Область личного счастья. Книга 2 - Лев Правдин

— Разыгралась молодежь, — улыбнулся Виталий Осипович, пожимая горячую Лидину руку.

— Ох, и не говорите, — легко дыша горячими клубочками пара, ответила Лида. — Как маленькие.

Марина подумала так же, как и все думали, что они оба — молодые, сильные, статные — стоят друг друга.

И она вдруг почувствовала, что завидует Лиде и ее здоровью, и заливистому откровенному смеху, и круглому подбородку — признаку силы, и румяному лицу в нежной рамке белого пухового платка. Но больше всего она завидовала уверенности, с которой Лида держалась. Подавая руку Марине, она прямо посмотрела в ее глаза, как бы вызывая на честные и откровенные отношения.

Тарас медленно, окая больше, чем обычно, спросил:

— В леспромхозе еще не побывали?

Марина ответила, что не была и не собирается.

Тарас согласился с ней:

— Нечего там делать. Из всех знакомых один Петров остался. Помните, гаражом заведовал?

Марина ответила, что она все помнит. Тарас неодобрительно заметил:

— Ну, все помнить головы не хватит. Да и не к чему.

Тогда заговорила Лида:

— Ну, вот что, пойдемте все к нам. Нет, Виталий Осипович, и вы. Тарас, ты что же? Приглашай.

Она подхватила под руку Виталия Осиповича, но он стоял на месте и доказывал, что у него сейчас совершенно нет времени, что его ждут в одном месте.

— Силой уведу, — предупредила Лида.

Он ответил:

— Ну это вряд ли!

И крепко расставил ноги на снегу. Но тут же почувствовал, как Лида, продолжая смеяться, сдернула его с места. Он сказал «Ого!» и послушно пошел. У нее чуть только порозовело лицо.

— Вот вам и ого. Моя мама в войну на Каме грузчиком работала. Я — в нее. Так что здесь победа обеспечена.

Оставшись с Тарасом, Марина подумала: «Если я не пойду, он меня так же, как она Виталия Осиповича…» Но тут же с печальной улыбкой вспомнила, что даже в лучшую пору их любви она не позволяла Тарасу и подумать об этом. Может быть, напрасно? Очень может быть.

И сейчас она услыхала, как он, стоя где-то в сторонке, почтительно говорил:

— Прошу, Марина Николаевна.

Подняв свое красивое лицо, она двинулась вперед. Тарас догнал ее и молча пошел рядом. Он проговорил:

— Звонил я вам, когда в Москве был. Да вроде телефон сломался…

Вспомнив Лидин вызывающий взгляд, Марина сказала:

— Нет. Телефон был в порядке. — И ей сразу стало легче.

— Ясно, — ответил Тарас.

Марина, радуясь, что пересилила свою скованность, и сознавая, что в этом ей помогла Лида, заговорила:

— Знаете, Тарас, я думаю, этот случай надо забыть. Считайте, что я виновата перед вами и попросила прощения.

Тарас снова ответил:

— Ясно.

Когда Марина сказала Виталию Осиповичу, что сожалеет о своей нерешительности, он принял ее замечание на свой счет. Она не стала его разубеждать, но тогда она подумала о Тарасе.

Марина вдруг почувствовала себя вовлеченной совершенно в иную жизнь. Жизнь, которая до сих пор как-то обходилась без Марины, вдруг изменила свое отношение к ней.

До сих пор все ее переживания носили камерный характер, ни на кого не влияя, ничего не задевая. Она была одна, и если ей становилось не по себе, то никому от того не становилось хуже.

Ее вдруг вытащили как птицу из клетки и бросили в беспокойный мир. И она обнаружила в себе такие свойства, о которых и не подозревала до сих пор.

Марина свободно сказала Тарасу:

— Я еще ничего не знаю, как вы здесь живете. Я говорю о счастье… Мы с вами не очень-то стремились друг к другу.

Она легко шла, тоненькая и стройная, подняв свою голову в нарядном берете.

Все воспоминания о первых днях любви к Марине нахлынули на Тараса. Ему даже показалось, что он снова ощущает тот же беспокойный жар, который сжигал тогда его сердце. Он хмуро ответил:

— Не надо бы об этом говорить, я так думаю.

— А я не могу не говорить. Я жалею, что так получилось. Глупо и ненужно.

На этом разговор пришлось прекратить, потому что они уже подходили к дому.

У входа их дожидались Лида и Виталий Осипович. Лида, ясно улыбаясь, сказала:

— Вы подождите нас дома, а мы по хозяйству с Виталием Осиповичем. Тарас, я думаю, ты не забудешь поставить чайник.

Они ушли. Марина, словно она была здесь хозяйкой, не ожидая приглашения Тараса, вошла в дом. Он неумело помог ей снять пальто и боты.

Теперь им никто не мешал. Можно было говорить о чем угодно, не опасаясь, что кто-то подслушает или увидит неестественный блеск глаз. Главное, не было Лиды. Она милостиво разрешила им свободно и без помех выяснить все их отношения.

Но как только они поняли, что остались одни, что Лида все это нарочно устроила, не боясь никаких последствий, ими обоими овладела неловкость.

Так они и стояли: Марина у окна, а Тарас немного подальше, за ее спиной, и перекидывались малозначащими фразами.

— А город-то, оказывается, не маленький, — сказала Марина, глядя в окно с третьего этажа.

Тарас охотно и, как показалось Марине, обрадованно согласился:

— Строим. Не ленимся.

Наконец Марина отважилась и спросила:

— Вы счастливы?

Она не могла видеть его усмешки, но почувствовала ее по его тону:

— Это вам надо знать?

— Нет. Не обязательно.

Тогда совершенно неожиданно Тарас подошел к ней и взял ее за локоть. Марина вздрогнула и опустила голову, Он подвел ее к стулу. Она покорно села, готовая покориться всему, что бы он ни вздумал сделать с ней.

А он задернул шторы, включил свет и вышел. Она слышала, как в кухне он гремит чайником, наливает воду. Потом вернулся и, расхаживая по комнате, заговорил:

— Все получилось, как нельзя лучше. Вы были правы, Марина Николаевна. Человек должен до конца понять человека. Не получилось у нас этого понимания. Вот и надо прикончить разговор… Я, Марина Николаевна, полностью счастливый.

Марине показалось, что Лида проникла в ее сердце и, увидав всю неприглядность, всю неприбранность чувств, деликатно отвела всепонимающий свой взор. Она словно сказала: «Милая моя, очень я понимаю все эти наши женские дела. А у меня, заметьте это себе, все всегда в порядке».

Вечером, проводив гостей, Тарас взял Лиду за руку и спросил:

— Ну отвечай. Зачем оставляла нас одних?

Лида рассудительно ответила:

— Я же видела: говорить вам не о чем. Надо было, чтобы и ты это понял.

— Ну а если бы мы нашли о чем говорить?

— Тогда бы, — Лида на минуту прикрыла свои глаза мохнатыми ресницами, — тогда бы нам с тобой не о чем было бы говорить. Я ни в чем не хотела мешать тебе, Тарас. Не хотела ничем связывать. — Она лукаво и чуть смущенно добавила: — Мы оба не хотели связывать твою волю. Теперь уже можно сказать об этом.

— Как оба? — еще ничего не понимая, спросил Тарас. — Ты что же?

— Вот тебе и что же, — засмеялась Лида и положила голову на его плечо. — Ты теперь уж нас оберегай. Мы теперь твои навек, а ты наш.

ЗАВИСТЬ

Марина поняла, что дальше так жить нельзя, что от жизни все равно не отгородишься, да и не надо отгораживаться. Но это случилось на два дня позже, когда она, оглушенная всем, что узнала, вышла из старой избушки Петра Трофимовича Обманова.

Они пришли сюда под вечер. Тропинка, которая петляла меж сосен от деревни Край-бора до избушки, была узкой, на одного человека. Пропустив Марину вперед, Виталий Осипович шел, глядя на ее тонкую до хрупкости фигуру, уверенно пробирающуюся по неровной таежной дорожке, пробитой в снегу.

Не забыла, значит, привычки военных лет. Из памяти могут вытесниться многие подробности прожитой жизни, хоженых дорог, сделанных дел. Но, если придется снова побывать в забытых местах, ноги сами отыщут старые следы, руки привычно сделают то, что надо, и в сердце поднимется все позабытое.

— Вот он, — вдруг сказал Виталий Осипович.

Около черной избушки, заваленной снегом так, словно ее наспех засунули в береговой сугроб, стоял старик.

Он стоял на самом краю невысокого обрыва, расправив широкие плечи, прикрытые черной стеганкой, и вытянув вперед голову в мохнатой заячьей шапке. Его большие губы двигались, слоено жевали ветер, который ровно, без порывов тянулся от реки.

— Колдует дед, — негромко сказал Корнев.

Увидев гостей, старик пошел к ним навстречу легким своим шагом, раскачивая длинными до колен руками.

Марина успела разглядеть его темное от старости и непроходящего таежного загара лицо, словно вырубленное из растрескавшегося дерева. Пронзительный взгляд маленьких колючих глазок не смутил ее. Она только побледнела еще больше.

Здороваясь с Корневым, старик сказал:

— Колдовству моему урон. Как реку плотиной перегородили, всему изменение. Вода среди зимы прибывает — когда такое было.