Пастырь добрый - Попова Александровна

— Не стоило б наземь-то, — неуверенно возразил Бруно, глядя, как она опускается прямо в мокрую траву. — Застынешь.

— Чего мне уж бояться, — шепотом возразила та, закрывая глаза. — Уж ерунда все это…

На засыпающую под дождем ценную свидетельницу Курт бросил взгляд мельком и отвернулся. Еще час назад он наверняка высказался бы о тяготении крестьянства к грязи, однако сейчас лишь жалкие обломки самоуважения и брезгливости мешали самому усесться прямо в эту промозглую мешанину.

— Последний рывок, — выдохнул он, с размаху воткнув лопату в пронизанную мелкими корешками землю, и широко повел рукой, приглашающе кивнув Бруно: — Приступай.

— А почему опять я? — насупился тот недовольно.

— На белом свете, Бруно, есть два типа людей: одни со Знаком, а другие копают, — пояснил он наставительно и, встретясь с убивающим взглядом подопечного, вздохнул: — Вместе будем ковыряться, не напрягайся. Надеюсь, вся наша затея не окажется злой шуткой старческого слабоумия. Последний раз, — чуть повысил голос Курт, обернувшись к неподвижной старухе, — ты точно уверена, что это здесь?

Та не ответила, не повернув к нему даже головы, оставшись сидеть, как сидела, закутавшись в одеяло и закрыв глаза; Ланц толкнул ее в плечо, окликнув, и Хельга Крюгер, пошатнувшись, запрокинулась на бок, обдав его сапоги роем грязных брызг. Несколько мгновений протекли в безмолвии; наконец, медленно присев у недвижного тела на корточки, Ланц осторожно коснулся оголившейся дряблой шеи двумя пальцами, замерев на миг, и, убрав руку, молча перекрестил ворох костей и тряпья, минуту назад бывший дочерью Крысолова.

— Она уверена, — просто ответил Курт сам себе.

— Это надлежит понимать как очередное укрепление веры? — так же тихо произнес подопечный; он пожал плечами.

— Как тебе угодно. Говоря объективно, это просто смерть древней старухи, которой не давало уйти в мир иной незавершенное дело. Теперь она сочла свой долг уплаченным.

— А что на самом деле?

— Если мы так и будем стоять здесь и просто разглядывать труп, мы этого не узнаем, — вздохнул он, берясь за сырой склизкий черенок. — Что на деле — увидим; предлагаю начать докапываться до истины.

Бруно бросил последний взгляд на тело, лежащее в залитой водой траве, и медленно отвернулся, с угрюмой решимостью вогнав в землю кромку лопаты.

Полчаса прошли в молчании — Ланц, несколько раз предложив помощь и услышав в ответ отказ, прохаживался чуть в отдалении, не зная, куда себя деть, и явно не принимая всерьез просьбу младшего сослуживца быть настороже; у новоиспеченных же гробокопателей сил на разговоры не осталось — кромки лопат наточены были никудышно и с невероятным усилием прорезали скрепленную корнями глинистую почву, дождь обваливал края только выкопанной ямы, заполняя ее вязкой слякотью, земля ехала под ногами, перепачканные древки лопат выскальзывали из мокрых ладоней, и оба вскоре вывозились в грязи по пояс. «Это и есть то самое „носом землю рыть“?», — соскребя остатки сил, выдохнул Бруно; он лишь искривил губы в нечто, весьма отдаленно напоминающее улыбку, и вновь с остервенением вгрызся в утрамбованную десятилетиями почву.

Еще через полчаса Курт сбросил тонкую кольчугу, надетую под куртку, и пояс с оружием, вдруг ставший неимоверно тяжелым, а спустя еще часа два, когда он уже готов был проклясть все на свете не подобающими следователю Конгрегации словами, почти уверясь в том, что старая карга все напутала или даже и вовсе измыслила сама себе, подопечный, выкопнув очередной сырой плотный ком, выбросил на поверхность легко узнаваемый предмет.

— Кость, — констатировал Бруно с невероятным облегчением в голосе. — Кто бы мне сказал, что я буду так рад увидеть кусок прелого скелета.

— Перерыв, — отозвался Курт, тяжело опершись о край ямы, и с натугой вытащил себя на траву; ошметки былого самообладания осыпались, посему, не имея теперь уже сил думать ни о чем, кроме ноющего тела, он ничтоже сумняшеся уселся прямо на омерзительно холодную землю, свесив с коленей гудящие руки и уткнувшись в них лицом.

— Слабак, — бросил подопечный, оседая по ту сторону ямы; Курт покривился, приподняв голову, но даже на традиционное «отвали» сил не нашлось.

— Полагаешь, оно? — хрипло от ветра и сырости спросил Ланц, приблизясь, и опустился на корточки у развороченной могилы, глядя с сомнением на серую кость, похожую на сухую ветку; Курт отер лоб рукавом, с усилием улыбнувшись:

— Полагаю, Дитрих, навряд ли берег Везера усеян захоронениями. Да, думаю, мы нашли то, что нужно.

— И что теперь? — уточнил подопечный, демонстративно подставив замаранную глиной ладонь под струи дождя. — Сжечь, ты сказал?

— Для начала, откопать полностью; и теперь аккуратнее, не втопчи какой-нибудь обломок в землю, а самое главное — ищи флейту. И — Дитрих, добудь огня. — Ланц бросил скептический взгляд в темно-серое небо, с удвоенной силой извергающее все новые ведра воды, и он понуро развел руками: — Изобрети что-нибудь. Попробуй вон под теми деревьями — там почти не течет; может, хоть это сойдет за Господне благоволение? Тем паче, дерева — три… Поспеши. Бог знает, чего можно ожидать, когда мы выкопаем эту мерзость, и лучше, чтобы к тому времени огонь был наготове. Дело это, предчувствую, долгое, посему мы пока передохнем, а ты приступай.

— Слушаюсь, — усмехнулся тот, поднимаясь и разминая шею с таким хрустом, что Бруно поморщился. — Разбужу, как закончу. Дня через два, когда просохнет.

— Что-то никакой торжественности в моменте, — проводив взглядом поскальзывающуюся в лужах фигуру Ланца, вздохнул подопечный, пытаясь грязным пальцем оттереть пятно с безнадежно угвазданного рукава. — Я как-то иначе себе все это видел — десяток арбалетчиков целится в могилу (а ну как встанет), вокруг пара экзорсистов с возвышенными физиономиями, кучка инквизиторов с факелами… Ну, и какой-нибудь придурок роется в земле.

— Bene factum te advenisse[136], следовательская служба, — отозвался он с утомленной усмешкой и, закрыв глаза, поднял голову, подставив лицо падающей с небес воде, смывающей с щек брызги грязи; к студеному ветру и дождю он уже притерпелся, к тому же в работе взмок, и сейчас равнодушно думал о том, что через минуту вновь начнет коченеть, а расстегнутая до половины куртка завтра наверняка аукнется горячкой и кашлем.

Вскоре действительно стало невозможно холодно, и Курт запахнулся, втянув в плечи голову; вокруг стояла сплошная пелена уже не дождя — почти ливня, и, глядя на то, как Ланц укладывает хворостины и еловые лапы, с которых наземь бежала вода, он всерьез засомневался, что из этой затеи хоть что-нибудь выйдет.

— Теперь я знаю, на чем сколотить состояние, — заметил подопечный, поднимаясь и помогая Ланцу уложить поперек вороха веток толстый смолистый сук, не успевший еще вымокнуть до сердцевины. — «Походный набор инквизитора» — огниво и бутыль со смолой. Как полагаете, многие купятся?

— Я бы сейчас за эту самую бутыль душу продал, — буркнул тот зло. — Поторговался бы, да и продал. Дай флягу.

— А почему опять я? — возмутился подопечный, и Ланц повысил голос:

— Хоффмайер, я не в духе пререкаться. Флягу. Абориген, твою тоже.

Курт нехотя отстегнул пузатый сосуд, помедлив, откупорил и приложился к холодному горлышку, лишь после этого перебросив Ланцу.

Щедро политые шнапсом и дождем еловые ветви окутались дымом, стелющимся по земле и вьющимся вокруг ног под порывами ветра; крохотные, слабые язычки пламени пробивались с неохотой и треском, разгораясь медленно и плюясь во все стороны искрами. Ланц, суетящийся вокруг и опасливо, боясь ненароком погасить, поправляющий костер, сейчас походил на чародея, творящего неведомую волшбу, каковое сходство усиливалось, когда тот окроплял постепенно растущее пламя новой порцией драгоценного напитка, отчего сквозь сизый дым прорывалась инфернально-синяя вспышка.

— Итак, поскольку я не колдун и не чудотворец, — словно отозвался на его мысли Ланц, — и не могу удерживать это извращение в рабочем состоянии вечно — советую взяться за лопаты, и давайте покончим с этой пародией на расследование.

— На уничтожении флейты дознание не завершится. — Курт поднялся, подобрав упавшую в грязь лопату, и вернулся к прерванной работе, кривясь от резкой боли в мышцах. — Остаются еще те, кто затеял все это — вполне живые и здоровые. И если кто-нибудь подскажет мне, где их искать, буду признателен безмерно.

Ланц поморщился, покрыв костер охапкой еловых лап и еще парой толстых веток, вновь оросив эту конструкцию порцией шнапса, и промолчал, бросив в сторону младшего сослуживца взгляд, весьма далекий от благостного.

Безмолвие царило еще долго; Курт и подопечный смотрели лишь себе под ноги, дабы не наступить на сокрытую в земле флейту, опасаясь неведомо чего — то ли некоей пакости, которую может выкинуть этот таинственный предмет, соприкоснувшись с человеком, то ли боясь сломать ее, не зная вместе с тем, существует ли сама вероятность подобных действий в отношении вещи, которая должна предстать перед ними неповрежденной после столетия в вечно сырой земле. Ланц тоже хранил молчание, все внимание уделяя поддержанию огня, выложив подле вскрытой могилы костер такого размаха, что в иное время над ним преспокойно можно было бы зажарить половину бычьей туши, а ветви полуголых деревьев поверху запылали бы уже через минуту; сейчас же столь пространных габаритов кострища хватало ровно на то, чтобы не позволить дождю и ветру убить пламя.