Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес

Проходя мимо Филиппа, она шаловливо потрепала его волосы.

– Тогда для чего?

Он схватил ее за руку, но она высвободилась.

– Не надоедай мне своими речами о том, что можно любить человека, но не находить возможности быть с ним вместе, – предупредила она.

– А если так оно и есть?

– Полная чушь! – бросила она. – Годится только для слабаков и для людей, не знающих вдохновения. Куда подевалась твоя страсть, Филипп?

Он закатил глаза. Вечно она вот так его будоражила, заставляла почувствовать силу и бессилие одновременно. Хотя разве не в этом суть отношений?

– Ничего не получится, – предупредил он ее.

– Ты о своем мужском приспособлении? – весело спросила Шиффер, снова направляясь в кухню, проверить готовность курицы.

– О нас, – сказал он ей из двери. – Мы попробуем, но у нас не получится. Опять.

– Ну и?.. – Она открыла духовку.

Она так же не уверена, как и он, подумал Филипп.

– Ты действительно туда хочешь – снова? – спросил он.

– Господи! – воскликнула она, обмахивая лицо прихваткой. – Мне надоело тебя уговаривать. Почему бы тебе самому не принять честное, достойное решение?

– Вот видишь, – произнес он, заходя ей за спину, – вечно ты актерствуешь! Никогда не задумывалась, как бы все сложилось, если бы ты перестала воображать себя на сцене?

– Я не воображаю.

– Воображаешь. Постоянно.

Она бросила рукавицу на стол и, захлопнув дверцу, повернулась к нему.

– Ты прав. – Она смотрела ему прямо в глаза. – Я всегда играю роль. Это моя самозащита. Она есть у большинства людей. Однако я изменилась.

– Изменилась, говоришь? – изумленно переспросил Филипп.

– Ты не согласен?

– Я не знаю, – сказал Филипп. – Давай узнаем? – Он притянул Шиффер к себе и стал нежно целовать ее затылок.

– Прекрати! – потребовала она, отмахиваясь.

– Почему?

– Ладно, не прекращай, – согласилась Шиффер. – Давай займемся сексом, раз ничего больше не остается. А потом станем прежними.

– Возможно, я не захочу вернуться назад, – предостерег он ее.

– Захочешь. Так всегда бывает.

Она первой вбежала в спальню и стянула с себя кофточку. Ее маленькие округлые груди, всегда сводившие его с ума, ничуть не изменились. Он разделся до трусов.

– Помнишь наш фокус? – спросила она.

– Какой такой фокус?

– Мы дурачились: ты, лежа на спине, задирал ноги, я ложилась сверху на живот и делала вид, что лечу.

– Тебе правда этого хочется?

– Не тяни время! – И она повалила его на спину.

Какое-то мгновение она парила над ним, раскинув руки, потом его ноги задрожали и согнулись, и она с хохотом рухнула на него. Его тоже развеселила эта милая жалость, уже очень давно он не смеялся с таким удовольствием. До чего же все просто! Он вспомнил, как они проводили вместе час за часом, вот так резвясь в кровати, придумывая всякие сумасшедшие словечки и игры. Этого им вполне хватало.

Она села, убрала с лица волосы. «Начинается, – подумал Филипп. – Опять я в нее влюбляюсь». Он уложил ее, навалился сверху.

– Я все еще могу тебя любить.

– Разве эта реплика произносится не после секса? – пробормотала она.

– Я произношу ее до.

Они синхронно избавились от оставшейся одежды. Она погладила его член, оценивая качество эрекции.

– Я хочу почувствовать тебя у себя внутри, – сказала она.

Он вошел в нее. Они замерли на мгновение. Потом она со вздохом запрокинула голову:

– Давай!

Он начал двигаться, проникая все глубже. Им не пришлось приноравливаться друг к другу, единение получилось немедленным и полным. У нее начался оргазм, она дала себе волю и закричала, он тоже кончил. Через пятнадцать минут, когда все завершилось, они посмотрели друг на друга с восторженным ужасом.

– Потрясающе! – тихо сказал он.

Она выскользнула из-под него и, сев на краю кровати, обернулась. Потом упала, положила голову ему на грудь.

– Что дальше?

– Не знаю, – прошептал он.

– Может, мы напрасно это сделали?

– Почему? Ты опять сбежишь? – испуганно спросил Филипп.

Он встал и направился в ванную.

– Нет, – сказала она, садясь. Последовав за ним, она, сложив на груди руки, наблюдала, как он мочится. – Сам-то ты что собираешься делать?

– Я не знаю.

– Хочешь есть?

– Очень, – отозвался он.

– Это хорошо. Мне до смерти хотелось рассказать тебе про нашего нового режиссера. Он все время молчит, только жестикулирует. Поэтому я прозвала его «Бела Лугоши».

Филипп откупорил бутылку «шираза», уселся на высокий табурет и стал ею любоваться, потягивая вино. Его снова охватило чувство довольства, от которого замирало время. В эту минуту в кухне были только он и она, остального мира вообще не существовало. Он подумал, что всегда был здесь – и всегда будет. Он принял решение.

– Я скажу Лоле, что все кончено, – объявил он.

Балет завершился в начале двенадцатого, так что Лола и Инид вернулись на Пятую авеню только к полуночи. Лола смертельно устала, зато Инид сохранила всю свою энергию, хотя упорно висела на Лоле, как будто не обошлась бы без подпорки. В середине представления она попросила Лолу забрать у нее сумочку, якобы чересчур тяжелую. Сумочка из крокодиловой кожи действительно весила все пять фунтов, и Лоле пришлось весь вечер только и делать, что выуживать из сумки Инид то очки, то помаду, то пудру. Когда старуха в третий раз потребовала пудреницу, до Лолы дошло: она хочет ее позлить. Иначе зачем еще так часто вспоминать о своей косметике?

Но потом, проезжая по Пятой авеню в такси на пути к славному дому номер один, Лола пришла к выводу, что не напрасно потратила этот вечер. На тринадцатом этаже она нашла в сумке ключи Инид, отперла дверь и отдала сумку владелице. Инид отблагодарила ее поцелуем в щеку – никогда еще она не делала ничего подобного.

– Спокойной ночи, милая, – сказала она. – Я чудесно провела время. До завтра!

– У нас есть планы на завтра? – удивилась Лола.

– Нет, но теперь, когда вы живете с Филиппом, нам не нужны планы. Я просто к вам постучусь. Может быть, мы пойдем гулять.

«Отлично!» – со злостью подумала Лола, входя в квартиру Филиппа. На завтра обещали минусовую температуру.

– Филипп? – позвала она.

Не получив ответа, Лола заглянула в каждую комнату, но Филиппа не обнаружила. Куда он подевался? Она позвонила ему на мобильный и услышала, как мобильный откликается в кабинете. Наверное, Филипп вышел купить чего-нибудь вкусненького и вот-вот вернется. Лола села на диван, сбросила туфли и задвинула их под кофейный столик. Час от часу не легче! Куда запропастились ее свадебные журналы?

Она нахмурилась, встала и начала искать свои журналы. В одном из них рекламировалось особенно привлекательное платьице – расшитое бисером, без лямок, с длинным шлейфом (на ходу он развевается, а когда стоишь, элегантно обвивает ноги). Если журнал пропал, не видать ей этого платья, ведь не все страницы свадебных изданий дублируются в Интернете: это делается специально, чтобы невесты тратили деньги на журналы. Она поискала сначала в кухне, потом в кабинете Филиппа и пришла к выводу, что он случайно все выбросил. Придется сделать ему выговор: пусть учится аккуратно обращаться с ее вещами. Вернувшись в кухню, она вылила в бокал остатки белого вина, потом открыла люк мусоропровода, чтобы выбросить бутылку. Филипп несколько раз говорил ей не выбрасывать туда бутылки, но она отказывалась слушаться. Раскладывать мусор по категориям – ужасная возня, к тому же совершенно бесполезная. Планету уже изуродовали предыдущие поколения.

В узком жерле застрял один из ее журналов. Она брезгливо вытащила его и швырнула на стол. Значит, Филипп выбросил ее журналы намеренно. Что он хотел этим сказать?

Лола отнесла бокал с вином в ванную и открыла кран. Она считала, что Филипп намерен на ней жениться, – а почему бы и нет? Понятно, его пришлось бы к этому подталкивать. То, что она говорила про Филиппа Джеймсу Гучу, было враньем: при необходимости она была готова сама волочить Филиппа к алтарю. Всем известно, что мужчин приходится силой приводить в церковь, но им только того и надо, потом они испытывают благодарность. Если бы пришлось, она бы даже забеременела. Знаменитости всегда сначала беременеют, а потом выходят замуж, и потом, ее малыша можно было бы нарядить и нести по проходу в церкви в корзиночке – какая прелесть!