Ведьма. Истоки - Галина Валентиновна Чередий

Ну а что? Я его повеление сполна и? можно сказать, с горкой исполнила, а он явно юлит и хартурит.

— А я виновен разве в том, что они вон как быстро своими этими зверюгами железными шуруют?! — вскинулся лесной царь и у него даже борода лишайниковая вся затряслась, а Данила тихонько ущипнул меня за… ну скажем бедро. — Еще вчерась вона где рыли, а сегодня гляди вот уже где.

— Ладно-ладно, — сдалась я, решив переключиться на кое-что поважнее. — А ответь ты мне, владыка лесной, ты стало быть точно знаешь, где моя прародительница наследие свое спрятала?

— Чего ж не знать? Разве такое можно в своей то вотчине не учуять?

— А как так вышло, что оно в твоей вотчине?

Я даже ожидала, что лесовик станет огрызаться, типа отчет передо мной держать не обязан, но нет.

— Да обычно, как же еще. Лес мой, да вода твоя друг с дружкой теснехонько. Схоронила Доляна свое нещечко горемычное в воде, верно все. — Эммм… Нещечко? Это такое устаревшее название имущества или ценности? Чего только не нахватаешься по необходимости. — В двух местах разных, чтобы повернее было. Уберечь от рук чужих алчных ей заповедовала. Да только сколь годков то прошло с того времени. А вода эта ваша хоть и хранит память обо всем, что от начала времен было, да только больно уж непостоянна и преданности долго не блюдет без напоминания. Годами бесхозна, тоской глухой опустошилась, то половодьем разольется, то от засухи обмельчает, а то и русло своротит какой напастью. А земля после вод текучих жирная, богатая, лес мой ее корнями тут же себе прибирает. Вот и очутилось наследие ваше однажды в моих уже пределах. Но я не человек тебе какой, законов наших не блюдущий. Лежало и лежало, не мое — я его и не касался.

Леший опять очень характерно наклонил голову набок, будто прислушиваясь к земле своим единственным левым ухом и сердито сдвинул и так почти сросшиеся брови и продолжил после паузы:

— Сначала эта каменюка ваша суемудрая вылезла, надоело ей без дела лежать. У меня такого своеволия сроду не водиться!

Василь, очевидно не заинтересовавшись рассказом, сделал нам с ведьмаком знак и бесшумно исчез в зарослях, похоже, отправляясь на разведку.

— Ну бес бы с ней, с каменюкой, забрали и забрали, тихо было. Но вот прознали люди, видать, что не все заграбастали. Ведь не спроста так роют! С рассвета и до дотемна почти без отдыха. Я рядом ходил невидим, слушал. Эти копачи сами чего точно ищут не ведают, но старшая над ними есть. Каждый вечер прикатывает, дебелая бабища такая, простоволосая, в белую рубашку до земли и венец с бирюзой обряжена. И все проверяет, каждый корешок, что покрупнее руками прямо щупает-перебирает. Этим трудникам своим, как вечерять садяться, в питье плескает чего-то. Точно не на травах праведных, уж больно противно пахнет. А потом песни заунывные заводит, плясать-качаться начинает, они за ней, все про каких-то духов предков воют, призывают их, мол. Тьфу, дурь какая, слушать тошно, а глядеть и того хужей. —- лесной хозяин сплюнут и топнул в сердцах. — Как сдыхаться от этих баламошек псоватых — ума не приложу. Зверьем пугать — так жалко же, они палят в него почем зря. Корнями землю накрепко переплетал — так они железкой своей с ревом все крушат без жалости, что ту траву. Ночью напустить страхов на них хотел, огоньки блуждающие пускал, ухал да рычал на все лады, ветвями даже хлестал — так они же после снадобья этой бабы суемудрой да песнопений с танцами спят потом ну чисто мертвые. Поутру встают — и опять работать, как и не было ничего.

Вот. Же. Хитросделанный. Тип!

Ему, выходит, и самому уже житья нормального нет от этих поисковиков сектантских, а перед нами выламывался. Подарки не так поднесли, болото подай с клюквой!

— Что же, понятно. — подвел черту под его рассказом Лукин и сверкнул на меня глазами с каким-то холодным лукавством. — В принципе, нам можно ни о чем не переживать, Люсь. Разбиваем лагерь и просто наблюдаем за этими псевдоархеологами. Пусть они себе роют дальше, а как найдут, что нам нужно — мы всегда это запросто заберем или тут, или по дороге в их поселок недоцелителей. А не найдут они и дальше двинут — мы поищем, где они пропустят. Нас время то не поджимает вообще.

И он действительно развернулся к своей кобыле и принялся расстегивать ремни на амуниции.

— Это как? — у опешившего лешего голос дал петуха, а вся его растительность на голове и лице встала дыбом. — Это какой такой “наблюдаем”? Мне и дальше их бесчинства терпеть? Ты чего это удумал господарке свое присоветовать ересь такую, ведьмак ты брыдлый? Да я тебя за такое…!

— Тихо-тихо! Давайте не будем ссориться и угрожать, а обсудим такой план действий, который всех устроит. — попыталась я выступить миротворцем.

— А для нас этот план самый удобный и есть. — и не подумал меня поддержать ведьмак. — Никаких усилий и опасности. Посидим, воздухом свежим подышим, от города отдохнем, а другие пусть пашут для нашей пользы.

И Данила снова глянул на меня со злым весельем, а потом на пыхтящего все громче лешего, уже просто злорадно. Сейчас он мне напомнил… себя. Того изначального, еще ни капли не моего Лукина. Безжалостного, циничного, расчетливого. И я осознала, что он то никак не поменялся. Это для меня он возлюбленный, терпеливый опекун, очень хочу верить, что друг, надежный защитник. А в отношении всего остального мира он прежний. И попыток лесного владыки его задеть и принизить он не забыл. Но разве время отыгрываться?

— Да кто ты таков, со мной речи такие дерзкие вести?! — затопотал ногами в разной обуви лешак и синие искры в его глазах-провалах заполыхали. — Я тебя на месте уморю! Корнями оплету, стеблями насквозь проткну, будешь заживо гнить тут у меня! Слышь, господарка, ты этого своего холопа-полюбовника то обуздай! А то я не посмотрю… — он захлебнулся возмущением и требовательно уставился на меня.

Лукин же напротив, смотрел спокойно и вопросительно. Но тоже на меня. Как если бы интересовался чью сторону я выберу. Я зыркнула на него со “не слишком ли это сейчас” видом, но лешаку ответила:

— К