Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Владимир Муравьев

Знакомство и начало дружбы мелкого чиновника Приказа общественного призрения А. П. Лозовского и Полежаева относятся к 1828 году и пришлись на самое тяжкое для поэта время: тогда он как арестант сидел в солдатской тюрьме при Спасских казармах, которую Лозовский посещал по должности. О самом Лозовском известно немного. Некоторые мемуаристы пишут, что он учился в Московском университете, но документальных подтверждений этому пока не обнаружено. Он был моложе Полежаева на пять-шесть лет и не мог быть его однокурсником, хотя имя Полежаева он, безусловно, знал. Полежаев был легендой университета, он упоминается в студенческой песне 1830-х годов, посвященной Московскому университету и авторство которой приписывается М. Ю. Лермонтову:

Хвала, ученья дивный храм,Где цвел наш бурный Полежаев!..

В университете Полежаев был известен как способный студент, но еще более как талантливый поэт, автор лирических, сатирических стихотворений и эротических поэм в духе «Елисея» В. И. Майкова и «Опасного соседа» В. Л. Пушкина и в первую очередь как автор знаменитой поэмы «Сашка».

«Стихотворения А. Полежаева». Издание К. Солдатенкова и Н. Щепкина. 1859 г. Портрет А. И. Полежаева. Литография А. Ястребилова с портрета работы А. В. Уткина 1833 г., на котором поэт изображен в мундире унтер-офицера.

Его лирические стихи печатались в московских журналах, сатирические и эротические распространялись в многочисленных рукописных копиях, и, надобно сказать, последние пользовались большей популярностью, чем напечатанные.

Весной 1826 года Полежаев сдал выпускные экзамены со званием действительного студента, что ему, сыну мещанина города Саранска (мещанином он считался по официальным документам, в действительности же был незаконным сыном пензенского помещика Струйского), давало право на личное дворянство и открывало путь к научной деятельности, к которой он стремился. Оставалось только дождаться официального указа Сената, подтверждавшего его звание и привилегии.

Но 28 июля, в один день, в судьбе Полежаева все резко переменилось.

А. И. Герцен в «Былом и думах» рассказывает об этом эпизоде биографии Полежаева со слов самого поэта.

«И вот в одну ночь, часа в три, ректор будит Полежаева, — пишет Герцен, — велит одеться в мундир и сойти в правление. Там его ждет попечитель. Осмотрев, все ли пуговицы на его мундире и нет ли лишних, он без всякого объяснения пригласил Полежаева в свою карету и увез».

В шестом часу утра Полежаева привозят в Кремль, в Чудовский дворец, в апартаменты Николая I. Император прибыл в Москву для торжественного обряда коронации и официального возведения его на российский престол. Три дня назад совершился торжественный его въезд в древнюю столицу, и он сразу занялся неотложными делами.

Причиной того, что Николай I потребовал незамедлительно доставить к себе Полежаева, послужило донесение агента Третьего отделения полковника И. П. Бибикова о вредном направлении преподавания в Московском университете. «Профессоры, — утверждал полковник, — знакомят юношей с пагубной философией нынешнего века, дают полную свободу их пылким страстям и способ заражать умы младших их сотоварищей. Вследствие таковой необузданности, к несчастью общему, видим мы, что сии воспитанники не уважают Закона, не почитают своих родителей и не признают над собой никакой власти». Далее шли строки, непосредственно касающиеся Полежаева: «Я привожу здесь в пример университетского воспитания отрывки из поэмы московского студента Александра Полежаева под заглавием „Сашка“ и наполненной развратными картинами и самыми пагубными для юношества мыслями».

Бибиков привел и самые острые в политическом отношении строфы, где автор сообщает, что его герой «не верит… Исусу» и где содержался криминальный призыв к Отчизне:

Когда ты свергнешь с себя бремяСвоих презренных палачей?

Итак, Полежаев был доставлен в царский Чудовский дворец, в кабинет императора, куда через полтора месяца будет привезен из михайловской ссылки А. С. Пушкин.

«Князь Ливен, — продолжает рассказ Герцен (ошибочно ниже называя Ливена министром, хотя тогда он был куратором учебного округа, должность министра он занял полтора года спустя. — В. М.), — оставил Полежаева в зале, где дожидались несколько придворных и других высших чиновников, несмотря на то, что был шестой час утра, и пошел во внутренние комнаты. Придворные вообразили себе, что молодой человек чем-нибудь отличился, и тотчас вступили с ним в разговор. Какой-то сенатор предложил ему давать уроки сыну.

Полежаева позвали в кабинет. Государь стоял, опершись на бюро, и говорил с Ливеном. Он бросил на взошедшего испытующий и злой взгляд, в руке у него была тетрадь.

— Ты ли, — спросил он, — сочинил эти стихи?

— Я, — отвечал Полежаев.

— Вот, князь, — продолжал государь, — вот я вам дам образчик университетского воспитания, я вам покажу, чему учатся там молодые люди. Читай эту тетрадь вслух, — прибавил он, обращаясь к Полежаеву.

Волнение Полежаева было так сильно, что он не мог читать. Взгляд Николая неподвижно остановился на нем. Я знаю этот взгляд и ни одного не знаю страшнее, безнадежнее этого серо-бесцветного, холодного, оловянного взгляда.

— Я не могу, — сказал Полежаев.

— Читай! — закричал высочайший фельдфебель.

Этот крик воротил силу Полежаеву, он развернул тетрадь. Никогда, говорил он, я не видывал „Сашку“ так переписанного и на такой славной бумаге.

Сначала ему было трудно читать, потом, одушевляясь более и более, он громко и живо дочитал поэму до конца. В местах особенно резких государь делал знак рукой министру. Министр закрывал глаза от ужаса.

— Что скажете? — спросил Николай по окончании чтения. — Я положу предел этому разврату, это все еще следы, последние остатки; я их искореню. (Николай I имел в виду заговор декабристов. — В. М.) Какого он поведения?

Министр, разумеется, не знал его поведения, но в нем проснулось что-то человеческое, и он сказал:

— Превосходнейшего поведения, ваше величество.

— Этот отзыв тебя спас, но наказать тебя надобно, для примера другим. Хочешь в военную службу?

Полежаев молчал.

— Я тебе даю военной службой средство очиститься. Что ж, хочешь?

— Я должен повиноваться, — отвечал Полежаев.

Государь подошел к нему, положил руку на плечо и, сказав: — От тебя зависит твоя судьба: если я забуду, ты можешь мне писать, — поцеловал его в лоб.

Я десять раз заставлял Полежаева повторить рассказ о поцелуе — так он мне казался невероятным. Полежаев клялся, что это правда».

В тот же день, 28 июля, Полежаев был отправлен в полк со следующим предписанием командиру полка:

«Государь Император Высочайше повелеть соизволил уволенного из студентов с чинами 12 класса Александра Полежаева определить унтер-офицером в Бутырский пехотный полк, иметь его под самым строгим надзором и о поведении его ежемесячно доносить начальнику Главного штаба Его величества».

Для Полежаева началась солдатская, полная ограничений и унижений человеческого достоинства жизнь.

Правда, он считался не просто солдатом, а «разжалованным в сие звание за проступки из офицеров», и это давало ему некоторые поблажки со стороны начальства, которое, как и он сам, полагало, что в скором времени последует его производство в офицеры, поскольку вина его в их глазах была весьма незначительна. В феврале 1827 года был опубликован указ Сената об освобождении Полежаева из податного сословия, официальном присвоении звания действительного студента, чина и личного дворянства. С этим указом Полежаев связывал свои надежды на производство в офицеры, но никаких распоряжений из Главного штаба не последовало.

Через год после определения в военную службу Полежаев пишет письма царю, воспользовавшись его собственным разрешением. Полежаев писал, что раскаивается «в прежних шалостях», просит милости, так как «не в силах переносить трудов военной службы». Ответа на письма он не получил и, полагая, что их задерживают то ли его непосредственное начальство, то ли в Третьем отделении и потому они не доходят до царя, бежит из полка, чтобы добраться до Петербурга и «пасть к ногам государя», как он объяснял потом на следствии. Но семь дней спустя, засомневавшись в успехе своего предприятия, Полежаев возвращается в полк.

Его судили за самовольную отлучку. Дело отсылают царю, и тот накладывает резолюцию: «С лишением личного дворянства и без выслуги». Это было крушением всех надежд: теперь Полежаев лишался возможности, получив офицерский чин, выйти в отставку, солдатчина становилась для него пожизненным наказанием, а с лишением личного дворянства он утрачивал защиту от телесного наказания шпицрутенами и от фельдфебельских и офицерских кулаков.