Белый ворон Одина - Роберт Лоу

Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица. Клянусь Одином, Квасир-то прав! Осторожно отложив предмет в сторону, я посмотрел на него новыми глазами. Ну, так и есть — башмак Хель! Обувку эту изготавливают специально для покойников, которые при жизни слыли особо жестокосердными. Считается, что такому человеку уготована долгая и тяжелая дорога во владения Хель. Путь его будет усеян терниями, а река, которую придется пересекать, — острыми камнями и ядовитыми змеями. Так что подобные башмаки с толстой и прочной подошвой являются проявлением незаслуженной доброты со стороны родственников и друзей усопшего.

— Точно, так и есть, — пробурчал Финн, вошедший в комнату и успевший услышать слова Квасира. — Сейчас какой-то бедняга бредет по тернистому пути в Нифльхель и проклинает монаха, ограбившего его могилу.

Судя по всему, Мартина это не слишком волновало. Он не считал зазорным разрыть могилу проклятого язычника и взять то, что понадобилось христианскому монаху. Тем не менее факт сам по себе примечательный. Он показывает, как низко пал Мартин. Сейчас никто бы не узнал в нищем побирушке того блестящего и щеголеватого священника, который некогда вел богословскую беседу с Иллуги Годи в парадном зале крепости Бирки.

— А как мальчишка? — спросил я.

— Обоссался и немного замерз, — усмехнулся Финн. — А так в полном порядке. Ты спас ему жизнь.

— Да нет, все как раз наоборот — это он спас мне жизнь, — признался я. — Ведь это Олав придумал хитрость с телегой.

Брови Финна в удивлении взлетели вверх. Побратим молчал, но ничего говорить и не требовалось. И без того было понятно, что я должен ощущать, задолжав Вороньей Кости вергельд за мою жизнь. А чувствовал я себя человеком, который проваливается в бездонную трясину. Рано или поздно этот маленький паршивец Олав взыщет с меня должок, да так, что мало не покажется. Впрочем, стоит ли убиваться заранее… Поживем — увидим.

— А другой труп? — поинтересовался я. — Ну, тот, с которым сражался Торкель?

Честно говоря, не знаю, зачем я спросил. Я же помнил, какое неприглядное зрелище представлял из себя противник Торкеля после того, как тот обработал его своим мечом. И вряд ли он стал выглядеть лучше после двенадцатичасового пребывания под снегом.

— С ним тоже все в порядке, Торговец, — ответил Финн. — Как был женским, так и остался.

При этих словах мы все посмотрели в угол — на спеленатый окаменелый сверток, который мы забрали с места боя. Труп, несомненно, принадлежал женщине. Меня дрожь пробрала, когда я вспомнил пронзительный крик, с которого началась вся заварушка. А потом — бесконечный снегопад и всадники, кружившие вокруг нас… И безумная ярость Торкеля, обрушившаяся на эту неизвестную.

Мы рассмотрели труп еще в степи. Стоило Оспаку очистить его лицо от налипшего снега, как Тин вздрогнул и прошептал:

— Ойор-пата.

После этого маленький булгарин замкнулся в себе и не вымолвил больше ни слова. Спасибо Абрахаму, высокому рыжеволосому хазарину, знакомому с языком своих соседей-степняков. Он объяснил нам, что слово это переводится со староскифского языка как «мужененавистницы».

Тело женщины было изрядно изрублено мечом Торкеля — похоже, он дал выход своей ненависти, замешенной на страхе. Но то, что осталось, позволяло сделать определенные выводы о личности погибшей. Прежде всего, женщина не являлась рабыней. Одежда ее была из дорогой ткани и к тому же с большим количеством золотых украшений. На безжизненно-белых щеках — синие татуировки, придававшие лицу суровое выражение. И, кроме них, старые побелевшие шрамы. Волосы женщины, заплетенные в косы, были скреплены сзади в хвост — именно так поступают воины перед началом сражения.

Она была достаточно молода, однако ни у кого бы не повернулся язык назвать ее хорошенькой. И вообще, как справедливо заметил Иона Асанес, рядом с такой женщиной как-то не хочется думать о любви. На шее у нее болтался огромный клык дикого вепря, и я особо не сомневался, что убила она зверя собственноручно. На ладонях у женщины обнаружились грубые мозоли. Большие пальцы окружали твердые окостеневшие наросты, на одном до сих пор сохранилось прижимное кольцо.

— Вот к чему приводят ежедневные занятия с мечом и степным луком, — заметил Финн. — Кроме того, посмотрите, какая она кривоногая. Большую часть жизни эта женщина ездила верхом. Как-то не верится, что этими самыми руками она варила суп или шлепала малолетних неслухов.

Ну, руки-то ладно, у нас и самих ладони не краше. Куда больше смутила голова женщины: она была необычной удлиненной формы, со скошенным назад лбом. Да и шрамы на щеках выглядели нарочито прямыми — не похоже, чтобы она заработала их в случайном бою. У тех, кто видел это, рука сама потянулась сотворить охранный жест. Кто-то прошептал слово «Нифльхель», и остальные зашикали.

— Она что, из карликов? — спросил Гирт. — Интересно, и когда это подземные кузнецы успели превратиться в остроголовых баб, которые скачут по степи и сражаются не хуже мужчин?

Объяснения мы получили от Ионы Асанеса, хоть Абрахам и ворчал на него, что, мол, негоже говорить о таком. Якобы еврейское священное писание вообще запрещает поминать нечистых духов.

Тем не менее Асанес сказал:

— Геродот.

— Что-что? — заинтересовался Финн, оторвавшись от своего занятия (он пытался впрячь лошадь в перевернутую и вновь водруженную на колеса телегу).

— Не что, а кто, — поправил Иона. — Был такой греческий историк. Он писал о женщинах, которые жили во времена древних героев. Женщины-воины из скифского племени звались амазонками и были очень похожи на эту незнакомку. Величайший в мире силач по имени Геракл сражался с ними и одержал победу. Правда, было это давно… Я прочел об этом в книге из Новгородского монастыря.

Тут все умолкли, пораженные тем фактом, что среди них, оказывается, есть человек, который не только держал в руках, но и читал книгу. Многие увидели юного грека в совершенно новом свете.

— Они все еще живут, — вмешался в разговор Морут, маленький смуглый хазарин. — Женщины эти принадлежат к одному из яских племен.

— Как ты смеешь! — пророкотал бас Абрахама. — На само упоминание о них наложен херем.

— Что такое херем? — спросил простодушный Гирт.

— Ну, это своего рода приговор, — пояснил Морут. — Тебя объявляют недостойным последователем Торы.

Тора — это собрание священных саг иудеев и одновременно свод весьма строгих правил. Нарушение одного из запретов грозило Моруту исключением из числа евреев. Я достаточно насмотрелся в Бирке на людей их племени — и хазар, и радонитов, — чтобы понять: для еврея это самое страшное наказание.