Пастырь добрый - Попова Александровна

Ланц поморщился, покрыв костер охапкой еловых лап и еще парой толстых веток, вновь оросив эту конструкцию порцией шнапса, и промолчал, бросив в сторону младшего сослуживца взгляд, весьма далекий от благостного.

Безмолвие царило еще долго; Курт и подопечный смотрели лишь себе под ноги, дабы не наступить на сокрытую в земле флейту, опасаясь неведомо чего — то ли некоей пакости, которую может выкинуть этот таинственный предмет, соприкоснувшись с человеком, то ли боясь сломать ее, не зная вместе с тем, существует ли сама вероятность подобных действий в отношении вещи, которая должна предстать перед ними неповрежденной после столетия в вечно сырой земле. Ланц тоже хранил молчание, все внимание уделяя поддержанию огня, выложив подле вскрытой могилы костер такого размаха, что в иное время над ним преспокойно можно было бы зажарить половину бычьей туши, а ветви полуголых деревьев поверху запылали бы уже через минуту; сейчас же столь пространных габаритов кострища хватало ровно на то, чтобы не позволить дождю и ветру убить пламя.

— Есть, — вдруг проронил подопечный внезапно осевшим голосом, застыв с занесенной над землей лопатой, и Курт замер тоже, глядя под ноги.

К ногам упала мелкая снежно-ледяная крупинка, утонув в грязи возле узкой, в палец, палки, в которой не с первого раза можно было узнать деревянную флейту.

Бруно наклонился, потянувшись подобрать, и он перехватил руку, отдернув подопечного назад:

— Не трожь.

— Неужто… — начал Ланц, подойдя, и не докончил, остановившись у края осыпающейся ямы, глядя вниз настороженно и неверяще; Курт молча поднял голову, ощутив, как по щекам забарабанила снежная крупа, и встряхнулся, сбрасывая внезапно овладевшее им неприятное оцепенение.

— И что с ней теперь… делать? — неуверенно поинтересовался Бруно, не отводя взгляда от покоящейся в костяных обломках флейты — дождь смывал с нее землю, и из-под слоя грязи обнажалось светлое, словно лишь вчера обструганное дерево. — Как ее…

Курт, не ответив, перехватил лопату поудобнее, поддев тонкую деревянную трубку вместе с комом земли, и, выбросив на траву, выкарабкался следом.

— Очень осторожно, — пояснил он, наконец, отшвырнув лопату прочь, и, подав подопечному руку, выдернул его наверх. — И быстро. Что-то паршивое у меня предчувствие. Что-то не так.

— О да, — нервно ухмыльнулся Ланц, возвратившись к костру и швырнув в пламя сразу охапку толстых, с руку, веток; вынув пробку фляжки, мгновение помедлил и крестообразно плеснул поверх. — Все не так. Прах не восстал, воды потопа нас не захлестнули, свирепые малефики не накинулись; в самом деле — ну, что это за завершение дела для Курта Гессе, если он не порезан в трех местах, не валится с ног и не сидит на трупе противника!

— Я серьезно, Дитрих. Уж больно все просто…

Выдать очередную шпильку Ланц не успел, как и сам он не успел понять, что именно заставило его отшатнуться — то ли неслышимый отзвук, то ли неощутимая вибрация воздуха; отскочив в сторону, Курт успел увидеть мелькнувшую перед глазами молнию арбалетного болта и услышать визг курьерского, завалившегося набок в густом облаке землистых брызг.

Глава 18

— Что за… — проронил Бруно растерянно, глядя на содрогающуюся тушу коня, пробитую почти насквозь; по нервам ударил необыкновенно явственно слышимый свист второй стрелы, и, казалось, Курт даже успел увидеть ее полет, разбивающий в пыль воду и снег, низвергающиеся на землю.

Ухватив подопечного за шиворот, он запрокинулся назад, рухнув в наполняющуюся водой могилу, подняв столб жидкой грязи, услышав, как тяжелый болт вмазался в край ямы.

— В порядке? — бросил он; внизу шевельнулось.

— В полном, — отозвался Бруно, приподняв голову с темно-коричневых осколков черепа и яростно отплевываясь. — Я валяюсь в луже, на меня улегся потный инквизитор, и я целуюсь с дохлым скелетом малефика; я в полном порядке.

— Полагаешь, с живым скелетом целоваться приятнее?.. — пробормотал Курт, сползая с него в сторону, и, с трудом умостившись на корточки в изножье могилы, повысил голос: — Дитрих?

— Жив, — донеслось сверху. — Даже противно — ты снова прав… Откуда стреляли, заметил?

— От леса, — уверенно сказал Курт; ладонь привычно шлепнула по бедру, и он выругался, ощутив пустоту вместо приклада арбалета — ремень с оружием остался лежать на траве, в пяти шагах от ямы, рядом с кольчугой.

— На их месте, — заметил Бруно, тоже поднявшись и усевшись рядом, — я бы сейчас подбирался поближе, пока мы тут прохлаждаемся…

— Дерьмо! — рявкнул вдруг голос Ланца, когда в землю подле могилы что-то ударило со звучным чавканьем. — Либо они меня видят, либо… Гессе, ты там почивать вознамерился?

Курт покривился. Стоит высунуть голову из-за края ямы, и следующий болт, судя по всему, получит немалый шанс отыскать таки свою цель; однако же, сидеть в этой луже вечно и впрямь нельзя…

— Руки, — потребовал он, смерив взглядом высоту пологой, осыпающейся от малейшего движения земляной стены последнего жилища Крысолова.

Бруно крякнул, когда носок сапога уперся в его сложенные ладони; подпрыгнув, Курт перевалился через осклизлый край могилы, оставшись лежать плашмя, и, свесив руку вниз, с натугой выволок подопечного следом. До брошенного в траву арбалета он добрался ползком, вновь разразившись бранной тирадой, когда оружие, облепленное прелыми листьями и травой, пришлось буквально выковыривать из грязи.

— Теперь ты доволен? — поинтересовался Ланц, тоже покоящийся всем телом в хлюпающем месиве; он молча поморщился, взведя струну, и приподнял голову, пытаясь увидеть купы голых деревьев неподалеку. Минута протекла в молчании и неподвижности.

— Ждут, когда высунешься, — предположил Бруно; Курт отмахнулся, осторожно приподнявшись на локте, всматриваясь в тусклую стену небольшого леска, почти не видимого за дождем и все густеющей снежной крупой, готовясь в любую секунду снова рухнуть лицом в землю.

— Ну, — пробормотал он, приподнявшись на корточки и подобравшись, словно намерившаяся к прыжку кошка, — cum scuto[137]…

До леса было чуть больше, чем с полсотни шагов, но Курт пробежал всего пять-шесть, вновь упав; сзади донеслось чавканье — Ланц, поскальзываясь, догнал его, приземлившись рядом тоже со взведенным арбалетом в руках, и, выждав полминуты тишины, переглянулся с младшим сослуживцем, непонимающе и с подозрением хмурясь.

— Не ушли ж они, в самом деле… — произнес он растерянно.

Курт приподнялся, чувствуя, как от напряжения сводит ребра, зудящие в предощущении пробивающей их стрелы; вода заливала лицо, в глаза била острая, колючая снежная крошка, мешая смотреть, и даже если стрелявший стоял за ближайшим деревом, увидеть это сейчас было попросту невозможно.

— Зараза… — прошипел он зло, снова привстал, упершись коленом в землю и держа оружие наготове, и, так и не уловив ни одного движения, обернулся на миг, повысив голос: — Бруно, держать огонь, глаз с флейты не спускать, головой ответишь!

— Может, просто в костер ее, пока не затух? — крикнул тот в ответ, и Курт, не глядя, погрозил за спину кулаком:

— Без самовольства! Бог знает, что тогда может начаться, — пояснил он тихо уже Ланцу, поднимаясь теперь на ноги, и, пригнувшись, рванул к деревьям.

Тело вновь среагировало первым, когда мозг еще не успел толком осознать, для чего, собственно, надо упасть, откатившись вправо; рядом чавкнуло, и болт вперился почти целиком в землю возле его ноги.

— Сдается мне, нас подманивают попросту, — сообщил Ланц, подобравшись к нему на сей раз ползком. — Не стоит ли возвратиться и закончить с этой дудкой?

— Повторю, что нам неизвестно, как все пройдет, — отозвался он, пытаясь всмотреться из-под ладони, ограждая глаза от воды и снега. — Знаешь, что, случается, вытворяют подобные личности, когда уничтожают принадлежащие им артефакты?

— И что же, о великий знаток тайн? Просвети меня.

— Всякое. — Курт опрокинулся на спину, дозаряжая арбалет по максимуму — на все четыре снаряда. — Бывает, тихо-мирно покидают наш грешный мир навеки, а бывает, что начинается такое, после чего бегать под стрелами и искать драки — это последнее, на что у тебя останутся силы… Это рrimo. Посему — (secundo) да, понимаю, подманивают, однако сидеть у трупа Крюгера и ждать, не соизволят ли они подойти сами, мы не можем: обрати внимание на тот факт, что погода лучше не становится, и мы не знаем, к чему все идет. Если это связано с Крысоловом — как знать, быть может, когда ливень достигнет определенной силы, он сможет наскрести довольно и своих сил на какую-нибудь пакость. Conclusio[138]: вначале надо бы разобраться с тем, что легче — с простыми смертными; вынуть, allegorice loqui[139], из задницы занозу, прежде чем садиться за игру.