Террорист из «Гринго» - Александр Мокроусов

Через двадцать минут я и Патель Сингх сидели рядом и говорили о том, что привело нас в эту точку, в этот момент. Мы сидим на знакомом мне тюфяке, именно на нем я очнулся меньше часа назад. Мы не видим друг друга, потому что в подвале темно, ни один лучик света не проникает через плотно закрытый люк, а лампу нам выключили как только стянули руки за спиной. Но даже если бы нам оставили освещение, мы бы не видели друг друга, потому что мы сидим спина к спине. Кстати, пока что так сидеть даже удобно. По крайней мере мне. Под моим весом Патель чуть склонился вперед, к коленям, поэтому у меня получилась вполне себе удобная, чуть жестковатая от торчащего позвоночника, но пока что приемлемая спинка. Что будет через двадцать минут, когда мышцы затекут, я старался не думать.

Вместе с молодым Сингхом и Еленой Эглит в дом вошли еще три человека. Двое из них были явно простыми солдатами, а вот третий, с острым носом, рыжеватой бородой и шляпе, просто вылитый Ван Гог, наверняка был какой-то фигурой. При его появлении Патель весь как будто сжался и, даже стал каким-то серым, словно из него за секунду выкачали всю кровь.

Ничего не говоря, никак не приветствуя ни меня, ни отца, молодой Сингх подошел к Пателю и с размаха ударил его по лицу. Ладонью. Не кулаком. Так араб может ударить только кого-то, кого искренне презирает.

– Ты испортил мою кровь. Ты, жалкий, больной пакистанец. Не знаю, каким колдовством ты обольстил мою мать, но я знаю, что она умерла от позора. Как только твое колдовство перестало на нее действовать она умерла.

После этих слов на Пателя не нужно было направлять пистолет. Он сам, будто во сне, встал из кресла, сам повернулся спиной и позволил стянуть сзади руки пластиковыми стяжками. Будто сомнамбула, он спустился по лесенке в подвал и сел на тюфяк.

Я проделал все то же самое, только с более осмысленным взглядом и под дулом пистолета. Но результат был один и тот же. Мы сидим в темноте, руки сцеплены пластиковыми наручниками за спиной и еще и связаны теми же пластмассовыми хомутами друг с другом. Мы сидим и ждем, когда придет кто-то и решит нашу судьбу. Но вот о том, что это решение ни мне, ни Пателю не понравится, я даже не гадал.

– Яровизация. – Это первое слово, которое произнес Патель за те десять минут, которые прошли с появления в доме его сына.

– Яровизация, что это?

– Если зерно на ранней стадии развития подвергнуть яровизации, оно меняет свои видовые свойства. – Он не отвечал на мой вопрос, он просто разговаривал с кем-то, кого я не видел и кого вообще не было в этом подвале. – А ведь это была моя идея, мой проект. Работать с мальчиками лет десяти. Они такие восприимчивые, их так легко и просто подтолкнуть туда, куда нужно. Особенно, если у этих мальчиков нет родителей и они ищут их в любом взрослом, кто хоть на минуту посмотрит им в глаза и поинтересуется их жизнью. Минута. Да, на каждого достаточно минуты. С нашими ресурсами это вполне допустимо. Это не стоит каких-то денег. Просто один воспитатель в приют. И через три года у нас в распоряжении будущий директор, бизнесмен или даже министр. Мы все вышли из детства. Нас всех сконструировали те взрослые, которые нас окружали.

Патель умолкает, а я почему-то вспоминаю свое детство. Друзья, знакомые, даже враги. И много книг. Дюма, Белянин, Дрюон, Жюль Верн. В моем детстве не было Джоан Роулинг, зато был Владислав Крапивин. Вообще, если есть термин «Тургеневская девушка», то обязательно должно быть и понятие «Крапивинский мальчик». Переходящее в «Ремарковского юношу»…

– Это была моя идея, натренировать пару-тройку подростков для ограбления Тауэра. – Меж тем продолжает Патель. – Это очень просто, у подростков и так психика не совсем устойчивая, а у инвалида она и подавно битая может быть, если ее конечно в нужном месте надавить. И вы не представляете себе, Максим, на что готов мальчишка, ради приключений. – Я понимаю, что мистер Сингх уже осознанно говорит со мной. Вот только я все еще не понимаю, к чему все это. Не тот он человек, кто станет просто так о прошлом переживать. Хотя… Не зря я его топливо как «мессия» когда-то опознал. Меж тем он продолжает. – А если дать пацану возможность бегать… Вы не поверите, Максим, но иногда у семей нет какого-то вшивого миллиона фунтов на операцию своему ребенку. И вот если вы им эту сумму дадите… Вы знали, что за миллион можно получить не то, что раба, а, ну не знаю, руку что ли. За какой-то миллион вы получаете человека, который не думает, не строит планы на будущее, не живет своей жизнью. Это просто ваша конечность, которой вы даете сигнал, и она действует. Вот так же и с этими детьми. А ведь они еще вырастут, они еще кем-то станут…

Пакистанец умолкает. Я тоже ничего не говорю. Потому что сейчас, вот прям в эту минуту он идут в нужную мне точку. Я долго размышлял над тем, как мне перевербовать Пателя. Как, какими словами сделать так, чтобы он согласился предать «Гринго». Он слишком умен для простого, прямого захода, но и кривой посыл, манипуляцию, он моментально увидит и отторгнет. И второго шанса у меня не будет. А тут он сам, самостоятельно идет туда, куда я не знал как его отправить. Вселенная, ты снова мне помогаешь. Спасибо. Осталось только остаться в живых, а в остальном все складывается удачно.

– Максим, вы никогда не думали над тем, что наши враги – это та цена, которую мы платим за успех? У неудачников нет врагов. – Патель вновь умолкает. Я тоже молчу, только сложил пальцы крестом, чтобы он продолжал. Пальцы крестом, пожалуй, это все, что я сейчас могу сделать. – В моей организации я поднялся от простого аудитора, можно сказать бухгалтера, до уровня финансового директора. Это очень крутой взлет. Вы не знаете наших цифр, но поверьте, это очень круто. Однако я не араб. И я не вхожу в семью. А значит, я не выросший внутри лидер, пусть и из запасного состава, а выскочка, занимающий чье-то место. Место какого-то глупого, никчемного специалиста, но с правильной кровью в жилах. Да, наверное мой сын прав. Я