чувствуете себя счастливой?

Смущенная улыбка.

– Да.

– Как вы думаете, он позволит вам продолжать работать?

Анита смотрит на свои руки.

– Не знаю. Это будет решение моего мужа, и я буду его уважать.

Сиддика обмахивается куском пластика, слушая слова Аниты. И вмешивается в разговор:

– Они – хорошая пара.

Сама она замужем уже 37 лет.

– Скажите мне, – обращаюсь я к Сиддике, – в чем секрет такой долгой семейной жизни?

Она смотрит на меня так, словно я с луны свалилась.

– Здесь очень трудно развестись, – говорит она, воздевая руки в жесте, который так и говорит: «А вы что себе вообразили?»

Но вообще-то важна верность, добавляет она после паузы, пытаясь сгладить собственное резкое утверждение. Муртаза был избран для нее, и, разумеется, родители очень старались выбрать для дочери наилучшего мужа. Так же, как она старается для собственных дочерей. А уж после этого момента приходится работать с тем, что есть, объясняет она.

Я киваю, показывая, что поняла. Разговор движется именно туда, куда я хотела его направить.

Сиддика тоже это понимает и торопливо сама высказывает собственный взгляд на брак Азиты:

– Я была не согласна. Я очень плохо на это отреагировала. Я думала, что она станет врачом. Я была в шоке, когда мой муж поднял этот вопрос. Мне было очень тяжко. Под конец поняла, что придется сдаться. Радости я не испытывала, но приняла это решение.

Первой в комнату входит его снежно-белая борода. Это почти самостоятельная сущность, которая свободно парит вокруг его лица, дотягиваясь до седых волос, расчесанных и уложенных мокрой щеткой пару минут назад.

Отец Азиты располагается так, чтобы смотреть прямо на меня, возвышаясь на полу над всеми нами. Ощущение такое, будто он подслушивал и ждал именно этого момента, чтобы вступить в разговор. Он усаживается раньше, чем мы успеваем подняться, и сплевывает насвар, крепкий зеленый жевательный табак, на чайное блюдечко.

Сетарех, как истый профессионал, пытается представить нас, но он ее перебивает:

– Я знаю, кто она такая. И знаю, о чем она хочет вести речь.

По-прежнему не отрывая от меня взгляда, он начинает говорить:

– Я не какой-нибудь темный или ограниченный мужик, который станет запирать своих женщин в доме. Я прежде был профессором. Мне нравится, когда мои дети получают образование и ходят в школу. Во времена русских я работал с русскими советниками.

Это не то чтобы упоминание его коммунистических симпатий, а фраза, которая должна подчеркнуть, что он был столпом общества.

– Я очень горжусь Азитой, – продолжает он. – Таких, как она, немного. Другие женщины-политики принадлежат к разным группировкам и имеют могущественных покровителей. Моя девочка независима. Она очень умна, великая труженица и знает, что делает. Она продвинулась очень далеко.

Он выглядит довольным.

– Но ведь все это висело на волоске, – возражаю я. – Когда вы решили, что она должна выйти замуж, откуда ей было знать, что она вообще сможет работать?

– Я был вынужден так поступить. В Афганистане шла гражданская война. Здесь, в Бадгисе, было полно мятежников. Никаких правил. Кто угодно был не прочь отобрать твоих женщин. Это было самое ужасное время в моей жизни. Я места себе не находил от тревоги. «Как мне защитить мою семью?» – думал я. В Кабуле мои девочки были потенциальными жертвами. Я подумывал о Пакистане и Таджикистане. Наконец, остановился на земле моих предков – Бадгисе.

Я приехал сюда, чтобы моя семья выжила. Общество было очень небезопасным для девушек, а закон и порядок полностью перестали существовать. Стоило кому-то прознать, что у тебя в доме есть красивая или образованная девушка, он просто приходил и забирал ее, чтобы «иметь с ней отношения». А это уничтожило бы мою семью. Я этому не рад, но я был вынужден отдать дочь за сына моего брата. Или так – или мои дочери оказались бы в горах как невесты полевых командиров. Вот как получилось, что я отдал свою дочь за необразованного мужчину. Он был наилучшим решением для военного времени.

Сиддика возражает:

– Но ведь это было во время Талибана! Тогда войны не было.

Муртаза вздрагивает, несколько оторопев оттого, что его перебивает жена.

– Это было, когда Талибан только формировался. Очень могущественные люди приходили ко мне и требовали мою дочь. Они взяли бы ее, не задумываясь. Выдать ее замуж означало заставить их закрыть на нее глаза.

– А как насчет того факта, что у него уже была жена? Это не было проблемой? – спрашиваю я.

Сиддика шипит, ее тон становится резким:

– Разумеется, это было проблемой – то, что у него уже была жена! Я имею в виду, а вам бы это понравилось? Просто представьте себе!

– Вы когда-нибудь думали о том, что совершили ошибку, – или всегда считали это правильным решением?

Муртаза вздыхает:

– Ни в мои желания, ни в стремления не входило выдать мою девочку за необразованного мужчину. Но если бы вы в то время были здесь, вы сказали бы, что я принял правильное решение. Это был вопрос жизни и смерти. Я хотел, чтобы она жила. Чтобы не умерла в какой-нибудь горной пещере с мятежниками. Я хотел, чтобы мои дочери учились в лучших школах и университетах и выходили замуж за образованных мужчин. Я надеялся, что так будет с ними всеми… Зато сегодня у меня остались все мои девочки. Живые… Будь тогда моя воля, все было бы по-другому. Абсолютно по-другому. Мое сердце не хотело этого делать.