Шарль Перро - Сергей Бойко

Книга пишется медленно, но страницы заполняются. Шарль находит все больше доказательств своей теории и неправоты своих главных оппонентов — Расина и Буало.

Книга о борьбе «древних» и «новых» выйдет в свет еще нескоро. Она слишком серьезна, она требует слишком много сил. Шарль же решает нанести удар по своим противникам как можно раньше. Его главная цель — привлечь на свою сторону короля.

И он задумывает написать поэму о короле — о его уме, его решительности, его мудрой государственной политике, его военных талантах. Несомненно, королю должно понравиться сопоставление его с «древними» героями, ибо он, Перро, сумеет показать, что никакие античные мудрецы не сравняться мудростью с королем, и никакие античные поэмы и трагедии не в силах отразить величие французского монарха.

И с первых строк — удар по «древним». Ему нравилось то, что он придумал для начала своей поэмы:

Чтить древность славную прилично, без сомненья!Но не внушает мне она благоговенья,Величье древних я не склонен умалять,Но и великих нет нужды обожествлять.И век Людовика, не заносясь в гордыне,Я с веком Августа сравнить посмею ныне.Когда водили в бой с таким искусством рать?И штурмом крепости, как мы, умели брать?Случалось ли быстрей победы колесницеНа верх величия и славы возноситься?Когда б мы с наших глаз сорвали пеленуПредубеждения, что держит нас в плену,И разум собственный открыли пред сомненьем,Устав рукоплескать грубейшим заблужденьям,Нетрудно было б нам осмыслить и понять,Что в древности не все должно нас восхищать,Что в наши дни нельзя ей слишком доверятьсяИ можем с нею мы в науках потягаться.

Несколько месяцев он писал свою поэму. Писал несмотря на то, что в его жизнь вошло новое горе.

В 1686 году умерла его дочь Франсуаза. Ее хоронили в белом подвенечном платье. Франсуазе было всего тринадцать лет.

1687 год

Этот год занимает особое место в жизни Шарля Перро. Он объявляет «древним» открытую войну.

22 января, в холодный морозный день, когда улицы Парижа стали необычайно чистыми от обильно выпавшего снега, к зданию Лувра, где размещалась Академия Франции, одна за другой подъезжали кареты.

По случаю выздоровления короля собралось заседание Академии, на котором академик Перро должен был представлять свою новую поэму «Век Людовика Великого».

Когда все разместились на своих местах, в зал вошел король. Все академики встали и поклонились Людовику. Он же небрежно кивнул им и опустился в свое удобное кресло с высокой спинкой.

Шарль задолго до дня заседания заказал себе новый костюм у лучшего портного и новый парик у лучшего парикмахера и чувствовал себя уверенно. Однако читать поэму он поручил другому — а именно аббату Лаву.

Вообще, Шарль Перро был хорошим оратором. Он несколько раз назначался председателем Академии и в этом качестве выступал либо перед самим королем, либо перед тем или иным высокопоставленным лицом. Он активно участвовал в организации работы Академии и принимал деятельное участие в различных дискуссиях. Он мог бы и сегодня прочитать поэму, но он решил как бы отстраниться от нее, чтобы услышать ее со стороны и понаблюдать за реакцией слушателей.

Но была и другая тому причина, и ее раскрывает профессор Марк Сориано в своей докторской диссертации о творчестве Шарля Перро:

«Легко расстраивающийся, нервный Перро в трудные минуты жизни, очевидно, предпочитал общаться со своими противниками в письменной форме и доверял чтение своих поэм другим».

Как председатель Академии, Перро открыл заседание и затем предоставил слово аббату Лаву.

Конечно, Перро волновался. Еще бы! Его поэма звучала открытым вызовом «древним», которых было немало и среди академиков, и среди приглашенных на заседание:

…Твердили в старину: божественный Платон!Но, право, нам теперь довольно скучен он.Хоть верный перевод отлично сохраняетАттическую соль, Платон нас не пленяет.Едва ли мы найдем читателя, чтоб смогОсилить до конца Платонов диалог.Уже известно всем, и можем мы открытоСказать, что меркнет блеск и слава Стагирита.Он в физике уже не столп былых времен.А Геродот — не столп истории племен.Труды его, что встарь мудрейших восторгали,Добычей в наши дни пустых педантов стали.

Сторонников среди академиков у Перро было очень много, можно сказать, большинство. Но и противников было тоже немало, и они, не стесняясь присутствия короля, стали стучать ногами и выкрикивать бранные слова. Больше всех неистовствовал Буало.

— Это стыд — устраивать подобные чтения, хулящие самых великих людей древности! — кричал он.

И если бы не епископ Юэ, который сидел возле Буало и время от времени останавливал его, тот непременно устроил бы скандал, как это не раз случалось в Академии. Сдерживало Буало и присутствие короля. И все же, когда чтение поэмы было закончено, он вырвался из рук Юэ, вскочил и выкрикнул: «Это позор для Академии! Ей нужна новая эмблема — стадо обезьян, которое смотрит на свое отражение в источнике с надписью: „Красивы для самих себя!“».

В самом деле, удар по «древним» был страшен: Перро низвергал авторитеты, переключал внимание людей с древности на сегодняшний день. Он отстаивал веру в нравственный прогресс и прогресс в совершенствовании человека, в развитии науки и культуры. И построено это все было на возвеличивании короля и его подвигов — больших, нежели подвиги древних царей и полководцев. Это и определило внимание короля к проблеме «древних» и «новых» и поставило его в число сторонников Перро.

Людовик одобрил поэму. При последних ее строках Перро встретился взглядом с королем, и тот ему милостиво кивнул. И это видели другие. Академики, по крайней мере большая их часть, поздравляли Перро, жали ему руку, восхищались поэмой.

В самом деле, в поэме было много новых мыслей:

— Перро доказывал, что мир не стоит на месте, культура, наука, искусство постоянно развиваются, и нельзя все время оглядываться на древние авторитеты; и сегодня много гениальных людей!

— Перро в поэме говорит об успехах техники: изобретении телескопа и микроскопа, которые открыли новые перспективы для развития естественных наук, говорит о достижениях медицины.

— То обстоятельство, что Перро с одинаковым энтузиазмом говорит в поэме о науке, литературе и искусстве, показывает, как существенно отличаются его взгляды от взглядов Буало и Расина, которые строго отгораживали область художественного творчества от остальных видов интеллектуальной деятельности. Именно эта уравнивающая оценка творческих достижений человеческого разума явится в дальнейшем одним из основных качественных отличий эстетики эпохи Просвещения.