Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович

В последнем тексте мы видим ключевую фразу: «Надо этот вопрос <…> поставить в Политбюро». К сожалению, нам не удалось обнаружить материалы дальнейшей дискуссии. Но ясно, что в этом споре председатель ОГПУ оказался побежденным. 27 июля 1925 года Г. Г. Ягода и новый начальник Секретного отдела Я. С. Агранов направили в ЦК РКП(б) объяснительную в связи с жалобами руководства Еврейской коммунистической партии Поалей-цион на систематическую травлю и преследования «легальной советской партии». Руководители ОГПУ оправдывались тем, что все действия в отношении партии проводились «согласно директивы совещания при Орготделе ЦК РКП в прошлом году, в том смысле, что ЕРКП ПЦ ликвидировать не следует, но не нужно давать ей возможности широкого распространения» [817]. Очевидно, что руководящие работники ОГПУ в вопросе о политических преследованиях в отношении даже легально существовавших в тот момент организаций руководствовались не мнением своего начальника, а указаниями партийного аппарата.

Вместе с тем в течение 1920‑х годов партийный аппарат сам становился все более зависимым от материалов ОГПУ о реальных политических процессах, происходивших в стране. Как мы уже писали, сводки и доклады ВЧК — ОГПУ, в отличие от материалов партийных и других органов, были строго регулярными, давали более объемную и насыщенную конкретными фактами картину политической и экономической ситуации. Все это превращало постепенно аппарат ОГПУ в главного информатора партийного руководства. В отчете о работе Информотдела ЦК ВКП(б) за вторую половину 1924 года отмечалось, что за это время от ОГПУ было получено 35 сводок, 9 обзоров и 527 выписок из сводок, которые использовались «максимально» [818].

В октябре 1927 года член ЦК ВКП(б), ответственный работник аппарата ЦК Э. И. Квиринг по поручению секретаря ЦК В. М. Молотова просил Г. Г. Ягоду срочно прислать целый ряд информационных материалов о положении в деревне, в том числе «О выступлениях крестьянства в пользу необходимости создания крестьянских союзов и партий (в динамике за последние три года)», «О количестве зарегистрированных случаев контрреволюционной агитации в деревне (за последние три года)», «О количестве зарегистрированных антисоветских организаций в деревне, а также и в городе с крестьянским уклоном (за последние три года)», «О количестве фактов насилия над советскими работниками и селькорами (за последние три года)», «О бандитизме (за последние два года)», «О „дымовках“ [819] и фактах явного разложения советского аппарата в деревне (за последние два года)» [820].

В июне 1928 года Информотдел ЦК ВКП(б) просил ОГПУ предоставить сводку материалов о религиозном движении и сектантстве среди рабочих и крестьян [821]. Таким образом возникала определенная зависимость при принятии политических решений от информации ОГПУ. В своих сведениях для В. М. Молотова в октябре 1927 года ОГПУ подчеркивало, что за 1924–1927 годы резко выросло число выступлений за создание «крестьянского союза» (почти в 17 раз), в 2,5 раза увеличилось число случаев «кулацкого террора» и т. д. [822] Таким образом, статистика ОГПУ подкрепляла тезисы группы Сталина о нарастании классовой борьбы в стране, строящей социализм, о том, что «кулак есть заклятый враг трудящихся, заклятый враг всего нашего строя» [823]. Не менее активно использовали материалы ОГПУ и местные партийные комитеты. Тем более что это не только поощрялось, но и прямо требовалось от них аппаратом ЦК. В секретном циркулярном указании от 2 февраля 1926 года за подписью секретаря ЦК ВКП(б) С. В. Косиора и зав. организационно-распределительным отделом ЦК, кандидата в члены ЦК К. В. Гея было сказано: «Имеющиеся в ЦК материалы говорят, что местными партийными и советскими органами недостаточно используются в работе материалы сводок и информационных докладов ОГПУ. ЦК указывает на необходимость более внимательного отношения к этим материалам для учета политического настроения масс» [824].

Интерес и доверие местных партийных органов к сведениям ОГПУ показывает обращение ответственного организатора Гдовского укома партии в орготдел Ленинградского губкома в 1924 году с просьбой о получении копий сводок местных чекистских органов, поскольку уком особенно «интересует детальное освещение опроса о работе в деревне <…> [ибо] мы пока только поверхностно наблюдаем» [825]. Не случайно в феврале 1927 года Ленинградский губком партии направил Информотделу Ленинградского ОГПУ следующее сообщение:

Присланные Вами обзоры, сводки и докладные записки помещались нами отдельными фактами в еженедельной информационной сводке, делались запросы по партийной, профсоюзной и хозяйственной линии. <…> В отношении содержания и своевременности ваших материалов, то их ЛК [Ленинградский комитет] считает удовлетворительными. За последний год наблюдается значительное улучшение разработок. Недостатком является значительное запаздывание информации по деревне. В большинстве случаев обзоры и сообщения используются как материалы к заседанию Секретариата и оргколлегии ЛК, делаются запросы. ЛК считает целесообразным продолжать выпуск периодических сводок по отдельным наиболее актуальным вопросам, в частности, режим экономии, безработица, настроение интеллигенции и т. д.

Здесь же высказывалось пожелание перейти от трехдневных сводок по промышленности к недельным, а в месячных обзорах больше внимания уделять цифровому анализу [826].

Подведем некоторые итоги. В течение 1920‑х годов получила укрепление и развитие система тотального политического контроля над всеми группами населения, в том числе и членами коммунистической партии. Основными каналами ее реализации являлись партийные комитеты, военные политорганы и ВЧК — ОГПУ. Эта система использовала личные наблюдения и донесения партийных и военных политработников, устные и письменные сообщения добровольных и платных информаторов, материалы личной переписки граждан (перлюстрацию) и многочисленных писем-обращений в различные органы печати, учреждения и т. д. Система предусматривала четкий порядок передачи накапливаемой информации по вертикали.

При этом существовали строго определенные сроки ее предоставления, тематические рамки содержания. По насыщенности конкретной информацией, по степени ее анализа, по точности выполнения предъявляемых требований выделялись материалы ВЧК — ОГПУ. По пути наверх все эти материалы подвергались определенной обработке передающими инстанциями в соответствии с их идеологическими позициями, структурными интересами, представлениями о требованиях, предъявляемых высшим руководством в данный момент, и т. п.

Эта система не имела никакой правовой основы, а опиралась лишь на секретные инструкции и решения высших партийных органов, Политуправления РККА и ВЧК — ОГПУ. Информация, поступавшая по каждому из этих секретных каналов, имела свои специфические особенности. Партийные и военно-политические чиновники стремились показать в целом успешность своей агитационно-пропагандистской работы по повышению сознательности «трудящихся масс» при наличии, конечно, «враждебных и несознательных элементов». Органы ВЧК — ОГПУ, по нашему мнению, тяготели к сравнительно большему упору на изображение теневых сторон советской действительности, опасности роста контрреволюционных группировок, подчеркивая тем самым свою нужность и полезность. Постепенно, к концу 1920‑х годов информация ОГПУ начинает все больше учитывать политические позиции и установки руководства страны.