Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес

Ему некуда было спешить – в конце концов, крест пропал уже почти шестьдесят лет назад. Ему был необходим «крот». Он сразу подумал о Билли Личфилде. Как-никак они вместе учились в Гарварде. Билли Личфилд разбирался в искусстве, а в людях и подавно.

Он нашел номер сотового телефона Билли и на следующее утро позвонил ему. По удачному стечению обстоятельств Билли направлялся в этот момент в такси не к кому-нибудь, а к Конни Брюэр, обсуждать Базельскую ярмарку искусств. Услышав голос Дэвида, Билли побагровел от злости, но попытался не выдать себя.

– Как дела, Дэвид? – спросил он с напускным спокойствием.

– Мои – неплохо, – ответил Дэвид. – Я тут вспомнил твои слова на балете – о потенциальных новых благотворителях. Мы как раз ищем свежую кровь, нам необходимы деньги на новое крыло музея. Всплыли имена Сэнди и Конни Брюэр. Я подумал, может, ты с ними знаком?

– Действительно знаком, – спокойно сказал Билли.

– Отлично! – оживился Дэвид. – Можешь устроить небольшой ужин? Ничего шикарного, достаточно будет «Твенти уан». И, Билли, – как будто спохватился он, – если не возражаешь, постарайся не раскрывать им заранее цель ужина. Сам знаешь, как люди могут себя повести, если заподозрят, что у них станут просить деньги!

– Конечно, – ответил Билли. – Это строго между нами.

И он в панике оборвал связь. Такси уже казалось ему тюремной камерой. Он тяжело дышал.

– Будьте добры, остановите машину! – обратился он к водителю, барабаня по перегородке.

Он оказался на тротуаре и стал озираться в поисках кафе. В заведении на углу он присел к стойке и, пытаясь отдышаться, заказал имбирный эль. Что именно известно Дэвиду Порши? Как он все пронюхал? Билли проглотил таблетку ксанакса. Она вот-вот должна была подействовать, а Билли тем временем пытался мыслить логически. Возможно ли, чтобы Дэвиду понадобилось встретиться с Брюэрами по той причине, которую он назвал? Билли не мог такого представить. Метрополитен-музей был последним бастионом старых денег, хотя не так давно понятие «старые» пришлось уточнить: теперь оно означало не сто лет, а только двадцать.

– Конни, что вы натворили? – взвыл Билли, добравшись до Брюэров. – Где крест?

Он последовал за ней в потайную комнату, где в ужасе уставился на крест в рамочке.

– Сколько людей видело это? – тихо спросил он.

– Не волнуйтесь, Билли. Только Сэнди, горничные и Аннализа Райс.

– А также мастер в багетной мастерской, – добавил Билли. – К кому вы его носили?

Конни назвала мастера.

– Боже! – Билли со стоном опустился на край кресла. – Этот всем растрезвонит!

– Откуда ему знать, что это такое? Я ему не говорила, – заметила Конни.

– Вы ему не говорили, откуда у вас это? – уточнил Билли.

– Конечно, нет, – заверила его Конни. – Ни ему, ни кому-либо еще.

– Послушайте, Конни. Придется вам снять это со стены. Заприте крест в сейф. Учтите, стоит кому-нибудь об этом пронюхать – и мы все можем угодить в тюрьму.

– Такие люди, как мы, в тюрьму не садятся, – заявила Конни.

– Увы, садятся. В наши дни это случается каждый день.

Конни послушно сняла крест со стены.

– Видите? Я его уберу.

– Обещайте мне запереть его в сейф. Это слишком ценная вещь, чтобы держать ее в шкафу.

– Слишком ценная, чтобы ее прятать! – возразила Конни. – Зачем она мне, если я не смогу ею любоваться?

– Об этом позже, – перебил ее Билли. – Сначала уберите с глаз долой.

Он не исключал, что Дэвид Порши не знал о кресте, иначе, по мнению Билли, он давно прислал бы детективов, а не устраивал бы ужинов. А ужин обязательно должен был состояться, иначе у Дэвида возникли бы новые подозрения.

– Нам предстоит ужин с Дэвидом Порши из Метрополитен-музея, – объявил Билли. – Ни слова не говорите ему о кресте, Сэнди тоже предупредите. Даже если он станет задавать вопросы.

– Какой крест? – пожала плечами Конни. – Знать ничего не знаю!

Билли провел ладонями по лысой голове. Как ни хотелось ему остаться в Нью-Йорке, он уже видел свое будущее. Получив три миллиона, он будет вынужден покинуть страну, поселиться где-нибудь в Буэнос-Айресе, где не действуют законы об экстрадиции... Билли поежился.

– Ненавижу пальмы! – вырвалось у него.

– Что? – встрепенулась Конни, решившая, что чего-то не расслышала.

– Ничего, дорогая, – быстро сказал Билли. – Просто голова набита всякой всячиной.

Покинув дом Конни на Семьдесят восьмой улице, он сел в такси и велел водителю ехать по Пятой авеню на юг Манхэттена. На Шестьдесят шестой возникла пробка, но Билли не было до этого дела. Такси было новое, с запахом пластмассы, таксист без устали тараторил по мобильному телефону. Вот бы навсегда остаться в этом такси, подумал Билли, вот бы только и делать, что ездить взад-вперед по Пятой авеню, мимо знакомых и памятных мест: замок в Центральном парке, «Шерри-Неверленд», где он пятнадцать лет подряд почти каждый день обедал в «Киприани», «Плаза», Bergdorf Goodman, Saks, Нью-Йоркская публичная библиотека... Его охватило ностальгическое чувство, сменившееся горечью. Как он сможет расстаться со своим ненаглядным Манхэттеном?

Зазвонил его собственный сотовый.

– Ты ведь будешь там сегодня вечером, правда, Билли-бой? – спросила Шиффер Даймонд.

– Конечно, буду, – ответил Билли, хотя, учитывая обстоятельства, ему следовало бы как минимум на неделю все отменить и залечь на дно.

– Отлично! А то я всего этого не выношу, – фыркнула Шиффер. – Болтать с незнакомыми людьми, со всеми ворковать – с ума сойти! Терпеть не могу, когда меня водят по кругу, как лошадь по арене.

– Тогда лучше не ходи! – посоветовал ей Билли.

– Что с тобой, Билли-бой? Я не могу не ходить. Если я откажусь, меня выставят стервой. Может, послушаться и заделаться стервой? Одинокой звезде это к лицу, ты согласен, Билли? – В ее тоне слышалась несвойственная ей обреченность. – Куда в этом городе подевались все мужчины? – И она бросила трубку.

Прошло два часа. Шиффер Даймонд сидела на табурете у себя в ванной и в четвертый, а то и в пятый раз подряд переделывала прическу и заново наносила макияж. Ее рекламный агент Карен читала в гостиной журналы и беседовала с ней по сотовому телефону. Люди, ответственные за ее прическу и макияж, вились вокруг Шиффер, пытаясь вызвать ее на разговор, но она была не в настроении. Какое могло быть у нее настроение сразу после случайной встречи с Лолой Фэбрикан, кравшейся в дом номер один как преступница?

Хотя «красться» – не совсем верное слово. На самом деле Лола шагала, катя за собой чемоданчик Louis Vuitton, c самым что ни на есть хозяйским видом. Шиффер была шокирована. Разве Филипп не порвал с этой особой? Ясно, у него не хватило силы воли. Чертов Окленд! Почему он такой слабак?

Лола вошла в дом, когда Шиффер ждала лифта, поэтому им пришлось ехать наверх вместе. Лола болтала с Шиффер, как с закадычной подругой: спрашивала про телешоу, признавалась в любви к новой прическе Шиффер, хотя прическа была прежняя, и аккуратно избегала упоминаний о Филиппе. Шиффер пришлось заговорить о нем самой:

– Филипп говорил мне, что у ваших родителей трудности...

Лола издала сценический вздох.

– Это просто ужас! – воскликнула она. – Если бы не Филипп, я даже не знаю, как бы все было.

– Филипп – прелесть! – улыбнулась Шиффер.

Лола согласилась и насыпала соли на рану актрисы, добавив:

– Я так счастлива, что мы вместе!

Теперь, вспоминая в подробностях эту поездку в лифте, Шиффер критически изучала себя в зеркале.

– Готово! – объявила гримерша, напоследок наложив еще один слой пудры на лицо Шиффер.

– Спасибо.

В спальне Шиффер надела взятые напрокат вечернее платье и драгоценности, потом позвала своего рекламного агента, чтобы та помогла ей с молнией. Подбоченившись, она заявила ей:

– Я подумываю о переезде. Мне нужна более просторная квартира.

– Можно найти ее прямо здесь. Такой замечательный дом!