Человек маркизы - Ян Вайлер

– Ну, неважно. Я тут подумал, не устроить ли мне каникулы, – теперь уже радостно сказал мой отец. Я знала, что этому не бывать, по крайней мере в том виде, как я себе представляла каникулы. Вероятно, он поедет в Эссен, купит себе мороженое и полежит на поляне в Груга-парке.

– Что же они собираются сделать со всей это тканью? – задумчиво сказал он перед тем, как нам попрощаться. Я ответила, что понятия не имею. Но это была неправда. Я знала это совершенно точно.

Когда я обронила слова «Фидель Кастро» и упомянула ткань маркиз, в голове у Хейко моментально затрещали шестерёнки. За несколько часов он смастерил из этих двух составных частей гигантский гастрономический концепт, в котором слились воедино чай со льдом из Флориды, еда в кубинском ресторане в Майами и его представления о привлекательном дизайне.

Спустя всего три месяца он открыл первый «Фидель Кастро» в Кёльне на Гогенцоллерн-ринг. Сегодня едва ли найдётся крупный немецкий город, где его нет, а тогда концепция была совершенно новой. Со времени появления китайских ресторанов с аквариумом и сливовым вином больше не случалось в мире гастрономических заведений таких новшеств.

Хейко нанял себе домой кубинского повара и неделями вымучивал с ним меню, которое должно было звучать очень по-кубински, но не имело права напрягать кёльнскую клиентуру. В конце концов, чоп суэй тоже изобрели не в Китае, а в Калифорнии.

Он снова и снова пробовал все блюда и при этом заменял типичные кубинские приправы – такие как мучные бананы или маниок, – менее экзотическими альтернативами. То, что у испанцев называлось «тапас», у «Фиделя Кастро» стало «крокетами», которые там можно и сегодня заказать с восемью разными наполнителями. Каждый день их поедается до десяти тысяч. Можно даже купить крокеты глубокой заморозки.

Можно сказать, что «Фидель Кастро» принёс в Европу кубинский образ жизни. Во многом это заслуга напитков. Благодаря Хейко Микулла стали популярными мальта, гуарапо, мохито и Куба либре, также на карту напитков «Фиделя Кастро» существенно повлиял ромовый уклон прошлых лет. Первый эксперимент ударил в Кёльн, словно метеорит в пешеходную зону.

Причина крылась и в оформлении. Хейко доверял своему инстинкту, как и голландскому дизайнеру интерьеров, которая создала атмосферу, с одной стороны, карибскую, но и с налётом семидесятых годов социализма. Это была дикая и оригинальная смесь, которая понравилась как интеллектуальным пьяницам, так и любителям вечеринок по выходным. Существенную роль в создании яркого эффектного интерьера сыграла среди прочего обивка скамей и сидений износоустойчивой тканью совершенно безумного дизайна: коричнево-оранжевая и сине-зелёная. Такого больше нигде не увидишь. Люди были в восторге и спрашивали, откуда она. Но Хейко лишь улыбался и говорил: «Про это можете забыть. Дизайн наш эксклюзивный».

После успеха первого ресторана последовали другие, а потом ещё и ещё. За четыре года Хейко открыл 134 «Фиделей Кастро» по всей Германии. Сегодня их 381 в семнадцати странах, вот только что открылся один в московском аэропорту.

Мой отец так никогда и не узнал об этом. Я сильно сомневаюсь, чтобы он хоть одной ногой ступал в «Фидель Кастро». Может быть, в своих разъездах он когда-нибудь и видел этот логотип на одном из фасадов. Он состоял из стилизованной головы юного Фиделя Кастро, в берете и с сигарой во рту. Он широко улыбается, задорно прищурив глаз. Может быть, папа и замечал такое заведение. Но поскольку он питался только жареными колбасками, риск, что он столкнётся со своей тканью, был невелик.

Я потому так уверена, что он бы мне непременно позвонил, чтобы сообщить, что он был в одном нашумевшем заведении, где люди, «ты только представь себе», обили мебель такой же тканью, какая была раньше у нас на складе».

«Неслыханное дело», – добавил бы он и после этого сменил бы тему.

К моему восемнадцатому дню рождения Хейко подарил мне пять процентов предприятия, потому что именно я навела его на идею. Это означало, что я стала богатой. Но в деньгах я не нуждалась. Свобода была мне важнее. После того как я пять лет провела в интернате, я один раз объехала вокруг света и потом занялась своим образованием.

Я стала актрисой. Без тех летних каникул и импровизированного театра с Рональдом Папеном я бы, пожалуй, никогда об этом и не подумала. Но после того опыта это оказалось совершенно неизбежным. Это как раз то, что я умею лучше всего и делаю охотнее всего.

Я жила всегда там, куда меня приводил ангажемент. Пару лет в Гамбурге, потом в Берлине, в Мюнхене и Вене. Иногда я снималась для телевидения, и тогда мне звонил отец и мы устраивали подробное обсуждение роли и фильма. Он к этому времени уже обзавёлся и телевизором, и интернетом. Как человек, запоздало поддавшийся цифровизации, он был особенно воодушевлён онлайн-торговлей. Как было бы удобно теперь продавать те маркизы. Да по всему миру!

Мой отец звонит мне редко. Собственно, когда кто-нибудь умирает. Первой была его машина. «Субару Легасу» испустила дух весной 2012 года. На крайней правой полосе трассы А40 на Бохум.

– Лютц говорит, что всё, машине пришёл конец. Уже ничего не сделать. Что ты на это скажешь?

– Купи себе новую.

– Да-да, конечно. Только скажи.

Он купил «фольксваген Поло», потому что ему уже не требовалось большое багажное пространство. Ведь у него остались только болты.

Потом умер Октопус.

Отец позвонил мне, чтобы сказать, когда похороны. Я не могла приехать и очень об этом жалела. В то время я была занята в Цюрихе и играла Ольгу в «Трёх сёстрах» Чехова. Меня бы отпустили ради родственника, но не для того, чтобы вести к могиле пьющего приятеля моего отца.

Потом он рассказал мне об этом памятном погребении. Октопус попал под машину вечером в среду, под чешский грузовик, который просто не заметил бедного Октопуса, идущего домой из «Пивной сходки Рози». Он был в виде исключения пешим. Годами ездил на велосипеде, только в этот раз пошёл пешком, потому что спустило колесо. Он мог ездить на велосипеде хоть с сотней банок пива в желудке, а вот пеший проход стоил ему жизни. Тоже очень странно.

На похоронах все узнали, наконец, и настоящее имя Октопуса. Его звали Гюнтер Мария фон Годдентов, старая балтийская аристократия. Спор, таким образом, он выиграл, пусть и посмертно. Ради такого события появились и некоторые близкие, которые стояли у могилы, напившись, как сотня русских. Две сестры, несколько кузенов и один приблизительно столетний дядя.

– Хочешь