Нежизнеспособный - Yuri Lepichuri

столь каменного выражения лица. В светло-серых глазах юноши дрожали блики от еле заметной беготни глазами по чертам лица товарища. Понемногу усмиряя волнение, он двинулся вперёд и сел на край дивана, обнимая маленькую подушку.

– Я сказал убирайся.

«Что пришёл насладиться моим отчаянием? Что за нелепость? Чем ты можешь помочь? Ты же даже не знаешь моего груза на сердце! Хочешь самореализоваться, якобы делая мне лучше своими объятиями? Что за детский сад?» – пока на редкость жестокие и необоснованно грубые слова лились на блондина в голове Кирея, Ний придвинулся ближе и попытался по-дружески почти невесомо обнять парня, сейчас больше похожего на дикобраза выпустившего иглы. Однако Кирей увернулся от доброго жеста и, обогнув по дуге друга, удалился в другую комнату.

– … – Художник даже не успел издать и звука.

– Дай мне просто обнять тебя.

– Да завались! – крикнул брюнет. Сейчас его бесило, кажется, всё что он видел. И эти шторы, которые выбрал Ний в прошлом году и стоявшие в углу картины, которым «пора было съехать в музей и не тратить на себя жил. площадь». Или «лучше бы он спалил к чёрту абсолютно все свои работы, зачем жечь только большую их часть? Пусть горят все. Всё равно никому не показывает! Нашёлся скромник!» и этот вечный запах масляных красок тоже «в печёнках сидит».

– Ты же просто притворяешься таким милым, хватит уже строить из себя совершенство. Ты же хочешь выставить все эти картины в артстейшен, хочешь, чтобы они собирали сотни тысяч лайков в инсте. Но не делаешь этого, ты нашёл то, что ещё больше будет тешить твоё самолюбие! Я же прав? Ты упиваешься наслаждением, когда о тебе говорят, как о святом, истинном художнике, творящем для искусства, а не славы, ты потешаешься над моими проблемами и питаешься ими для вдохновения, почему бы тебе просто на исчезнуть из моего дома?

– Ний опешил, ведь никогда прежде не смел задеть друга и не желал ему зла и уж тем более не использовал в корыстных целях. Он стоял, как вкопанный, когда человек пред ним исказился в лице и всем телом подался в перёд замахиваясь.

Кулак не коснулся лица, но замер совсем близко.

– Я даже прикасаться к такому, как ты не хочу! Просто свали ты нахрен! Что б ты сдох!

– Будь его обидчиком кто бы угодно другой он бы не стал продолжать ссору. Ушёл по своим делам, как дикий кот. Но сейчас перед ним стоял его самый дорогой человек. Его чистейший ангел дарящий свет искренности и человеколюбия, тот кого он рисовал украдкой, в ком видел неиспорченную человеческую натуру и детскую наивность. И этот светлый образ сейчас был непросто притенён, он был, словно окровавленное разбитое зеркало, в котором почти не различимы черты Кирея.

– Пожалуйста, солнышко, успокойся, что с тобой случилось? Ты пьян? Тебя кто-то так сильно задел? Правда, хочешь, ударь, станет легче.

– Я сказал собирайся и вали, ты же можешь себя обеспечить, тогда какого хрена мы вообще тогда живём вместе?

– Котёночек мой, дай мне помочь тебе, давай я утешу тебя? Хочешь обниму?

«Это же всегда помогало, как ни как».

– Мои руки только для тебя. – Ний отступил назад и приглашающим жестом указал на всю безобидность и тепло, которое только было у него по отношению к товарищу.

– А вот и не ври, ты вечно гладишь мою сестру я нисколько для тебя не особенный, ты всегда просто использовал меня, как ресурс.

– Нет же, ты сам просил быть с твоей сестрой таким же милым, как с тобой, ты знаешь, как я не люблю людей. И ты не ресурс – голос парня совсем приглушился, как бы прячась от гнева. Да, Ний не испытывал чувства привязанности ни к Джун, ни даже к своей собственной семье. Будучи человеком искусства – картины, музыка и литература единственные вещи, что заставляли его сердце трепетать и таять. А также он – юноша чьи карие глаза сейчас наливались кровью, это было произведение искусства самой вселенной.

Ний переменился в лице и с тяжёлым взглядом оглядел друга, он хотел вернуть прежнего милого робкого парня, но случиться этому, видимо, было не суждено. Удар и художник повалился на пол. Он мог лишь с надеждой сказать:

– Ты же не такой. Я видел тебя насквозь столько лет. Ты не такой. Дай мне утешить и излечить тебя.

Последних слов Кирей почти и не услышал. Оставив Ниума, он вышел из комнаты и, словно впервые, посмотрел на свои руки. Руки, которые ударили единственное, что держало его тем, кем он хотел быть. Когда Ниум поднялся и попытался подойти к другу и что-то сказать, брюнет выскочил из дома и пустился так быстро бежать, как только мог. Он следовал самому привычному маршруту – на занятия, и, хотя рабочий день подходил к концу, двери ещё были открыты. Бессознательно он ринулся внутрь и следуя рефлексу свернул на лестницу, ступени мелькнули под ногами. Поворот. Ступени. Поворот. Ступени. Третий этаж. Коридор к небольшому укромному месту – два небольших диванчика и дерево, сплетавшееся с белым вьюнком.

Это было просто ошибкой планировки когда-то и чтобы не терять места за зря здесь установили звукоизоляцию, позволяя студентам и преподавателям приходить отдохнуть. Большое панорамное окно пропускало холодный лунный свет и Кирей, закрыв за собой дверь, упал на колени и с силой ударил кулаками по полу

Кирей кричал перед пустотой, которая навряд ли могла его понять.

Кирей лежал на полу, смотря в потолок.

Прошло ещё какое-то время пока ярость не остыла. И вот он уже вытянул руку перед собой к небу. Он посмотрел внимательно на ладонь, которой ударил бывшего друга. Такая некогда худая и слабая рука могла сделать больно? Кажется, тогда она была и не его вовсе… да нет вроде и его.

Его одолевало смятение. Никогда прежде не ввязывавшийся в драки и не получавший телесных наказаний, для него жестокость была уделом фильмов и книг, насилие всегда обходило его стороной и от этого казалось таким далёким и не реальным, как продукция «каждый день» для наследного принца. А сейчас это произошло. И не просто где-то далеко, на другом краю света, или с мало знакомыми людьми. Это произошло даже не над ним, что можно было бы просто принять и смириться, простить обидчика.