Эоловы арфы - Владимир Бушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Беззакониях? — переспросил Циц. — По-вашему, задержать человека, который неуважительно относится к восстанию пфальцского народа и подстрекает население против его правительства, это беззаконие?
— Я обвиняюсь именно в этом?
— Да.
— В таком случае я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и настаиваю, чтобы меня немедленно отправили в Кайзерслаутерн.
Раздался стук в дверь, и вошел вчерашний комиссар Мюллер.
— Господин комиссар, — сказал Циц, — арестованный отказывается отвечать на мои вопросы. Его действительно следует препроводить в столицу. Там с ним разберутся.
— Охотно, — тотчас отозвался Мюллер, — но у нас сегодня нет ни одной свободной лошади.
Циц несколько мгновений помолчал, и вдруг его осенила радостная мысль:
— В данном случае лошадь, господин комиссар, вовсе и не нужна. Арестованный молод и вполне здоров. Под конвоем он легко может проделать весь путь пешком. Погода отличная… Только распорядитесь, чтобы надели наручники.
— А найдутся ли у вас подходящие? — Энгельс слегка подтянул правый рукав. — Смотрите, у меня довольно широкая кость.
— Найдутся, — многозначительно пообещал Мюллер.
Циц промолчал.
— Ваша затея, господа, с моей прогулочкой до столицы в наручниках по жаре прекрасна, она меня восхищает, и в свое время я вас за нее должным образом отблагодарю. Но учтите, что если вы не предоставите лошадь, то мне придется с конвоем ночевать в дороге, и я не ручаюсь, что ночью все обойдется так, как вам этого хотелось бы.
— Не пугайте нас, не пугайте, — отмахнулся Мюллер.
— И еще одно обстоятельство, — сказал Энгельс. — Я сегодня еще не завтракал. Надеюсь, ни один из вас не думает, что я готов отправиться погулять натощак?
Против этого возразить было нечего. Циц распорядился подать для арестованного в соседнюю комнату завтрак. Едва Энгельс поел, как явился с наручниками давешний жандарм.
— Ах, это снова вы, сударь! Что ж, делайте свое дело. — И Энгельс протянул руки…
Вскоре они шли по городу, направляясь к его южной окраине: арестованный с наручниками на руках немного впереди, конвоир чуть сзади с карабином за плечами и с саблей у пояса. Прохожие останавливались и с интересом смотрели им вслед. Действительно, зрелище было редкостное: высокий молодой бородач, которому даже наручники не мешали шагать легко и оставаться уверенным, спокойным, гордым, и весь напряженный, словно испуганный, торопливо семенящий конвоир.
Когда вышли за город, в поле, Энгельс спросил:
— Как же вас звать, дорогой друг? Ведь нам предстоит довольно длительное путешествие, и надо бы познакомиться поближе.
— Мне запрещено с вами говорить, — буркнул жандарм.
— Это почему же? Ведь мы с вами в некотором смысле товарищи по несчастью.
— Мне приказано обращаться с вами как со шпионом.
— Со шпионом? — Энгельс обернулся к жандарму и с деланным испугом вытаращил глаза. — В чью же пользу я шпионил — Пруссии, Австрии или России?
— Мне это неизвестно.
— И мне тоже. Но интересно ведь! А может, я агент китайского императора или японского микадо?
Конвоир ничего не ответил. Они приближались к лесу, и он стал еще более напряженным.
— А как вы думаете, друг мой, — снова через некоторое время заговорил Энгельс, — какая из этих держав заплатила бы мне за шпионаж больше?
Жандарм опять промолчал. Они вошли в лес, и конвоир то и дело озирался по сторонам. Энгельс заметил это. «Эге, да ты не из храброго десятка!»
— Я думаю, что Пруссия вообще ничего не заплатила бы. Поскольку я все-таки прусский подданный, мне сказали бы, что я лишь исполняю патриотический долг. Австрийцы, если бы и заплатили, то, конечно, очень мало — они сейчас сами в тяжелейшем положении, им не до этого. А вот кто хорошо дал бы, так это царь Николай. Как вы думаете, сударь, почему?
Жандарм неопределенно хмыкнул. Энгельс понял, что интересного разговора не получится, и тоже замолчал.
Минут через сорок путников догнали две военные подводы, спешившие, как видно, в Кайзерслаутерн. Энгельс заявил, что он не пойдет дальше, пусть конвоир реквизирует одну из подвод. Тому ничего не оставалось, как выполнить это требование. Ездовые косо посматривали на арестанта, но возражать не решились.
В Кайзерслаутерн приехали уже к вечеру. Энгельс предложил сойти с подводы и направиться во Фрухтхалле, где надеялся еще застать кого-нибудь из членов правительства. Жандарм согласился, так как по инструкции он должен был передать арестованного именно в руки правительства.
Энгельс не ошибся в своем расчете. Когда подходили к Фрухтхалле, оттуда вышли сразу двое — Молль и Д'Эстер. Иосиф рубил ладонью воздух и что-то горячо говорил, Карл озабоченно слушал.
— Привет от узников революции! — крикнул Энгельс.
Друзья оглянулись, узнали Энгельса и бросились к нему.
— Как? Ты еще и в оковах? — изумился Д'Эстер.
— Что ты! Господь с тобой! — Энгельс вытянул напоказ руки. — Ты слишком плохого мнения о господах Цице и Грейнере. Это не оковы, не кандалы, а всего лишь либеральные наручники.
Молль схватил Энгельса за руки и повлек за собой.
— Быстро, быстро! Они еще там. Пусть увидят собственными глазами.
Через несколько минут все четверо с шумом ввалились в большую, ярко освещенную комнату — кабинет министра внутренних дел Николауса Шмитта. Кроме самого министра здесь находились и другие члены правительства и, видимо, только что прибывший Самуэль Чирнер, один из главных руководителей недавнего восстания в Дрездене.
— Господа! — обводя всех негодующим взглядом, воскликнул Молль. — Я надеюсь, вам достаточно хорошо известен этот человек. Он хочет сказать вам несколько слов.
Все затихли. Энгельс вышел вперед и начал тихо и спокойно:
— Месяц назад, милостивые государи, я принимал участие в эльберфельдском восстании. В меру своих сил и способностей я сделал все, чтобы помочь ему. Но руководители восстания, боясь дружбы, возникшей между мной и рабочими, предали меня — вынудили покинуть Эльберфельд.
— Снимите с него наручники, — вполголоса проговорил Чирнер.
Конвоир сделал было движение, но тотчас в нерешительности остановился.
— Тогда я думал, — громче и резче продолжал Энгельс, — что это предел низости. Но теперь я вижу, что ошибался. Господин Хёхстер, председатель эльберфельдского Комитета безопасности, по крайней мере, не приказывал арестовать меня, не называл меня шпионом. В Эльберфельде все-таки никому не взбрело в голову надеть мне наручники и под конвоем, пешком, погнать в Кёльн. А вот ваши коллеги Циц, Грейнер и комиссар Мюллер на это пошли!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});