Область личного счастья. Книга 2 - Лев Правдин

Торопливо выгружая из чемодана на стол коробки и свертки, Марина говорила:

— Доконал меня ваш Иван Козырев — умнейшая голова… Помогайте, — приказала она, ставя на стол бутылку портвейна.

На ее тонком матовом лице проступил румянец возбуждения. Она торопилась поскорее покончить со своими хозяйскими обязанностями, чтобы приступить к чему-то более важному.

Откупоривая портвейн, Виталий Осипович спросил:

— Я не понимаю только одного: чем вас ушиб Ваня Козырев?

— Все вы, начиная с Жени, ушибали меня. «Ожидающий Берзин» тоже руку приложил. А это был последний удар. Ну, садитесь. Сначала выпьем этого вина. Купил его Берзин.

Она не стала говорить, что все остальное куплено и уложено Катей. К чему? Но, посмотрев с каким аппетитом Виталий Осипович ест, подумала, что можно было бы к сказать. Вряд ли это сообщение повлияло бы на него.

Отставив пустой стакан, Марина торопливо заговорила:

— С тех пор, как я живу здесь, слышу только два слова. Одно из них — «строим». Все строят. Иван Козырев хочет строить сразу целую улицу. Это надо понять! И мне надоело всю жизнь быть родственницей Обмановых. Ну да. И нечего тут замазывать. Я сегодня поняла эту горькую истину. Нельзя безнаказанно обманывать себя и других. Мы сегодня наглотались в этой затхлой избе всякой дряни. Он там от какой-то совершенно дикой зависти выжил из ума. Зависть сделал своим знаменем. А мое знамя — трусость. Я боялась жизни и только сегодня это поняла. Я упала так низко, что начала свысока смотреть на людей. Нечего скрывать, я считала себя выше всех. Избранной. Жила, как в пустыне, душу спасала. Полюбить по-человечески, по-женски считала недостойным. Какая непроходимая глупость!

— Вот что, — перебил ее Виталий Осипович, которому надоела роль пассивного слушателя. — Вы сказали о двух словах, которые часто слышите здесь. Первое «строим». А второе?

Поглядев на Корнева несколько удивленно, Марина ответила:

— Так я же сказала. Любовь. Это второе слово, а может быть, оно даже первое. В свое время я этого не понимала…

Он снова перебил ее торопливую речь:

— Дальше я все знаю: вы оттолкнули любовь…

Марина закинула руку, как бы поправляя светлые свои волосы, и, глядя в потолок, подтвердила:

— Да. Мне, дуре, казалось, что Тарас недостаточно культурен для меня и ему надо духовно подрасти. Он-то подрос, пока я ждала. Окончил институт и сделал много полезных дел. И он нашел свою любовь. Он жил вовсю. Только сейчас я догадалась, что он всегда был выше меня.

— Вот как, — растерялся Виталий Осипович. — А помните наш последний разговор после войны? На веснянском вокзале?

Марина подняла свои тонкие брови, отчего на лбу появилась морщинка, придавшая ей страдальческое выражение.

— Я все помню. Я тогда сказала, что не могу доверять сердцу. Мне казалось это правильным. А вы утверждали, что если не доверять сердцу, то это значит, не верить себе. Теперь я вижу — вы были правы. Я в то время и Женю презирала за ее настежь распахнутое сердце. Ах, Женюрка! Любовь заставила ее выучиться, прочесть бездну книг, стать актрисой, влюбленной в театр, и женщиной, которую любят без памяти. Впрочем, в нее трудно не влюбиться. Я бы на вашем месте не сидела так спокойно.

Она рассмеялась и попросила еще немного вина. Они выпили.

— Я болтаю чепуху. Но это лучше, чем жить так, как я жила до сих пор. Ведь на меня перестали обращать внимание даже ваши жены. Ваша и Тараса. А ведь они знают, что вы оба когда-то любили меня. Знают и просто ни во что не ставят мои чувства. Они не верят в них. Они их презирают. Как могла Лида оставить меня со своим мужем? Она очень уверенно это сделала. И, наверно, посмеивалась при этом. Нет, конечно. Зависть — это плохо, высокомерие — не лучше. Надо быть человеком. И не просто хорошим человеком. Этого уже мало. Сейчас, если хочешь жить, надо быть особенным человеком. Надо очень верить в жизнь.

Виталий Осипович одобрил:

— Это правильно. Жить надо широко. Иначе нет смысла жить. Надо отдать все, что имеешь. Скупым рыцарям никогда не везло. Теперь я понял, чем ушиб вас Иван Козырев. Для этого человека не существует ограничений. Он живет широко и расчетливо. Ему ничего не жалко, но даром он ничего не отдает. Нет. Он требует, чтобы и другие отдавали ему. И ему и всем.

— Теперь я начинаю понимать, — сказала Марина, — прошлое существует по нашей милости. Захотим — и его не станет.

— А будущее?

— И будущее тоже в наших руках. Об этом я уже сказала.

ЛЕДОЛОМ

Прямо по улице города к реке, раскидывая отсыревший снег широкими копытами, бежал лось. За ним кинулись собаки, но он, ошалевший от незнакомых звуков и запахов, не обращал на них внимания. Он бежал привычной тропой, по которой до него пробежали многие поколения лосей. Он был последний, замыкающий эту цепь.

Лида первая увидела его и закричала:

— Смотри, Тарас, какое чудо!

Она стояла под эстакадой, а Тарас ходил внизу около самой реки, осматривая укрепленный шпунтом высокий берег.

У самой ледяной кромки лось остановился и поднял голову. Шибко втянув узкими ноздрями влажный воздух тайги, доносившийся с другого берега, он призывно затрубил; Ему никто не ответил.

Тарас поднялся наверх и стал рядом с Лидой. Лед на Весняне обнажился, почернел, и от него в потеплевшем воздухе сразу повеяло холодом.

— Не простудитесь, — сказал Тарас.

Лида рассмеялась:

— Ну, что ты…

Она прислонилась к нему всем своим потяжелевшим телом, зная, что стоит ей только сделать движение, как Тарас сразу поймет, чего она хочет. И Тарас сделал именно то, что она ждала: большой тяжелой рукой он обнял ее, поддерживая, чтобы она отдохнула.

Лида не чувствовала ни усталости, ни болезней, свойственных ее положению, но ей нравилось, что за ней так ухаживают и что от нее ждут чуда, которое и она ждет и считает чудом. И она иногда позволяла себе слегка дать понять Тарасу, что ей в ее сложном положении позволено немного и покапризничать. Только мать, недавно приехавшая к ним, не давала ей очень-то разнеживаться.

— В нашей семье бабы легко рожают, и ты, Лидия, не воображай.

Но и ей тоже нравилось, что у дочери такой внимательный и любящий муж. А вначале он казался хмурым, грубоватым и ненадежным. Вот, поди ж ты, узнай человека.

И как часто бывает в семьях, где между мужем и женой существует полное согласие, теща стала на сторону зятя и не скрывала этого.

— Ты не давай ей дурить, Тарас. Она ведь любит, чтобы все по ее было. За то маркизой и прозвали.

Отдыхая на руке у мужа, Лида смотрела, как по берегу бежали люди, стараясь окружить лося. Они размахивали палками и топорами, и все это напоминало ей картину, изображающую охоту на мамонта. Лось попятился от реки и вдруг стремительно побежал вдоль берега мимо избушки Обманова в тайгу.

Старик сгорбившись стоял на крыльце во всем белом, в длинной до колен рубахе и больших валенках. Увидев бегущего к нему зверя, он замахал рукой и вдруг свистнул с неожиданной лихостью. Только свист этот испугал бы разве котенка — так он был слаб.

И в то же мгновенье над рекой раздался выстрел, за которым последовал долгий стон, словно кто-то могучий рассек бичом воздух. Люди, преследовавшие лося, остановились. Лопнул лед на реке. Черная изломанная, как молния, трещина пробежала от берега к берегу.

— Ночью пойдет Весняна, — сказал Тарас. — Надо сказать этому чудаку, чтобы выбирался из своей хаты. Снесет ее водой. А наш город становится портовым. Чувствуешь, какие мы! Вот придет лето, и поедем мы все трое на пароходе по новому морю, посмотрим плотину, проплывем шлюзы. К тому времени гидростанция будет целиком пущена.

Вечером в избушку Обманова пришел Самуил Факт. После сокращения в управлении комбината он, по его же просьбе, был назначен вахтером. Надев синюю вахтерскую гимнастерку, начал он старательно и даже с энтузиазмом справлять службу. Особенно он выслуживался перед Виталием Осиповичем. И хотя тот в это время уже управлял стройтрестом и никакого отношения к комбинату не имел, Факт всякий раз, когда Виталий Осипович шел через проходную, вскакивал, брал под козырек, и даже казалось, что он сейчас станет на колени. Так трепетал он от служебного восторга.

Виталий Осипович сначала посмеивался, но потом непонятное раздражение начало овладевать им. Факт не издевался, не выслуживался, не упрекал, он просто нес вахтерскую службу со всей своей энергией и преданностью. Он подчеркивал, что даже в том черном теле, в котором держит его начальство, он готов служить до конца.

Факт видел, отлично видел, что в душе Виталия Осиповича его рвение возбуждает жгучее раскаяние в том, что он вовремя не выгнал своего агента. А сейчас это уже не в его власти. Видел все это Факт и наслаждался бессилием бывшего своего начальника.