Уцелевшие - Майк Гелприн

– А что с ней разбираться? – удивился Гвидо. – Добыча наша, дели пополам.

– А про должок ты забыл? – йолн поднялся. – Ты, приятель, задолжал мне пятьдесят монет. А тут ведь и того не наберется.

Йолн опустил ладонь на рукоять заткнутого за пояс кинжала.

Бородатый Гвидо отскочил назад, пригнулся и выдернул из кожаного чехла нож. С четверть минуты человек и йолн, застыв, молча мерили друг друга взглядами.

– Не глупи, Гвидо, – нарушив паузу, насмешливо сказал йолн. – Я не хочу тебя убивать, давай поступим по-другому, приятель.

– Как по-другому? – поспешно спросил солдат.

– Я скощу должок и накину пять монет сверху, чтоб тебе без добычи не уходить. А ты за это отдашь мне девку. Что скажешь?

Гвидо перевел удивленный взгляд с йолна на Гйол и обратно.

– Ты хочешь быть первым, что ли? – уточнил он.

Йолн презрительно хмыкнул.

– Я в этом деле делиться не люблю. Если хочешь со мной рассчитаться – ступай, найди себе другую, а эта останется со мной.

– Где ж я себе другую найду? Девок небось всех уже поделили!

– А мне что за дело? – усмехнулся йолн. – Хоть козу ищи. Или деньги все мои, а остаток вернешь со следующей добычи.

Гвидо досадливо крякнул. Уже подержав деньги в руках, бородач явно не в силах был с ними расстаться.

– Десять монет, – сердито сказал он, – и забирай девку.

– Семь, – деловито предложил йолн.

– Восемь!

– Договорились, – йолн отсчитал восемь монет и протянул их бородачу. – Теперь убирайся.

Гвидо с силой захлопнул за собой входную дверь, и йолн повернулся к Гйол.

– Нас могут подслушивать, – прошептал он на йоло́не, а затем громко сказал по-тоскански:

– Ну, красотка, недешево ты мне досталась, так уж будь поласковей.

Гйол молча смотрела на него, не зная, что сказать.

– Ты одна здесь? – вновь перейдя на йоло́н, спросил гость.

– Нет, – прошептала Гйол, – мой о́лни сейчас в лесу. Я молю судьбу, чтобы он не вернулся до вечера, иначе он может погибнуть, пытаясь меня спасти.

Йолн кивнул.

– Я подожду здесь, с тобой. Обычно они не задерживаются в деревнях и уходят ночевать в леса, опасаясь солдат. Я уйду с остальными и, когда они уснут, вернусь к вам.

Он вернулся поздно ночью, но ни Йиргем, ни Гйол не спали, ожидая его.

– Райгр, – ошеломленно выдохнул Йиргем, стоило гостю переступить порог. – Великая Судьба, Райгр, это действительно ты!

Рельо́ провели за беседой остаток ночи. Райгр направлялся на Сицилию и в пути примкнул к банде удирающих от чумы на юг мародеров. На Сицилии, по слухам, в последний раз видели о́лни Райгра Йиллит, с которой судьба разлучила его сотню лет назад и которую он с тех пор непрерывно искал. Гйол понимала, что Йиргем разрывается между желанием предложить рельо́ помощь и долгом по отношению к ней. Для него было так же немыслимо сейчас оставить Гйол одну, как для нее – пуститься в путь на юг с бандой мародеров.

– Разбойников сейчас множество, – сказал Райгр, – думаю, еще год-другой банды могут не особо опасаться солдат – у властей и так достаточно забот. А вот потом, когда войска наведут порядок в городах, когда на должности назначат новых людей вместо унесенных чумой, когда разберут, наконец, все бесконечные тяжбы и завещания – вот тогда возьмутся за порядок в лесах и на дорогах. Но я к тому времени уже найду себе новое тело. А вам надо убраться из этой глуши – в городах сейчас безопаснее.

Райгр ушел, когда небо еще не посветлело, но бесчисленные лесные птицы уже запели, приветствуя солнце.

– Я надеюсь, мы еще встретимся, рельо́, – сказал Райгр, обращаясь к ним обоим.

Лишь много позже Гйол поняла, как им повезло. И потому, что в напавшей на деревню банде оказался йолн. И потому, что именно ему случилось войти в их жилище. И оттого, что Йиргем вернулся из леса лишь поздно вечером. И, наконец, потому, что Райгр сумел выручить сородичей, не погубив при этом себя. Не прислушаться к совету Райгра означало бы понапрасну искушать судьбу, и уже на следующее утро Йиргем с Гйол покинули ограбленную деревню.

Они отправились в путь с рассветом, и, едва солнце оседлало вершины ближайших холмов, увидели на берегу реки стоящую на коленях женщину. Подойдя поближе, йолны узнали Бениту Арриньи, восемнадцатилетнюю крестьянку из Козьего Камня. Та истово молилась вслух – просила Господа простить ей грех самоубийства.

Йолны переглянулись.

Гйол знала, чувствовала еще с осени, что готова сменить тело. В Козьем Камне, где каждый постоянно был на виду, проделать это было немыслимо. Но сейчас, когда их путь лежал прочь от деревни, опасности было не больше, чем обычно.

Тело Бениты подходило Гйол – была крестьянка не красива и не уродлива, невысока ростом, с сильными руками и ногами, длинными черными волосами и смуглой загорелой кожей. Глаза Бениты были сейчас закрыты, и Гйол подобралась к ней вплотную, оставшись незамеченной. Сердце йолны забилось учащенно, хотя она и хорошо представляла себе, что сейчас должно произойти. Получится ли у нее? Ведь важно сделать все достаточно быстро, так, чтобы сознание женщины погасло прежде, чем та успеет испугаться и среагировать. Бывали, хотя и крайне редко, случаи, когда связь между старым и новым телами прерывалась до завершения перехода. Заканчивались такие случаи гибелью йолна.

Гйол обернулась к Йиргему. Тот ободряюще улыбнулся, и Гйол стало стыдно за свой страх: конечно, ее о́лни будет рядом и позаботится о том, чтобы все прошло благополучно. Сосредоточившись, Гйол подалась к коленопреклоненной крестьянке, схватила ее за руку и отдалась во власть древнего, как мир, инстинкта йолнов.

Молитва оборвалась, но Бенита не попыталась вырваться, и Гйол, уже теряя способность воспринимать окружающее, поняла, что все идет как должно. Мир вокруг нее померк, исчез, и вместо него пришло новое, ни с чем не сравнимое чувство, которое нельзя было назвать ни приятным, ни отвратительным. На йоло́не это состояние называли дейгре́н, и редко какой из древних поэтов расы не посвящал дейгре́ну хоть нескольких строк.

Гйол открыла глаза и увидела, как рядом с ней упало на траву ее прежнее тело. Мир изменился: цвет травы обрел иные оттенки, запах реки ощущался гораздо сильнее прежнего, а яркий солнечный свет, обычно режущий чувствительные глаза Гйол, теперь лишь заставлял ее слегка щуриться. Миг спустя Гйол ощутила резкий неприятный запах и с раздражением поняла, что он исходит от ее нового тела. Должно быть, Бенита за всю свою жизнь погружалась в воду лишь однажды, при крещении. Впрочем, это было легко поправимо. Гораздо хуже была боль, которую Гйол почувствовала, вживаясь в новое тело. От длительного стояния на коленях болели ноги. Болели, словно от побоев, руки и плечи, тяжело ныл низ живота. Гйол внезапно поняла, чем было вызвано отчаяние Бениты и ее желание проститься с жизнью: мародеры подвергли ее тело насилию. На миг Гйол испытала даже невольное сочувствие, немедленно сменившееся презрением. Ей, как и любой другой йолне, никогда бы не пришло в голову перестать жить из-за подобного пустяка.