Движимые - Кристи Бромберг

— Ну и дела, спасибо, — говорю я, вынужденно смеясь, надеясь долей юмора успокоить нас обоих. — Нас и всех остальных в Голливуде.

— Ага, — говорит она, теснее прижимаясь ко мне. Это чувство так чертовски меня успокаивает, хотелось бы мне, чтобы я мог притянуть ее внутрь себя, облегчив там боль.

— Я же говорил тебе, детка, 747. — Оставляю все как есть. Больше не могу произнести ни слова без того, чтобы она не поняла — со мной что-то неладно.

Она убирает руку с татуировки, чтобы пощекотать волосы на моей груди.

— Я могу лежать здесь вечно, — вздыхает она хриплым утренним голосом. Молюсь, чтобы при этом звуке член шевельнулся. Мне это необходимо. Мне нужно доказать себе, что неожиданное напоминание о моей матери и моем прошлом больше не может на меня влиять. Что они уже не со мной.

Мысленно переношусь к тому, как я обычно поступаю. Звоню своей нынешней фаворитке и использую ее. Трахаюсь до беспамятства, не задумываясь о ее потребностях. Использую мимолетное удовольствие, чтобы похоронить бесконечную чертову боль.

Но я не могу этого сделать. Не могу просто уйти от единственного человека, которого хочу, и боюсь, и желаю, и который, черт возьми, столько стал значить. Яйца в гребаном тисках.

И прежде, чем подумать, с моих губ слетают слова.

— Тогда останься со мной на эти выходные. — Думаю, я так же шокирован от этих слов, как и Рай. Она замирает в то же миг, что и я. Впервые мои губы произнесли эти чертовы слова. Слова, которые мне не хотелось произносить раньше, но знаю наверняка, сейчас я говорю серьёзно.

— При одном условии, — говорит она.

Одно условие? Я просто вручил ей свои яйца на блюде в обмен на звание подкаблучника, а она еще собирается выставить условие? Гребаные женщины.

— Скажи мне, что такое киска-вуду.

Впервые за это утро мне хочется смеяться. И я смеюсь. Не могу сдержаться. Она только смотрит на меня глазами, доводящими меня до исступления, будто я сумасшедший.

— Черт, мне это было нужно, — говорю я ей, наклоняясь и прижимаясь поцелуем к ее голове.

— Ну? — спрашивает она тем серьезным тоном, который обычно меня заводит. И я слегка вздыхаю, начиная твердеть при мысли о ее влажном тепле, которым планирую воспользоваться через считанные минуты.

— Киска-вуду? — спрашиваю я, поперхнувшись от этих слов.

— Да. Ты так сказал прошлой ночью в саду.

— Так и сказал? — переспрашиваю я, не в силах скрыть веселья в голосе, а она лишь еле заметно кивает, выгнув брови в ожидании ответа. О, да. Мой член явно встает и рвется в бой. Слава Богу. — Ну… такая киска просто удерживает твой член и не отпускает. Она так чертовски хороша — на ощущение, вкус, хороша во всем — это как магия. — Чувствую себя, чертовски глупо объясняя это. Не думаю, что, когда-нибудь такое делал. Я просто говорю это и Бэкс точно знает, что я имею в виду.

Райли громко смеется, какой прекрасный звук. Прекрасный? Твою мать. Я как девчонка.

— Значит, ты говоришь, что у меня магическая киска? — спрашивает она, пальцем обводя вокруг моего соска, прежде чем посмотреть на меня и облизнуть губы. В данный момент я не могу произнести ни слова, потому что вся кровь, необходимая для связного мыслительного процесса, только что отлила от головы, направившись к югу от моего живота, поэтому я лишь киваю. — Тогда, может, мне стоит показать тебе…

Сотовый, лежащий на тумбочке, издает сигнал — этот звонок отличается от ее обычной мелодии — и что-то в нем заставляет ее выскочить из кровати в мгновение ока. Она задыхается, когда отвечает. От этого чертовски захватывает дух. Она стоит у стеклянной стены, глядя на пляж внизу, с телефоном возле уха, и ее обнаженное тело купается в солнечном свете.

Беспокойство в ее голосе отвлекает меня от моих испорченных мыслей обо всех способах и позах, которыми я могу взять ее. Развратить ее.

— Успокойся, Скутер, — уговаривает она. — Все в порядке, приятель. Я в порядке. Я здесь. Тс-с-с, тс-с-с, тс-с-с. Со мной ничего не случилось. Вообще-то, я сейчас сижу на пляже и смотрю на воду. Обещаю, приятель. Я никуда не собираюсь. — Беспокойство в ее голосе заставляет меня приподняться на постели. Она замечает мое движение, оглядывается и виновато улыбается. Будто я злюсь, что она оставила меня, чтобы поговорить с одним из мальчиков. Никогда. — Теперь ты в порядке? Да. Знаю. Не надо извиняться. Ты же знаешь, что, если меня нет рядом, ты всегда можешь мне позвонить. Всегда. М-м-м… Увидимся в понедельник, хорошо? Звони, если я буду нужна тебе ранее. — Райли идет обратно к тумбочке, заканчивая разговор. — Эй, Скут? Я тебя Человек-Паучу. Пока.

Человек-Паучу? Райли отключает сотовый и бросает его на тумбочку, прежде чем вернуться к кровати. Глазами блуждаю по линии ее изгибов, думая, как мне повезло, что она направляется ко мне обнаженной, и подо мной очень прочная кровать.

— Прости, — говорит она. — Скутеру приснился очень плохой сон, и он боялся, что я пострадала. Что меня заберут, как и его маму. Ему просто нужно было убедиться, что я в порядке. Извини, — повторяет она, и я клянусь, что мое гребаное сердце сжимается от ее извинений за свою самоотверженность. Она, черт возьми, настоящая?

— Не надо, — говорю я ей, когда она забирается на кровать рядом со мной и садится на согнутые колени. Говорю себе спросить сейчас, прежде чем отвлекусь при виде ее, сидящей там, выглядящей такой чертовски покорной. — Я тебя Человек-Паучу?

Она смеется с таким очаровательным видом.

— Да. — Она пожимает плечами. — Некоторые мальчики испытывают трудности с выражением чувства привязанности, когда попадают к нам. Либо они чувствуют, что предают своих родителей, независимо от того, насколько плохо их положение, чтобы иметь чувства к своим наставникам, либо чувства в целом несли в себе отрицательный оттенок, неважно в какой ситуации они находились раньше… на самом деле все началось с Шейна, но потом прижилось, и теперь большинство мальчиков так делают. Мы берем то, что они любят больше всего на свете, и используем это как эмоцию. Скутер любит Человека-Паука, так что его он и использует.

Смотрю на нее в замешательстве, немного расстроенный тем, что у нее есть эти дети, так тесно связанные со мной — если я позволю рассмотреть себя достаточно близко. Неосознанно она так сильно проникла в мой разум, что я заставляю взгляд блуждать к югу от ее лица, чтобы как обычно насладиться видом ее великолепного обнаженного тела.