Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

И он тогда почти успел. Вырвал поводок (не до церемоний!), прыгнул туда, куда беда уже дотянулась, и смахнул ее, как вонючую паленую тряпку со стола. Все! Внутри него что-то отдалось теплом, запульсировало в такт биению сердца…

Однако ненадолго. Запах остался, он уходил в сторону. И Пардино понял, что все-таки не успел, и спрыгнул со стола, и с отчаянием вскрикнул – что он еще мог? Люди неповоротливы, глупы и слепы, не замечают очевидного у себя под носом. Потому они и люди. А не рыси. Или даже псы…

Пардино вздохнул и сонно сощурился. Он лежал на чем-то теплом и мягком, голову положил на вытянутые лапы, боль глушил воспоминаниями, от которых и грустно, и печально, а иногда и светло, как от солнца в ясный безоблачный день. А что ему сейчас еще оставалось? У жизни всегда есть черта, которая нарисована там, на закате. Каждый к ней подходит по-своему. Кто-то с отчаянием, кто-то со страхом, кто-то с облегчением, а кто и безразлично. Пардино подходил с воспоминаниями.

И еще он никогда ни о чем не жалел. Хотя нет, воспоминание о той охоте, отчего-то так врезавшееся в память и в ней оставшееся будто занозой, – вот оно как раз оставляло место сожалению. Что не успел тогда, не остановил. Не осознал, кого надо выслушать. Как хорошо, что тех, кого он вообще слушает, как когтей на одной лапе или того меньше. Даже Айше, эта уже взрослая девочка, еще не заслужила его доверия: она ведь не из котят его хозяйки.

Сейчас же вспомнилось, как он приплыл тогда к этим котятам: к своей девочке и к совсем чужой. Залез в лодку. Сбросил капли со шкуры, отряхнувшись. Вот он я, ваш страж и защитник, уже здесь, уже рядом.

Одна девочка была родная и звалась Бал, вторая, та самая Айше, внутренне напряглась, невольно продолжая относиться к нему как к опасному, непредсказуемому зверю. Ничего доказывать он не собирался, ибо пока что некому. В самой Айше он видел такую же непредсказуемую хищницу, к тому же живущую одним днем и одной мыслью – отомстить. Уж это-то Пардино ощущал как никто. Ну и сам относился к ней соответственно: пока ты на нашей стороне, пока не делаешь зла тем, кого я люблю и кому я предан, буду тебя терпеть. И даже, возможно, защищать. Но лишь потому, что ты сейчас рядом с теми, кого люблю больше жизни…

Пардино ощутил, что снова пришло время задремать. Сейчас он был дома, мог позволить себе не провалиться в забытье, как в холодный омут, а уйти в него плавно, незаметно, как в негу. Но очередное воспоминание набросилось непрошено, вошло внутрь, как вошла в тело та стрела с пиратского баркаса, – с болью, неожиданностью, со вскриком. И сейчас он застонал, опять прикоснувшись к ослепительно-обжигающей боли. Потом пришло облегчение: стрелу вытаскивают сильные, пахнущие домом руки…

Но смотреть дальше отчего-то уже не хватило сил. Он вновь плавно соскользнул в спасительное небытие.

Теперь ему снилось, что он разбежался, подпрыгнул вверх – и полетел. За плечами вдруг выросли огромные орлиные крылья, объяли весь этот мир, заслонили от всех тревог. Глаза стали зорче орлиных, и увидел он с заоблачных высот две крошечные фигурки, окрашенные закатом в пурпур. Снизился, распростер над ними крылья. Кружил над ними – и не было ничего на свете, кроме этого неспешного полета и исходящего от земли счастья и безмятежности.

– Все будет хорошо, мой Пардино, – ласково гладя по шерсти, говорила его девочка: не Бал, а Орыся. – Этот день уже закончился, мы его пережили, и мы опять вместе. А завтра… Что ж, завтра – это всего лишь завтра. И мы к нему готовы. Ведь так, мой родной зверь?

Пардино взмахнул крыльями, что-то прокричал ветру, уснувшему морю, одиноким скалам и заходящему солнцу. И полетел навстречу нарождающимся звездам.

А потом он услышал шум, взволнованные голоса, полные тревоги, боли и ярости. Услышал, как кричит Джанбек, один из двух подросших котят его обожаемой хозяйки: «Где?! Где они?!» Потом он, этот котенок, вбежал по лестнице в комнату, где лежал Пардино, обнял его, прижался щекой – и заплакал, как будто снова стал совсем маленьким человечьим котенком всего нескольких лет от роду.

Тогда Пардино вспомнил, что котенок-девочка, появившаяся на свет вместе с Беком, потерялась – не во сне, а наяву.

И он снова вскрикнул, как будто в тело ему вонзилась еще одна стрела.

– Для наживки хорошо… – задумчиво произнесла Джанбал.

– Что? – озадаченно обернулась Айше.

Ее подруга молча показала рукой. Ночные бабочки клубились вокруг их костерка, как маленький хортум, вихревой столб, который, если наберет силу, до облаков уносит всадника вместе с лошадью. Но этот вихрь из бабочек совсем не страшный, никого и никуда он не унесет.

– А… – Айше покачала головой, потом фыркнула: – Где ты тут рыбу ловить собираешься?

Они заночевали прямо посреди степи, вокруг только жесткая трава и до ломкости высохший кустарник. Даже вода для питья у них была с собой, в двух флягах и маленьком бурдюке. Но бурдюк не для них, а для ишака, который днем вез их нехитрый скарб, а сейчас пасется, стреноженный, поблизости.

– Здесь – нигде, – согласилась Джанбал. – А вот в Амасье, помню, мы с братом…

– Ох, не трави душу, а?

– Не буду…

Все это время, как судьба или воля «камня терпения» снова понесла их по волнам странствий, девушкам неоткуда было узнать ни о чем и ни о ком. Какова судьба их… мужей – Бал это слово все еще произносила с непривычкой даже мысленно, – их родителей, если считать за таковых Аджарата и Эдже… выздоровел ли Пардино…

Миновала осенняя пора холодных дождей, и весенняя пора, и теплые дожди уже остались позади, сейчас – время летней суши. Шел десятый день месяца раджаб 962 года хиджры; если же считать от рождества пророка Исы, как его вычислили в Риме, – то день тоже десятый, но месяца июня 1555. Со времени, как Бал последний раз ловила рыбу в реке Ешиль-Ирмак, не завтра два года истечет, но и полтора истекло не вчера. Со времени, как Айше решила, что станет не птицей, а рыбой – тоже…

Джанбал знала от брата, что мама сейчас сидит в их чифтлыке, как… нет, «как птица на гнезде» не подумалось, а подумалось «как рысь в логове»: сберегая своих котят, пытаясь им помочь, защитить их и спасти, – тем, чем она может сейчас, то есть оповещая всех, служа связью со всеми, с кем может. С мужем, сыном, братом – ведь Ламии ей по-прежнему брат, даже если для ее дочери он сделался супругом…

Все они для Эдже сейчас ее родные котята: Бал с Айше, Бек, Пардино… Аджарат с Ламии, конечно, тоже, ведь есть такие пласты естества, в которых женщина всегда старше и мудрее мужчины, кем бы он ей ни доводился.