Николай Гумилев - Юрий Зобнин

Природа сама по себе метафизически пуста, как само по себе «пусто» зеркальное стекло, «содержанием» которого является отраженный в нем образ человека. Точно так единственной действительной «тайной природы» является ее способность отражения всего ужаса того зверского хаоса, который живет в человеке после грехопадения. Настоящий «зверь» скрывается в человеке, тогда как в видимом «природном» звере скрывается доброе и кроткое человекообразное «животное», созданное Творцом для службы своему земному повелителю, — вот страшная истина, вполне усвоенная Гумилевым. В его творчестве образ «африканской охоты» приобретает жуткое символическое значение. Животная плоть природы здесь сотрясается отвратительными, безобразными конвульсиями «зверства», вызывающими у «охотника» немедленную естественную реакцию беспощадного отрицания этого темного, хаотического кошмара. И тогда летят пули, разрывающие кровавую ткань, вонзаются заостренные лезвия и железные ломы, расчленяющие костные суставы. Но в результате мертвая, растерзанная, кровавая туша, которая остается перед взорами «охотника», вдруг приобретает совсем несвойственные ей минутой раньше «кроткие» черты, как бы «обливаясь кровью у аплодирует искусству палача и радуется, как все это просто, хорошо и совсем не больно».

И в этот миг «охотник» понимает — он стрелял в самого себя, в свое собственное alter ego, вдруг встреченное во время «земного странствия» в «сумрачном лесу»…

Один из очерков «путевого дневника», рассказывающий об охоте на леопарда, получил в последующем гумилевском творчестве своеобразный «автокомментарий» — стихотворение «Леопард», которое раскрывает метафизическое содержание состоявшегося некогда поединка между охотником и зверем.

Согласно свидетельству И. В. Одоевцевой, шкура леопарда, убитого в Африке, действительно присутствовала в интерьере квартиры Гумилева в доме № 5/7 по «пустынной Преображенской» (ныне — ул. Рылеева), в последнем «личном» жилище поэта в Петрограде: «Он обыкновенно лежит перед кроватью в спальне, изображая коврик. […] Леопард небольшой, плохо выделанный, жесткий и ничем не подбит» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1988. С. 213–214). Нужно отметить, что библейский «бестиарий» отводит леопарду (или барсу) очень заметное место. Из-за своей кровожадности леопард выступает здесь как символ безбожной власти, средоточие греховных страстей (см.: Дан. 7: 6), а в Апокалипсисе эта символика конкретизируется: облик леопарда имеет «Зверь», т. е. Антихрист со своими последователями (Откр. 13: 2). К этому следует добавить, что в средневековых бестиариях кошачьи вообще, и в особенности «меченные», т. е. пятнистые, воплощали неутолимое сладострастие, а в африканской мифологии в леопардов были обращены людоеды и колдуны, так что само убийство их на охоте должно было сопрягаться с определенными магическими действами, чтобы предотвратить посмертную месть зверя. Одно из таких поверий используется в стихотворении Гумилева: «Если убитому леопарду не опалить немедленно усов, дух его будет преследовать охотника».

Голос убитого некогда хищного зверя вдруг раздается в самом охотнике «глухой ночью» и соблазняет его «лукавым зовом» тоскующей по зверским наслаждениям плоти:

Колдовством и ворожбоюВ тишине глухих ночейЛеопард, убитый мною,Занят в комнате моей.Люди входят и уходят,Позже всех уходит та,Для которой в жилах бродитЗолотая темнота.

Поздно. Мыши засвистели,Глухо крякнул домовой,И мурлычет у постелиЛеопард, убитый мной.

Отметим, что сексуальное возбуждение упомянуто автором не случайно: половая похоть является одной из самых сильных форм «плотской» похоти. Не случайно, конечно, выбрано и время действия: ночь как «темное» время суток традиционно располагает к восприятию «темных» же хаотических порывов плоти. Здесь не удержаться от поминания тютчевского «голоса ночного ветра»:

О, страшных песен сих не пойПро древний хаос, про родимый!Как жадно мир души ночнойВнимает повести любимой!

«Дух зверя» нашептывает лирическому герою Гумилева подобную же «любимую повесть»:

По ущельям ДобробранаСизый плавает туман,Солнце, красное, как рана,Озарило Добробран.

Запах меда и вервеныВетер гонит на восток,И ревут, ревут гиены,Зарывая нос в песок.

Брат мой, враг мой, ревы слышишь,Запах чуешь, видишь дым?Для чего ж тогда ты дышишьЭтим воздухом сырым?Нет, ты должен, мой убийца,Умереть в стране моей,Чтоб я снова мог родитьсяВ леопардовой семье.

А. И. Гумилева — мать поэта Усадьба в Слепнево (ныне перенесена в с. Градницы) Николаевская гимназия и церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Царском Селе. Начало 1900-х гг. Памятная доска у бывшей Николаевской гимназии Н. С. Гумилев в 1908 г. С. Я. Гумилев — отец поэта A.A. Горенко (Ахматова) Анна Ахматова. Художник А. Модильяни A.A. Блок. Художник К. Сомов B.C. Соловьев. Фото конца XIX в. В. Я. Брюсов. Художник С. Малютин Н. С. Гумилев. Художник О. Дела Вос-Кардовская Н. С. Гумилев. Художник М. Фармаковский Н. С. Гумилев в своем кабинете «Башня» Вяч. Иванова Вокзал в Дире-Дауа во времена Гумилева Николай Сверчков, племянник Н. С. Гумилева Обложка «Путеводителя по этнографическому музею» 1918 г. Картина, привезенная Н. С. Гумилевым из Абиссинии Факсимиле первой из «Абиссинских песен» в форме молитвы Деве Марии (в переводе Н. С. Гумилева) Обложка первого сборника стихов Н. С. Гумилева. 1905 г. Факсимиле обложки сборника «Жемчуга» работы Д. Кардовского Портрет Н. Гумилева работы М. Ларионова М. Ларионов Л. Рейснер Н. Гумилев и С. Городецкий Н. С. Гумилев в 1915 г. Н. С. Гумилев, Лев Гумилев и А. А. Ахматова в 1915 г. Силуэт Н. С. Гумилева работы Е. Кругликовой Последнее фото Н. С. Гумилева Обложка «дела» на Н. С. Гумилева Кресткенотаф на предполагаемом месте расстрела Н. Гумилева

У Тютчева «ночной» зов «хаоса»— «чуждый» и «роковой»; у Гумилева — «лукавый» и «вражий», конкретнее — это голос леопарда. Леопардовское «зверство» было, как это теперь понятно лирическому герою Гумилева, лишь «внешним» отражением настоящего, подлинного, греховного «зверства», сокрытого в охотнике… И вот «в тишине глухих ночей» это личное, знакомое, теплое зверство пробуждается, сразу, после того, как еще не «перебродила в жилах золотая темнота» половой похоти, и — тихо, неотвязно «мурлычет»:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});