Изумрудное пламя - Илона Эндрюс

экскурсии по Пини Пойнту, и в брошюре он описывался как замок. Лучшие французские замки представляли собой прочные каменные сооружения под высокими крышами, тщательно сбалансированные, чтобы быть одновременно и изящными и величественными. Чудовище передо мной было совсем не таким.

С того места, где я сидела в припаркованной машине, мне было видно по крайней мере восемь различных линий крыши, шесть дымоходов, три разных арки, балкон с карнизом, который ничему не соответствовал, единственную башенку, беспорядочно врезанную в стену, небольшой вход для слуг с одной стороны под косметическим слуховым окном, закрытый навесом и украшенный каменной кладкой, которых больше нигде в здании не было. Как будто какие-то пьяные архитекторы засунули куски разных зданий в мешок, встряхнули его, и этот мутант площадью в десять тысяч квадратных футов вывалился наружу.

С другой стороны хорошо, что Алессандро со мной не было. Он вырос на Вилле Сагредо, которая изначально была древней дозорной башней и превратилась в центр восхитительного поместья в середине Возрождения. Прекрасная архитектура была у него в крови. От аляповатости этого дома у него случил бы нервный тик.

Я посмотрела на особняк. Наше знакомство с Альбертом произошло на благотворительном вечере «Блю Боннет». Я оказалась там, потому что у Невады вышла накладка в расписании, и она отправила меня вместо себя. Никто знать не знал, кто я такая, так что я сидела за милым столиком в углу и ожидала возможности опустить чек Невады в корзину по окончанию торжественных речей. Я пригубила «Мимозу», подняла глаза и увидела его. Он улыбнулся мне и сказал: «Можно я здесь присяду? Если я усну от скуки, моя семья никогда мне этого не простит, а вы единственный интересный человек в этом зале».

Мне не хотелось причинять боль Альберту.

Но я должна была знать. Мы, как Дом, должны были знать.

Я вышла из пикапа с планшетом в руках и направилась ко входу. Кованые ворота, ведущие к парадным дверям, стояли открытыми, и я нажала на звонок. Мне с улыбкой открыла женщина-латиноамериканка.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер. Могу я узнать ваше имя?

— Каталина Бейлор.

— Кэт? — Альберт спустился по резной лестнице. Он весь просиял. — Ты здесь.

Уфф. В какой-то момент Альберт решил, что я нуждаюсь в коротком имени, изобрел его и теперь все время использовал. Я его терпеть не могла, но у нас были куда более серьезные причины для ссоры.

— Мы можем поговорить? — спросила я.

— Конечно.

Я прошла за ним в гостевую зону у входа, где кофейный столик из красного дерева окружало кольцо бежевых плюшевых кресел. Слева, на возвышении в круглой нише стоял рояль. Мать Альберта была профессиональной пианисткой.

Альберт улыбнулся.

— Что я могу для тебя сделать?

— Леон рассказывал тебе о его знакомой девушке, Одри.

— А, о маленькой преследовательнице. Помню.

— Ты рассказывал о ней кому-нибудь?

Улыбка соскользнула с его лица. Это явно был не тот разговор, на который он рассчитывал.

— Ты кому-то рассказал. Кто это был? Это очень важно для меня.

Он постучал костяшками пальцев по губам, задумавшись.

— Кажется, я никому об этом не говорил. Погоди, я мог упомянуть о ней в разговоре с отцом. Да, кажется, так и было. Что-то случилось?

У меня похолодело внутри. Этого я и боялась.

— Твой отец дома?

Альберт закатил глаза.

— Уже семь часов вечера, где еще ему быть? Идем, он у себя в кабинете. Ты расскажешь мне, что к чему?

— Непременно.

Мы прошли через особняк в кабинет, где травертиновый пол сменился темными деревянными панелями и полками от пола до потолка. Кристиан Равенскрофт сидел за столом, потягивая кофе из кружки. На нем все еще был темный костюм и бордовый галстук, словно он только что вернулся из офиса. Его волосы стали редкими, белоснежными, как и брови. Его некогда красивое лицо с возрастом отяжелело, резкие черты стали квадратными и угловатыми. Он улыбнулся мне, но не встал. Дом Равенскрофтов одобрял брачные амбиции Альберта, но для них я была «милой девушкой», вежливой, тихой, вряд ли смущающей их и, следовательно, хорошей будущей супругой, но совсем не на их уровне.

— Пап, Кэт хочет с тобой поговорить, — Альберт взмахом руки предложил мне проходить.

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил Кристиан. Надо мной насмехались.

— Нам было бы лучше поговорить наедине, — сказала я.

— У меня нет секретов от сына.

Я сдалась на волю судьбе. Как бы я ни старалась уберечь Альберта, это не получится.

— Кому вы рассказали о связи между моим кузеном и Одри Дуарте?

В кабинете повисла тишина.

Кристиан помрачнел. Ему не понравился вопрос или то, как я его задала.

— Какое мне дело до твоего кузена или его отношений? А даже если и так, то кому бы я стал о них рассказывать?

Вот в чем вопрос, не правда ли? Я достала планшет и поставила его на стол, чтобы они с Альбертом оба могли его видеть.

— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.

— Я не понимаю к чему это.

Он рассказал кому-то. Слишком много возмущения в его голосе. Он пытался использовать свой возраст и положение, чтобы меня запугать.

— Стратерновский трубопровод, — сказала я. Последнее предупреждение.

Кристиан никак не отреагировал.

— Как бы странно это ни выглядело, сегодня вечером у меня еще есть дела. Если больше ничего… — он замолчал.

Я нажала на планшет. На его экране большая толпа людей с плакатами в руках собралась на берегу живописного озера. Солнце уже садилось и зеленые холмы вокруг озера буквально сияли.

— Что еще за Стратерновский трубопровод? — спросил Альберт.

— Стратерн — это маленький городок в Мэне. Основной источник его дохода — посещение туристами одноименного озера. Полтора года назад корпорация «Синезис» решила построить там тефлоновую фабрику. Они обещали кучу рабочих мест, но местные хотели не работу на фабрике, а чистую воду без перфтороктановой кислоты, которую фабрика сбрасывала бы в озеро. Они обратились за помощью к своим представителям в Конгрессе, но когда это не сработало, начали протестовать.

На экране протестующие трясли своими транспарантами. Пожилая черная женщина выступала перед камерами, вещая в направленные на нее журналистами микрофоны. Маленькая девочка, лет восьми или девяти, с рыжими кудряшками и бледным личиком, неловко стояла рядом с ней, не зная, что ей делать.

— Это были не анархисты, — продолжила я. — Смотрите, здесь целые семьи. Молодежь, старики, пары с детьми. Местные жители, которые жили здесь поколениями.

Кристиан вздохнул, явно смущенный.

— Протесты привлекли внимание всей страны. «Синезису» не понравилась плохая реклама, поэтому они решили что-то предпринять.

На экране кто-то закричал. Полетели плакаты, люди побежали, сталкиваясь