Моё! - Роберт МакКаммон

Он принес ей бокал красного вина и поставил на стол, пока она заканчивала кормить Барабанщика.

— Итак, — сказал Эдвард, — ты мне не хочешь рассказать мне, зачем ты украла ребенка?

— Нет.

— Наш разговор не очень далеко зайдет, если ты не хочешь говорить.

— Я хочу послушать, — сказала она. — Я хочу знать, зачем ты дал это объявление?

Эдвард подошел к другому окну и выглянул наружу. Никакого коричневого «форда» не было, но от настойчивости, с которой Мэри утверждала, что кто-то за ними следит, ему тоже было неспокойно.

— Не знаю. Наверное, мне было любопытно.

— Насчет чего?

— Ну… просто поглядеть, не покажется ли кто-нибудь. Вроде сборища одноклассников, так сказать. — Он отвернулся от окна в тусклом зимнем свете и взглянул на нее. — Кажется, прошло сто лет с тех пор.

— Нет, это было только вчера, — сказала она. Барабанщик доел свою смесь, и она прислонила его к плечу, чтобы он срыгнул воздух, как показала ей мать. Мэри уже осмотрела квартиру Эдварда и отметила кое-какую дорогую мебель, которая не вписывалась, и одежда у него была лучше, чем жилище. Впечатление у нее сложилось такое, что он когда-то имел кучу денег, но они кончились. Его «тойота» плевалась дымом из выхлопной трубы, а левое заднее крыло было смято. А начищенные ботинки говорили, что когда-то он ходил по дорогому паркету.

— Так ты бухгалтер? — спросила она. — И давно?

— Три года. Работа отличная. Могу выполнять ее с закрытыми глазами. — Он пожал плечами, почти виновато. — Когда я залег на дно, окончил Нью-йоркский университет по отделению бизнеса.

— По отделению бизнеса, — повторила она, и легкая улыбка промелькнула у нее на лице. — Я это поняла, когда тебя увидела. Значит, тебе наконец закомпостировали мозги?

Знакомая сеть морщин снова покрыла его лицо.

— Мы тогда были детьми. Наивными и тупыми во многих смыслах. Мы не жили в реальном мире.

— А теперь ты в нем живешь?

— Реальность, — сказал Эдвард, — состоит в том, что каждый должен зарабатывать себе на жизнь. В этом мире не выдаются бесплатные билеты. Ты до сих пор этого не знаешь?

— Так что, мой брат стал Старшим Братом?

— Нет! — ответил он слишком громко. — Черт побери, нет! Я просто говорю, что тогда мы видели все либо черным, либо белым! Мы считали, что правы только мы, а все остальные не правы. Вот тут и был прокол. Мы не видели, что в мире есть серое. — Он хмыкнул. — Мы не думали, что когда-нибудь станем взрослыми. Но время не победить, Мэри. Это такая штука, в которую не всадишь пулю и не взорвешь бомбой. Мир меняется, и тебе приходится меняться вместе с ним. Если не станешь меняться… ладно, посмотри на Эбби Хоффмана.

— Эбби Хоффман всегда был верен делу, — сказала Мэри. — Он просто устал, вот и все.

— Хоффман попался на продаже кокаина! — напомнил он. — Из революционера он стал наркодельцом! Какому делу он был верен? Да Господи, всем наплевать, кто такой Эбби Хоффман! Ты знаешь, какова истинная власть в этом мире? Деньги. Наличняк. Если они у тебя есть, ты что-то значишь. Если нет, тебя сметают прочь вместе с мусором.

— Я больше не хочу об этом разговаривать, — сказала Мэри, укачивая Барабанщика — Сладкий мальчик, такой сладкий-сладкий мальчик.

— Хочу пива. — Эдвард прошел на кухню и полез в холодильник.

Мэри поцеловала Барабанщика. От него пахло, надо поменять ему пеленку. Она отнесла его в спальню, положила на кровать рядом с сумкой и взялась пеленать. У нее оставалась всего лишь одна пеленка. Придется выйти и где-нибудь найти упаковку памперсов. Перепеленав Барабанщика, она заметила на письменном столе пишущую машинку. В корзине для бумаг валялся скомканный лист, похожий на белый кулак. Она вытащила его и развернула. На листке было три строки:

«…Меня зовут Эдвард Фордайс, и я убийца. Я совершал убийства во имя свободы много лет назад. Я был бойцом Штормового Фронта, и в ночь на 1 июля 1972 года я родился заново».

Заплакал Барабанщик. Он устал и хотел спать.

Эдвард сказал у Мэри за спиной:

— Издатель говорит, что нужен ударный первый абзац. Чтобы читатель тут же зацепился.

Мэри подняла на него взгляд от скомканного листа. Барабанщик продолжал плакать, и от плача у нее болела голова.

Эдвард отхлебнул пива из бутылки. Глаза его казались темнее, лицо застыло от напряжения.

— Они говорят, что им нужно побольше крови, побольше действия. Говорят, что книга может стать бестселлером.

Мэри снова смяла лист в тугой шарик и стиснула его в кулаке. Барабанщик все плакал.

— Ты не можешь его успокоить? — спросил Эдвард.

Убийца пробудился. Она почувствовала, как это шевельнулось в ней тяжелой тенью. Эдвард пишет книгу о Штормовом Фронте. Пишет книгу, которая все расскажет трахающему мозги государству. Собирается разбрызгать кровь, пот и слезы Штормового Фронта по макулатурным страницам, и их будут лизать шакалы.

«Встреча одноклассников, — сказал он. — Наверное, мне стало любопытно».

Нет, не затем дал Эдвард Фордайс объявление в газетах и журналах.

— Ты хотел найти остальных, — сказала она, — чтобы мы помогли тебе писать эту книгу?

— Основные факты. Я хочу, чтобы эта книга стала историей Штормового Фронта, а сам я еще много чего не знаю.

Рука Мэри нырнула в сумочку и вернулась с «магнумом», и Мэри навела ствол на него — чужака, одетого в цвета врага.

— Положи это, Мэри. Ты не хочешь меня убивать.

— Я разнесу твою поганую башку! — заорала она. — У тебя не выйдет сделать из нас проституток! Не выйдет!

— Мы всегда были проститутками. Для подпольной прессы и демагогов. Мы делали то, что они мечтали сделать, и что мы за это получили? Ты превратилась в животное, а я — сорокатрехлетнюю развалину. — Он отпил пива, но глаза его не отрывались от пистолета. — Несколько лет назад я был биржевым брокером, сказал он с горькой улыбкой. — Зарабатывал сто тысяч в год и жил в Верхнем Ист-сайде. Быстрый взлет. У меня был «мерседес», жена и сын. Потом рынок рухнул, и я смотрел, как все оно разлетается на куски. Как в ту ночь в Линдене и даже еще хуже, потому что разлетался дом, который построил я. И я не мог этого остановить. Не мог. И полетел штопором туда, где и сижу сейчас. Так куда же мне отсюда деваться? Мне теперь до конца моей жизни торчать бухгалтером в «Си Кинг» и окончить свои дни в богадельне в Джерси? Или же мне сделать ставку на то, что издатель заинтересуется историей Штормового Фронта? Все это давно история, Мэри. Древняя история. Но… кровь и кости продают книги, а ты знаешь, Мэри, как мы шли с тобой вместе по крови и костям. Так в чем я не прав, Мэри? Скажи, в чем?