У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно

А вот отец совсем не беспокоился. Единственное, что его заботило, – задержка с обедом, потому что с четырёхчасовым катером он собирался в Серрату.

– Только не сегодня, папа! – вопили близнецы. – Ты же не увидишь, как твои сироты прыгают на кровати!

– Я еду на встречу с префектом, а у него всё расписано на месяц вперёд. Да и потом, я каждое утро могу посмотреть, как вы прыгаете на кровати, и для этого мне не надо даже выходить из дома.

Но Лалага только радовалась отсутствию отца: с ним её вечерние планы могли пойти насмарку.

– По дороге видел, как твои друзья-актёры укрепляют сцену, – сказал доктор Пау дочери, намазывая на хлеб немного пасты из анчоусов. – Непросто им приходилось. Но мне кажется, если ветер продолжит усиливаться, то, несмотря на все их верёвки и тросы, к вечеру всё рухнет.

У Лалаги перехватило дыхание: мысль о том, что спектакль состоится под открытым небом, почему-то не приходила ей в голову. Она выскочила из дома и бросилась на площадь Пигафетты. На сцене возились директор труппы, синьор Дзайас, Сильвано и Дженнаро (Франческо с ними не было). Они напоминали матросов, безуспешно пытающихся управиться с яхтой в проливе Бонифачо, только парусом им служил вздувшийся раскрашенный холст декораций, до звона натянувший верёвки. Занавес трещал по швам и бился о поддерживающие его столбы, деревянный каркас сцены натужно скрипел.

– Ладно, сворачивайте всё, – распорядился наконец обескураженный синьор Дередже. – Будем надеяться, ветер стихнет.

Но Лалага знала, что на Серпентарии левант, раз поднявшись, дует не меньше трёх дней. Она пошла домой, столкнувшись в дверях с родными, возвращавшимися с пляжа. Все они промокли до нитки, их волосы растрепались, а кожа Зиры даже приобрела зеленоватый оттенок: её только что стошнило.

– Это всё ты и твои предчувствия! Будто не знаешь: не зови ветер, накличешь бурю! – обиженно заявила Лалаге Форика.

– Не говори ерунды, – перебила её синьора. – Лучше отведи детей вымыть руки, мы садимся за стол.

К пяти вечера даже «Друзьям Фесписа» пришлось смириться с тем, что ветер сегодня не стихнет. Они отправились посоветоваться с доном Джулио: нужно ли отменять спектакль? Для них это стало бы большим несчастьем и могло обернуться крупными финансовыми потерями. И на следующий день не перенесёшь: это их последний вечер в Портосальво, актёры уплывают с утренним катером. Да и юные участники массовки расстроятся, не говоря уже о докторовой дочке, которая всю душу вложила в свою роль.

– Знаете что? – предложил в конце концов синьор Дзайас. – Давайте сыграем то же самое, но без сцены и занавеса. Я читал в газете, что в современном театре, который ещё называют авангардным, всегда так делают. В начале каждого акта кто-то из актёров выходит вперёд и говорит: «Мы во дворце Генриха Пятого, в тронном зале», – а публика сама додумывает декорации.

– Вот ведь гадость! – подал голос дедушка Дередже.

– Ну, предложите тогда что-то другое!

– А мне кажется, отличная мысль, – одобрил дон Джулио. – В конце концов, главное – это актёры и диалоги.

– Но костюмы мы всё же наденем, – заявила Жизелла Дередже безапелляционным тоном.

– А публика? Придут ли к нам люди в такую погоду? – озабоченно спросил Сильвано.

– Не беспокойтесь! – усмехнулся дон Джулио. – Если их дети на сцене, они не могут не прийти. Может, закутаются в шубы, но придут обязательно.

Глава третья

Такого скопления народа площадь Пигафетты не видела никогда. Люди сидели не только на стене сада Джузеппе Сасси, но и на крышах всех окрестных домов. Некоторые счастливчики, вооружившись биноклями, выглядывали из окон. Все кутались в тёплые куртки и свитера, многие женщины были в платках, туго завязанных под подбородком. Ветер свистел, поднимал клубы пыли, но пропустить спектакль, как и предсказывал дон Джулио, не решился никто.

Пришёл весь остров: местные, отдыхающие, оркестранты, даже пограничники. Если бы в эти два часа кто-нибудь захотел ограбить любой из домов на Серпентарии, он мог бы сделать это без всякого труда.

Но не беспокойся, дорогой читатель: ничего подобного не произошло. Почтеннейшую публику ждал в тот вечер совсем другой сюрприз.

В первом ряду выделялась семью Пау, при поддержке прислуги оккупировавшая целую лавку, – все женщины, кроме Тома. Тильда надела очень элегантную красную куртку с капюшоном. Близнецы из-за тесноты сидели на коленях у Зиры и Форики.

Под вечер синьоре Дередже пришлось выдержать спор с участниками массовки: «сироты» хотели одеться, загримироваться до спектакля вместе с остальными актёрами и уже в таком виде ждать за кулисами.