Дикая принцесса - М. Джеймс

которого мы проходим, пока нас ведут вглубь особняка и вверх по винтовой лестнице, имеет насыщенный цвет и фактуру, стены увешаны картинами в золоченых рамах, а деревянные полы на втором уровне устланы ткаными коврами. Очевидно, что Васкес — человек, который любит демонстрировать свое богатство, но с большим вкусом, чем это предпочитает делать Диего.

Мне удалось мельком увидеть, каким человеком был Левин, и каким он остается до сих пор, в какой-то степени. Я видела, каким опасным он может быть, каким находчивым. Я видела, как он ворует и убивает, торгуется и играет в азартные игры. Но сейчас, когда мы подходим к кабинету Васкеса, я вижу, что он в своей стихии. Это Левин из Синдиката, человек, которым он давно не был. Я вижу это по его осанке, по тому, как он идет, пока мы следуем за охранником к двойным дверям из красного дерева в центре второго этажа, не похожим на те, что вели в кабинет моего отца дома. При виде его я испытываю ностальгию.

Охранник настойчиво стучит в дверь.

— К вам Левин Волков, сеньор. И девушка с ним.

— Впускай. — Глубокий, хриплый, акцентированный голос доносится из недр комнаты, и охранник распахивает двери, отступая назад и делая жест.

— Проходите.

Левин не вздрагивает. Его лицо — маска, пустая, твердая и уверенная, и я стараюсь сохранить такое же спокойствие на своем лице. Я не хочу, чтобы Васкес подумал, что я боюсь. Я не хочу, чтобы он думал что-то еще, кроме того, что мы с Левином рассчитываем уйти отсюда под собственной властью и без всякой сделки, которую, как он думает, он заключил с Диего.

Я не вернусь к Диего. Это я знаю точно. Никогда, что бы мне ни пришлось сделать.

Мы входим в комнату, и я вижу человека, который, должно быть, и есть Васкес. Он сидит за длинным деревянным столом, дым клубится от сигары, лежащей на подносе рядом с его рукой, и он одет в хорошо сидящий костюм цвета загара. Его волосы зачесаны назад, лысеют по углам, и у него хорошо подстриженные усы и темные, острые глаза. Он не выглядит особенно опасным, впрочем, это ничего не значит.

— Левин Волков. — Он не встает, а продолжает оценивать нас с другой стороны стола. — Ты привел ко мне мою жертву, как я вижу. Тебе нужна награда? Или просто благодарность? Боюсь, я не склонен к первому, но второе…

— Я здесь, чтобы договориться с тобой, — категорично заявляет Левин. — Для того, чтобы мы вдвоем благополучно покинули город.

Васкес смеется. Это настоящий смех, как будто Левин действительно его позабавил, и он достает сигару, делает затяжку, а затем кладет ее в пепельницу и оставляет там.

— Если бы ты хотел вести переговоры, тебе не следовало бы брать с собой приз. Что мешает мне просто убить тебя и забрать ее? Гонсалес уже хочет твоей смерти. Ты облегчил мне работу.

Выражение лица Левина не меняется.

— Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, на кого я работаю, на кого я работал в прошлом и с кем у меня остались связи. Не думаю, что ты убьешь меня так просто. Не тогда, когда я могу предложить тебе более выгодную сделку. И не сейчас, когда Гонсалес нажил столько врагов из-за своей одержимости одной девушкой.

Васкес сужает глаза.

— Это правда, я не понимаю, зачем ему так стараться ради женщины, даже дочери Сантьяго. Даже этой, хотя я понимаю, что это вопрос уязвленной гордости. Как мне сказали, его отвергли обе дочери.

— Стоит ли его уязвленная гордость того, чтобы потерять возможность союза с тремя самыми могущественными преступными группировками в Северной Америке? — Левин выдерживает ровный взгляд Васкеса. — Сантьяго состоит в союзе с этими группировками. Я работаю на "Братву" Виктора Андреева, у которой сейчас связи с Синдикатом в Москве. А что есть у Гонсалеса?

— Лояльность половины картелей Южной Америки или даже больше, — задумчиво говорит Васкес. — А Братва и их альянсы никогда не приходили ко мне раньше. Картели — это мой бизнес. Сантьяго теряет их. Так что, как мне кажется, Гонсалес — это тот, кого я должен слушать, когда речь заходит о температуре происходящего среди них.

— Пока что Гонсалес держит эти карты в руках. Но Братва, Ирландские короли, мафия Романо, все они посылают подкрепления Сантьяго. Торгуют с Сантьяго. Когда ветер переменится в его сторону, пойдут и деньги. Торговля наркотиками и поставки оружия. И если ты поможешь Гонсалесу навредить дочери Сантьяго, никто из них больше не будет с тобой работать.

— И ты думаешь, что они начнут сейчас, когда раньше никогда не начинали? В Рио нет ни мафии, ни Братвы, ни ирландцев, и я не планирую, чтобы они тут были. Почему я должен пускать их на свою территорию?

Левин качает головой.

— Я не предлагаю тебе дать им место на твоей территории. Я вообще не предлагаю им поселиться в Рио. Я предлагаю взаимовыгодное торговое соглашение. Ты отказываешься от сделки с Гонсалесом, а я гарантирую, что безопасное возвращение Елены в Бостон будет вознаграждено таким увеличением прибыли твоего бизнеса, что все, что предложит Диего, покажется оскорблением.

Васкес откинулся в кресле, раздумывая. Он даже не смотрит на меня, и я не уверена, что нахожу в этом облегчение или оскорбление.

— Я могу сказать, что она что-то значит для тебя, — говорит он, обращаясь непосредственно к Левину, как будто меня вообще нет в комнате. — Она очень красивая. Дело только в этом? Или ты неравнодушен к невинным девушкам, попавшим в беду, как я слышал? Жаль, что случилось с твоей покойной женой. Я понимаю, откуда взялось это желание…защитить что-то столь хрупкое.

В суровом фасаде Левина появляется первая трещина. Я вижу, как он слегка вздрагивает, как сужаются уголки его глаз, и понимаю, что если я это вижу, то и Васкес тоже. Я не могу представить, каково это, когда кто-то так легко всаживает нож в то, что, как мне кажется, должно быть одной из единственных, если не единственной, трещиной в броне Левина.

— Я не могу представить, как ужасно было прийти домой и найти ее в таком состоянии, — продолжает Васкес. — Убита в вашей общей постели, разрезана на части и оставлена истекать кровью… и ваш ребенок. Такой ужас, у него даже не было шанса родиться.

Услышав это, я чувствую себя как от физического удара, шок, который отдается во мне. Я не могу представить, что чувствует Левин. Я вижу, как по его телу проходит слабая дрожь, и не знаю,