Возвращение чудес - Владимир Крышталев

— Азар, вы говорите странные и непонятные вещи, — тихий голос моего собеседника сейчас звучал взволнованно. — Это не укладывается у меня в голове… но я вам верю. Может, когда-нибудь я смогу и понять…

— Хорошо, — кивнул я. — Вы обязательно поймете, Жерар. К некоторым вещам нужно просто привыкнуть. А пока давайте подумаем о том, для чего я сюда явился: как предотвратить готовящуюся войну и оставить нашего друга барона в дураках.

Устроившись поудобнее, я стал рассказывать:

— Для начала, мне кажется, следует нейтрализовать силы империи…

Граф де Льен слушал вполуха, но большего и не требовалось. У меня уже возник кое-какой план.

14 глава

Спешное отбытие барона из столицы осталось незамеченным.

Больше всего я жалел о том, что вместе с Этвиком уехал мой юный «оруженосец». Мальчишка был любознательным и быстро учился, я успел к нему привыкнуть. Всегда заманчивая возможность: вложить в другого свои знания, ценности, опыт. Думаю, парень и так вырастет неординарной личностью, но хорошо бы, если б эта неординарность носила мирный характер. А то Этвик научит…

Королю я сообщил как о планах барона, так и о наличии предателя. Виктор выслушал, однако никаких заметных действий не предпринял. Возможно, мои слова звучали для него не слишком убедительно: я, естественно, пропустил ряд деталей нашего с Этвиком разговора.

Состояние Луизы улучшилось, хотя и не кардинально. Самый значительный подъем произошел после первой нашей беседы. Буквально на следующий день он сменился некоторым спадом, а потом наступил достаточно ровный период без сколько-нибудь различимых колебаний. Принцесса охотно разговаривала со мной, однако ее воспоминания или рассказы не сопровождались выплеском эмоций, как это было в первую встречу.

Но самое главное она еще не сказала — или же я ошибся.

Проходили дни. Я навещал девочку, а затем шел проводить свое «собрание». Никогда раньше не подумал бы, что у меня проявится вкус к миссионерской деятельности. Что-то там проповедовать мне всегда казалось дурацким занятием. Когда много разных людей собираются вместе, образуется толпа, а у толпы коэффициент интеллекта ниже, чем у любого из ее участников по отдельности, — это известно еще со времен Тарда и Лебона*. Толпой можно управлять, ей можно пудрить мозги. Она с радостью проглотит как гениальную идею, так и полную чушь. Что нельзя сделать с толпой, так это заставить ее мыслить.

И все же я не смог просто остаться в стороне. Я видел перед собой больных и калек, я видел людей, которые почти ничего не знают об окружающем их мире. Мне хотелось поделиться своими знаниями — потому что я видел, насколько мои знания способны изменить этих людей и этот мир. Изменить к лучшему.

Может, именно на такой ход событий рассчитывал Клод? Когда-то он сказал, что мне не отсиживаться на задворках цивилизации — хочу я того или нет. И оказался прав.

Я отдавал себе отчет в том, что в принципе способен основать новую религию. Показать этим людям парочку чудес, дополнить всё строгими моральными постулатами, поругаться с власть имущими — и готово. Некоторые люди слепо понесут мои заветы сквозь года, если не сквозь века. А что, тоже способ улучшения мира! Однако меня больше влекло к другому. Я бы охотней заложил основы какого-нибудь университета. Глупость, даже благонамеренная, остается глупостью.

Хотя, конечно, от злонамеренного ума вреда куда больше…

Однажды утром я по обыкновению зашел навестить юную принцессу.

На дворе стоял один из тех дней, которые придают лету его очарование. Ночью прошел коротенький дождик, но к утру небо прояснилось. Мягкие солнечные лучи согревали умытый мир, заставляя еще не подсохшие капли звучать симфонией красок. Пахло свежестью и фиалками. Природа была настолько хороша, что хотелось вдохнуть весь воздух, а остальное — навсегда запечатлеть в памяти.

— Привет, маленькая королева! — бодро сказал я, входя в комнату.

— Привет, доктор! — откликнулась девочка.

За время, прошедшее с нашей первой встречи, мы успели выработать определенные формы общения. Когда я впервые назвал принцессу «маленькой королевой», она удивилась и стала спрашивать, почему. Тогда я пожал плечами: «Не знаю. Ты родилась в королевской семье — значит, маленькая королева». «Я — принцесса, — твердо заметила Луиза. — Королевами становятся взрослые, когда выходят замуж». «Мне не следует называть тебя маленькой королевой?» — уточнил я. Девочка задумалась, а потом сказала: «Ну, если вы так хотите… мне кажется, это всё равно».

С тех пор я так и называл ее каждое утро.

— Как тебе спалось сегодня? — я подошел к окну и раздвинул шторы. Затем открыл балконную дверь. Приятно-прохладный летний воздух дохнул мне в лицо.

— Хорошо, — Луиза приподнялась на локте, следя за моими действиями. Она в последнее время чаще садилась в кровати, поворачивалась, и вообще проявляла активность. Это мне нравилось.

Мне не нравилось только то, что она по-прежнему не чувствует ног.

— Не скучаешь без няньки?

Со вчерашнего дня по моему требованию сиделку перестали оставлять на всю ночь. В случае необходимости принцесса всё равно могла позвать ее из соседней спальни, но я хотел, чтобы девочка хоть иногда чувствовала себя наедине с собой.

— Непривычно, — призналась Луиза. — Как-то пусто… и немного страшно.

Я весело улыбнулся:

— Но не так страшно, чтобы звать няньку?…

Принцесса покачала головой. Ее губы тоже тронула улыбка:

— Нет. Совсем чуть-чуть. Знаете, доктор, когда нянька ушла… я еще долго не спала. Я думала. Вы говорили, что чудеса для всех разные. Кто-то считает: такого не может быть. А другой это запросто делает.

— Бывает, — кивнул я.

— Но тогда получается, что какой-нибудь человек может делать что-то совсем невероятное? Например, летать. Или очень долго плыть под водой.

— Тебе это кажется интересной мыслью.

— Я просто не думала об этом раньше. Получается, на свете не бывает чудес, потому что если человек что-то делает, это для него никакое не чудо. Ведь правда?

— Ну, я могу только согласиться с тобой. Когда человек что-нибудь умеет, ему самому это видится обычным.

Луиза откинулась на подушки. Ее лицо было задумчивым, как будто она решала какую-то важную проблему.

Затем девочка заговорила снова, и ее голос звучал глуше:

— А вы поверите, если я что-то вам скажу?

Она спрашивала серьезно, и потому мой ответ был не менее серьезен:

— Если ты считаешь, будто в это трудно поверить, то я не могу дать твердых обещаний. Но я буду стараться поверить.