Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович

На этом же заседании чекист Петров при обсуждении вопроса «Об улучшении работы госинфаппарата» предложил создать «для лучшего освещения госинформации сеть осведомителей на местах, т. е. в коллективах, что можно осуществить через губком и ннформподотделы райкомов, а также уездкомов». Возражений это не вызвало, поэтому было решено: «Просить губком об утверждении данного пункта, а тов. Подольскому <…> наладить связь с зав. информацией райкомов, который передает выделенному тов.[арищу] по секретной информации райкома, который в свою очередь обработав и проверив направляет в Смольный <…> тов. Подольскому» [797].

Сформулировано, конечно, довольно коряво, но главная мысль — о необходимости иметь специальных осведомителей в партийных организациях — ясна. На деле далеко не везде госинформтройки выполняли свои обязанности. На заседании такой тройки в Томске 19 октября 1922 года выяснилось, что за четыре месяца губернский комитет РКП(б) и губисполком не дали никаких сведений для ГПУ. Аналогичным образом поступили и другие советские учреждения губернского уровня, которые сообщали минимум о своей работе. Иногда на заседания тройки присылали некомпетентных беспартийных [798].

Сотрудничество органов ОГПУ и партийных комитетов продолжалось и укреплялось все последующие годы. В январе 1927 года Ленинградский горком сообщал в Информационный отдел Полномочного представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе (ППОГПУ в ЛВО):

На Ваш запрос от 13 января <…> сообщаем: Присланные Вами обзоры, сводки, докладные записки помещались нами отдельными фактами в еженедельной информационной сводке, делались запросы по партийной, профсоюзной и хозяйственной линии. <…> Недостатком является значительное запаздывание сведений по деревне. В большинстве случаев используем обзоры и сообщения как материал к заседанию Секретариата и Оргколлегии. ЛК считает целесообразным продолжать выпуск периодических сводок по наиболее актуальным вопросам: режим экономии, безработица, настроения интеллигенции.

Тут же отмечалась нецелесообразность трехдневных и желательность недельных сводок [799].

На протяжении 1920‑х годов ЦК партии постоянно напоминал коммунистам о необходимости внимательно относиться к нуждам чекистов. 4 апреля 1921 года на места было направлено совместное письмо за подписью секретаря ЦК РКП(б) В. М. Молотова и председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, в котором подчеркивалось, что местные парторганизации должны по отношению к ЧК «создать атмосферу коммунистического доверия и оказывать им всяческую материальную и моральную поддержку» [800]. В связи со смертью Ф. Э. Дзержинского, за подписью И. В. Сталина партийным руководителям республик, краев, областей и губерний был направлен 5 августа 1926 года секретный циркуляр, требовавший всемерного содействия ОГПУ в деле его пополнения «выдержанными и стойкими партийцами». Документ подчеркивал, что «ВЧК — ОГПУ, вооруженная часть нашей партии — больше чем когда-либо теперь требует особого внимания к себе со стороны всей нашей партии» [801].

Пример такой заботы о нуждах чекистов показывал партии прежде всего сам Центральный комитет. В тяжелейшее время, когда в стране бушевал голод и секретные сводки ВЧК сообщали о многочисленных случаях людоедства и массовых эпидемиях, Политбюро на своем заседании 20 марта 1922 года решило удовлетворить ходатайство И. С. Уншлихта об ассигновании ГПУ 100 тысяч рублей золотом «на специальные расходы» [802]. Через два месяца, 18 мая, Политбюро при участии Ленина провело заседание на тему «О материальном положении сотрудников ГПУ». Было решено, «учитывая необходимость и важность существования секретной агентуры ГПУ, предложить Центральной бюджетной комиссии не сокращать кредита на секретные расходы и утвердить таковой в размере, испрошенном ГПУ, т. е. 10 000 000 довоенных рублей». В условиях инфляции было решено на май 1922 года отпустить ГПУ 400 миллиардов рублей [803]. Напомним, что такой же 10‑миллионный фонд на секретные расходы имело российское МВД в 1913 году, т. е. в совершенно других экономических условиях.

«Постоянную заботу» партийные органы проявляли, в частности, о работе Политконтроля. В 1922 году ряд посольств заявили о вскрытии дипломатической почты и была создана комиссия Политбюро ЦК. 9 октября 1922‑го она, при участии зам. зав. агитационно-пропагандистским отделом Я. А. Яковлева, зам. председателя ГПУ Г. Г. Ягоды и зам. наркомпочтеля А. М. Николаева, обсуждала вопрос «О военно-политической цензуре». «Легализацию цензуры международной корреспонденции» комиссия признала «нежелательной». Личный состав военно-политической цензуры комиссия сочла «мало развитым и мало соответствующим по своему политическому уровню».

«Для устранения этого недостатка» комиссия рекомендовала «значительное повышение оплаты труда сотрудников ВПЦ и привлечение на работу контролеров более подготовленных в политическом отношении и более развитых товарищей». Одновременно комиссия указала на необходимость «повысить качество и тщательность работы». С этой целью предложили привлечь «старых специалистов». Для «уменьшения механистичности работы» посоветовали ГПУ принять меры «к некоторому сокращению объема просматриваемой корреспонденции, прибегая к массовым осмотрам в исключительных случаях». А чтобы «зловредные империалисты» не обвиняли пролетарское государство в нарушении тайны переписки, в перлюстрации, Наркомпочтелю было наказано «усилить надзор за повреждениями почтовой корреспонденции иностранной почтой в целях заявления протеста по этому поводу с передачей этого материала в НКИД для использования соответствующим образом» [804]. Поскольку на деле проблемы сохранялись, 4 апреля 1924 года зампред ОГПУ Г. Г. Ягода издал очередной приказ: «Ввиду наблюдающихся случаев вскрытия органами политконтроля ГПУ официальной корреспонденции дипломатических представительств иностранных государств, признающих СССР „де-юре“, приказываю принять все меры к прекращению подобного вскрытия, так как малейшее подозрение со стороны указанных иностранных представительств о перлюстрации их корреспонденции вызывает целый ряд протестов и дипломатических недоразумений» [805].

Думается, приказ этот был скорее всего «дымовой завесой», ибо на деле практика перлюстрации продолжалась. В январе 1926 года германское посольство (а Германия в тот момент была дружественной СССР страной) обнаружило, что корреспонденция из Тифлиса (Тбилиси) в Москву прибывает «с явными следами вскрытия» [806]. Налицо была необходимость повысить профессиональный уровень вскрытия корреспонденции.

2 декабря 1924 года комиссия ЦКК — РКИ под председательством Н. П. Крумина (член ЦКК) с участием А. М. Любовича (нарком почт и телеграфов), М. М. Литвинова (зам. наркома иностранных дел), Г. Г. Ягоды и И. З. Сурта (начальник Отдела политконтроля ОГПУ) обсудила вопрос о взаимоотношениях Политконтроля с Наркоматами почт и телеграфов и иностранных дел. Комиссия отметила «тяжелые условия» работы сотрудников ОПК на Московском почтамте (теснота помещений, их неприспособленность, отсутствие вентиляции, перегрузка в работе и т. п.). Было предложено принять меры к устранению этих недостатков: подыскать новое помещение, наметить меры «наибольшей изоляции мест Политконтроля внутри почтовых экспедиций», «Почтамту принять меры к улучшению гигиенических условий в предоставленных Политконтролю помещениях (вентиляция)».