Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова

членов палаты, видных юристов, офицеров. Он призывает их заняться приведением государственных дел в должный порядок. На повестку дня ставится вопрос о новой конституции.

И сразу становится ясной линия размежевания: юристы считают, что Англия должна сохранить в своем государственном устройстве некоторые черты монархического правления. Они осторожно предлагают Кромвелю отдать английский трон младшему сыну казненного короля герцогу Глостеру. А они, юристы, и офицеры, и сам Кромвель станут регентами при несовершеннолетнем монархе. Но армия стоит за Республику. Солдаты не зря проливали кровь, говорит соратник Кромвеля генерал Десборо. Почему Англия не может иметь республиканского правления?

Вопрос о форме правления, о конституционном устройстве Англии становится к началу 1652 года самым главным вопросом.

ПОСВЯЩЕНИЕ

а, вопрос, о конституции стал теперь главным вопросом. И среди многих и многих ответов на этот вопрос был и проект, предложенный Джерардом Уинстэнли.

В декабре 1650 года он распростился с манором Пиртон и его владелицей леди Дуглас. Скупые, как всегда, слова о себе позволяют думать, что жилось ему в последующие годы несладко. «И вот мое здоровье и имущество потеряны, я старею. Я должен либо просить милостыню, либо работать за поденную плату на другого…» Тяжкий неблагодарный труд на случайных хозяев, одиночество, недоедание, болезни. В сорок два года он чувствует себя стариком. Единственное, что еще давало силы жить и бороться в этом мире, была его книга.

Он задумал ее еще давно, живя среди диггеров на холме Святого Георгия. Колония, которая строила новую жизнь, требовала своего устава. Он решил дать ей закон — определить права и обязанности каждого члена, порядок работы, способ распределения полученных или купленных на общие деньги продуктов… Из этой частной задачи вырастала другая: вся Англия нуждалась в новом законе — законе свободы. И он начал писать конституцию, предназначая ее для рассмотрения всем англичанам.

В той древней книге, из которой он и его современники черпали мудрость и идеал, тоже говорилось о законе. «Кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своем действии». И еще: «Так говорите и так поступайте, как имеющие' быть судимы по закону свободы». И думая о названии книги, он выбрал слова «закон свободы». Ими он мог подчеркнуть истинность и близость того, что собирался изложить, к чистому источнику первоначального христианства.

Горестные события, жестокие избиения и разгоны, каждодневная изнурительная борьба за сохранение колонии, а также другие письма, жалобы, протесты и трактаты, которые он вынужден был писать, отодвинули эту главную работу его жизни. В какой-то момент он подумал даже: «Кто поймет, кто поддержит этот проект?» И отказался от мысли когда-либо его обнародовать.

Теперь же, когда не только колонии, но и надежд на ее скорое возрождение более не существовало, когда он остался один в нищете и отчаянии, — что еще оставалось делать? Только рассказать миру о своих начинаниях, предложить ясную и простую схему нового общественного устройства. Все вокруг издавали проекты реформ. Вот и Хью Питерс, знаменитый армейский проповедник, выпустил трактат «Доброе дело для добрых властей», где призывал обратиться к слову божию и в нем искать образ правления, исцеляющего все зло. И как огонь, тот белый незабвенный огонь откровения, вспыхнули в душе Уинстэнли слова: «Ты не должен зарывать свой талант в землю». Тогда он вновь обратился к старым разбросанным записям, пересмотрел их, дополнил, организовал. «Я был подвигнут к тому, чтобы возродить их и собрать воедино все мои разрозненные листки, которые я только мог разыскать, и изложить их таким способом, который я здесь предлагаю, и тем успокоить мой дух».

Он снова взялся за перо, использовал старые пожелтевшие заметки, дописал новые главы. От этого работа получилась несколько сумбурной, неровной; композиция ее четкостью не отличалась. Она включала и перечисление тягот и нужд народа, и критику утвердившихся после казни короля порядков, и рассуждения о начале и природе власти и закона, и подробную программу экономической, политической, административной организации общества; а также свод законов, соображения о воспитании молодежи, философские размышления.

Важной особенностью трактата было то, что Уинстэнли мыслил себе новый совершенный общественный строй не как нечто отдаленное в будущем или вовсе не осуществимое на земле. В отличие от Томаса Мора или Френсиса Бэкона он представлял свою утопию не фантастическим островом, затерянным в просторах океана, а сегодняшней Англией, которую возможно перестроить так, чтобы все в ней жили справедливо и счастливо. Он предлагал конкретный план перестройки английских государственных и общественных порядков, охватывающий все стороны жизни. В этом смысле его трактат ближе к левеллерскому «Народному соглашению», к вышедшей четырьмя годами позже «Океании» Гаррингтона или к проекту Милтона «Скорый и легкий путь к установлению республики» (1660).

Уинстэнли поспешил опубликовать его в начале 1652 года, когда Англия особенно остро нуждалась в новой конституции. Его и не заботили поэтому ни стройность изложения, ни логика структуры, ни красоты стиля. Важно было высказать то, что созрело в уме и сердце, как можно скорее.

Он не считал свой проект совершенным или раз навсегда данным. Это скорее призыв осуществить определенные возможности преобразований, гибкая и открытая схема, поддающаяся исправлениям и переработке. Четверостишие, поставленное на титульном листе, говорило:

В тебе, о Англия, закон встает, чтобы сиять. Коль примешь, воплотишь его, — венцом тебя венчать. Но коль отвергнешь, суть презрев, что завещал Отец, В другой стране заблещет он, — и твой возьмет венец.

Но к кому обратит он свой трактат? Кому вверит надежды? На кого возложит почетную задачу воплотить в жизнь великий план построения новой, справедливой республики?

Было время, когда он надеялся только на бога. В сорок восьмом году, еще до того, как яркий свет откровения о правде народной засиял в его душе, он думал, что надо только ждать,