Анка - Василий Дюбин

— И вы, бедняжки, такие же одинокие, как и мы с доченькой…

Анка вошла в поселок, нерешительно остановилась у крайней хаты. И здесь никаких признаков жизни. Стояла в раздумье, не зная, что ей предпринять? К кому постучаться? Вдруг в доме рядом скрипнула дверь. Анка обернулась и увидела на крыльце средних лет женщину.

— Вы кого ищете? — спросила она приветливо.

— Курбатовых, — ответила Анка.

— На тот берег на баркасах ушли. Еще позавчерась. Он же был партийным секретарем в колхозе «Октябрь».

— Вот горе-то какое… — и Анка беспомощно оглянулась.

Женщина сошла с крыльца, пристально посмотрела на Анку.

— Скажите, вы работали на уборке хлеба в колхозе «Заря»?

— Работала, — кивнула головой Анка, смутно припоминая лицо женщины.

— Я вас по девочке признала. Я тоже была там. Вернулась, а… мужа не застала. С рыбаками к Ейску на баркасах ушел. Теперь вот я одна-одинешенька. А вам Курбатовы кем приходятся?

— Просто знакомые. Хотела у них временно остановиться.

— Да заходите ко мне… Нынче оставаться долго на улице небезопасно. Прошу до куреня.

Сердечность этой незнакомой женщины так тронула сердце, что Анка не сдержала себя, бросилась ей на шею и навзрыд заплакала.

— Успокойся, голубка… — говорила взволнованная женщина. — В случае чего, я тебя за свою двоюродную сестру выдам. Ох, и времечко ж лютое настало… Вон как людей разметало.

— Да вы больше, чем родная сестра.

— Ну, идем. Идем, — и она повела их к себе.

Анка ушла из хутора вовремя. На следующий день на Бронзовую Косу прибыло два грузовика с автоматчиками. Зальцбург и Павел прикатили на сверкающем лаком «оппель-капитане». Немецкий офицер выскочил из кабины грузовика и что-то пролаял. Автоматчики посыпались из кузова и разбежались по улицам. Вскоре послышались гулкие удары в ворота, ставни, двери изб и гортанные выкрики:

— Ходи Совет шмель, бистро! Собраний!

Зальцбург подозвал офицера, наставительно сказал:

— По домам не расквартировываться. Займите Дом культуры. Так будет безопаснее.

— Я тоже об этом думал, — ответил по-русски офицер. — Распылять солдат по квартирам было бы большой глупостью. Могут всех поодиночке перерезать.

— На моем хуторе я этого не дозволю, — важно заявил Павел.

— Атаман, — улыбнулся Зальцбург, — ваша опора, лейтенант.

— Я думаю, что мы с атаманом будем большими друзьями, — сказал офицер.

— Непременно, — кивнул Павел, помахивая перед лицом шляпой. — Жарко, однако. Зайдемте в помещение.

Шоферам не стоило большого труда сбить с дверей замок, и все трое вошли в прохладную приемную сельсовета. Павел попросил одного из шоферов попробовать открыть дверь кабинета Анки, запертого на внутренний замок. И это было сделано в мгновение ока. Войдя в кабинет, Павел торжествующе подумал:

«Вот тут ты снимала с меня чешую, Анка… Осрамила… Выгнала… Теперь настал мой черед взять тебя за жабры. Небось, не думаешь и не гадаешь, что я уже на хуторе, рядышком?..»

Грохот колес прервал его мысли. У сельсовета остановилась пара горячих взмыленных лошадей вороной масти, впряженных в рессорную пролетку — подарок шефа атаману. В пролетке сидело четверо верзил с белыми нарукавными повязками. На животе у каждого висел немецкий автомат. Это были уголовники, освобожденные из городской тюрьмы и завербованные в помощь атаману. Павел посмотрел в окно, сказал Зальцбургу:

— Мои полицаи прискакали. Ну и орлы!

— Хорошему атаману плохих ребят мы не дадим.

Павел дернул за шпингалеты, распахнул створки окна, крикнул полицаям:

— А ну, помогите солдатам скликать в правление всех хуторян! Живо!

Полицаи исчезли.

Через два часа толпа хуторян, окруженная автоматчиками, стояла перед помещением сельсовета. Тут были в основном старики, старухи, женщины и дети.

С крылечка сельсовета Зальцбург держал речь. Слева и справа от него стояли полицаи, а за их спинами — Павел и лейтенант. Павел через плечо полицая жадно всматривался в толпу, выискивая Анку, но не находил ее.

«Где же она?.. Неужели Бирюк сбрехал?.. Ну, тогда держись, кобель хромоногий…»

Зальцбург говорил:

— …Православный русский народ! Двадцать с лишним лет вы страдали под гнетом большевиков. Но этому наступил конец. Великая Германия подала вам руку помощи и освободила вас от цепей рабства. На штыках непобедимой своей армии принесла она новый порядок. Всех, кто будет его соблюдать, великая Германия вознаградит по заслугам. Тех же, кто попытается мешать водворению нового порядка, ожидает суровое наказание.

— Русские люди! — продолжал он. — Не жалейте о тех, которые ушли с большевиками. Они предатели родной земли. Живите счастливо и мирно, трудитесь спокойно. Изберите себе атамана и дайте ему наказ, чтобы он заботился о вас и следил бы на хуторе за соблюдением нового порядка. Скажите, кого бы вы хотели себе в атаманы?..

Молчали хуторяне, никто ни слова не вымолвил.

— Выдвигайте кандидатуры!

Толпа не шелохнулась.

— Я думаю, вам лучше избрать своего человека…

Люди по-прежнему хранили гробовое молчание.

— Если вы затрудняетесь в выборе или среди вас нет подходящей, кандидатуры, тогда мы предлагаем свою кандидатуру.

Зальцбург немного посторонился, лейтенант подтолкнул Павла в спину, и тот вышел вперед.

— Вот он. Ваш же хуторянин, — указал Зальцбург на Павла.

— Пашка… — ахнул кто-то; по толпе прошло движение, и она вновь замерла, точно окаменела.

— Так что же, проголосуем, хуторяне?

— Да хрен с ним, — махнул рукой старый рыбак, с хитрецой улыбнулся беззубым ртом, — Пашка так Пашка, — и он оперся руками и грудью на сучковатую палку.

— Нет, — возразил Зальцбург, — так нельзя. Надо соблюдать порядок. У кого есть возражение против Павла Белгородцева?

В ответ — ни звука.

— Вот теперь законно. Единогласно. Поздравляю, — и Зальцбург пожал Павлу руку. — Скажи что-нибудь народу.

Павел снял шляпу и окинул толпу надменным взглядом.

— Ну, что я могу сказать? Благодарение богу за то, — и он перекрестился, — что он послал нам спасительницу в лице Германии. Хватит, поцарствовали большевики, поизмывались над народом. Этому больше не бывать. И мы должны теперь верой и правдой служить великой Германии. Она наша мать, наша избавительница. Верно говорю, хуторяне?

Никто не ответил новоиспеченному атаману.

Павел нахмурился, нервно смял в руке шляпу, сердито проворчал:

— Молчите?.. Атаман вам не по душе?.. Погодите, я вышибу из ваших дубовых голов думки о Советах… — злобно пообещал он. — Дурачье!.. Вы должны молиться на спасителей своих… Перед вами офицеры и солдаты непобедимой армии… Шапки долой! — вдруг в исступлении взвизгнул Павел. Помимо враждебного молчания хуторян, его прямо-таки бесило то, что среди женщин не видно было Анки. — Шапки долой! Атаман я вам или хвост собачий?! Избрали, так подчиняйтесь! Не то вздерну на сук каждого десятого, а курени спалю. И детей не пожалею. Шапки долой!.. — бушевал Павел, потрясая кулаками.

У него помутилось в глазах, и он уже не видел, как старики обнажили седые лысые головы и женщины ради издевки над атаманом потянули со своих голов косынки и платки.

Зальцбург дернул Павла за руку. Это прикосновение сразу отрезвило его.

— А теперь, — махнул рукой Павел, понизив голос, — с богом по домам.

— Спасибо на добром слове, атаман, — напяливая на голову соломенную шляпу, сказал старик и, опираясь на палку, заковылял прочь.

Молча, подавленные и оскорбленные, растекались по улицам бронзокосцы.

Дед Кондогур сидел на завалинке возле своей хаты и задумчиво смотрел на синеющее у горизонта море. Он перекладывал из рук в руку глиняную трубку и, причмокивая, со смаком посасывал черешневый чубук. В трубке скворчало так, будто на сковородке жарилась яичница. А Кондугуру казалось, что это не трубка хрипит, а в его груди всхлипывает стариковское сердце. И было отчего.

Не то что слезами — кровью обливалось сердце у каждого при взгляде на родной хутор. Половина рыбацкого поселка Кумушкин Рай лежала в руинах. Причал разрушен. Флотилия вся уничтожена. Из воды торчит то корма моторного судна, то покосившаяся мачта, то покореженный борт… А сколько разумного труда, человеческих усилий надо было приложить, чтобы на месте земляных хижин выросли опрятные белые домики с палисадниками, радующими глаз яркими цветами мальв, душистым любистком, веселыми желтыми огоньками крокуса и настурций, чтобы на бывшем пустыре поднялось красивое каменное здание клуба с библиотекой и киноустановкой, чтобы по широкому морскому простору вместо неуклюжих парусно-гребных баркасов заскользили быстроходные моторные суда…

Два дня назад девять «юнкерсов» обрушили на мирный поселок страшный бомбовой удар. А вслед за тем «мессершмитты» с бреющего полета принялись поливать свинцовым дождем метавшихся в ужасе людей. Погибла половина жителей поселка. Сразила насмерть разбойничья пуля и старуху Кондогура.