Стареть не обязательно! Будь вечно молодым (или сделай для этого всё возможное) - Билл Гиффорд

Другими словами, почти все, что мы делаем, до некоторой степени мотивировано знанием того, что однажды мы умрем. Вот почему мы пишем книги, ходим в церковь, рожаем детей, прыгаем с шестом в 70 лет, увольняемся с надоевшей работы и путешествуем по «Тихоокеанскому хребту»[39]. И делаем все остальное. Как очень точно заметил Стив Джобс: «Смерть есть двигатель изменений в нашей жизни». Мысль о смерти заставляет нас жить и действовать.

К моему удивлению, уик-энд с соратниками Обри ди Грея покачнул мою прежнюю непоколебимую уверенность в том, что вечная молодость и долгая жизнь – это однозначно хорошо. Если предыдущая встреча с ди Греем пробудила во мне скорее оптимистичное любопытство, то теперь меня одолели сомнения. Разговор с Сандипом не выходил у меня из головы. Какой мир мы хотим создать?

Разумеется, я хотел бы жить долго и наслаждаться жизнью, как в молодости. Это было бы здорово. Но гораздо больше я хочу этого для моей собаки Лиззи. Я всегда думал, что она умрет намного раньше, чем Тео. В юности она отличалась своевольным нравом и почти не поддавалась дрессировке, постоянно убегая от меня в лес за оленями и другими зверьми. Я опасался, что рано или поздно она попадет под колеса машины – обычная судьба гончих собак. Хотя тут было одно «но»: в свое время я спас ее от смерти. Ее владелец привез ее к ветеринару (не к нашему доктору Сейну), чтобы усыпить из-за совершенного ею особо тяжкого преступления – она загрызла йоркширского терьера. Я сказал, что возьму ее к себе на месяц, который в конце концов превратился в 12 лет. Поэтому все прожитые Лиззи с момента ее спасения годы я рассматривал как «дополнительное время».

На самом деле мы все сегодня получаем в подарок такое «дополнительное время» – подумайте о поколении своих бабушек и дедушек, которые умерли в 50–60 лет. После смерти Тео я был готов к худшему: как показывает большое количество исследований, когда один из супругов умирает, другой часто вскоре следует за ним, а мои собаки были практически старой супружеской парой. Поэтому я смягчил свои правила, разрешив Лиззи есть со стола и научив ее выпрашивать корочки от пиццы. По крайней мере, она ест, сказал я себе. Все равно ей недолго осталось жить на этом свете.

Оказалось, что она обожала корочки от пиццы, – и превратилась в очень настырную и умелую попрошайку. И она продолжала жить. И жить. И жить.

На ее 13-й день рождения я купил два сочных стейка и поджарил их на гриле – один для нее, другой для себя. Через пару дней я отвез ее к нашему ветеринару, доктору Сейну, на обследование. «Тринадцать! – воскликнул он, обращаясь к Лиззи. – Это настоящий рекорд. Поздравляю вас, девушка!»

Все ее анализы были в норме, сердце работало хорошо. Она полностью подтверждала слова Тома Кирквуда о том, что «мужчины умирают, а женщины продолжают жить». Я подумал, что, возможно, Ниру Барзилаю следует заняться изучением собак-долгожителей на предмет выявления у них генов долголетия, потому что моя собака явно имела какую-то защиту, предохранявшую ее от рака, от которого умирает большинство собак в этом возрасте.

Лиззи, мягко говоря, была немолода. Ее морда почти полностью поседела, так что она напоминала собачье привидение. Прохожие останавливались на улице и с удивлением спрашивали: «Сколько ей лет?» Совершенно незнакомые люди подходили к ней, чтобы погладить, а иногда наклонялись, целовали ее в поседевшую голову и молча уходили, не говоря мне ни слова, с мокрыми глазами. Я любил ее больше, чем когда бы то ни было.

На практическом уровне наша совместная жизнь замедлилась. Теперь путь по лестнице от нашей нью-йоркской квартиры на пятом этаже на улицу и обратно занимал куда больше времени, но Лиззи все равно успешно с этим справлялась. Иногда во время утренней прогулки она переходила на неустойчивую рысь и даже пыталась резвиться, а в другие дни вяло ковыляла до собачьей площадки, делала свои дела и тут же поворачивала домой. (Она всегда диктовала наш маршрут.) Вскоре после того, как ей исполнилось 13 лет, она пережила страшный период – она почти потеряла чувство равновесия и ходила как пьяный моряк (неврологическое расстройство, причина которого неизвестна). Я смотрел на нее со слезами на глазах и ничем не мог помочь, но в конце концов проблема исчезла сама собой.

Но при этом она получала большое количество корочек от пиццы, особенно на последнем этапе моей работы над этой книгой. Я бы без всяких колебаний клонировал ее, будь мне это по карману. Кроме того, как предупредил меня тот любитель собак из Кремниевой долины, с которым я познакомился за ужином в Квинс-Колледже, клонированная собака – это совершенно другое животное. Если бы ученые придумали способ, как дать собакам вечную жизнь, я бы немедленно сделал это для Лиззи.

Что касается меня, то я решил продолжить заниматься своим здоровьем. Поэтому примерно через год после моего первого визита я вновь пришел на прием к доктору Нейту Лейбовитцу. Приемная была заполнена такой же разношерстной толпой иммигрантов и уроженцев Нью-Йорка. Мои показатели холестерина изменились несильно – одни снизились на несколько пунктов, а другие, наоборот, немного выросли. Но Лейбовитц сиял. «Поздравляю вас!» – воскликнул он и написал на моих анализах «Превосходно!».

Что же его так обрадовало?

Более пристальный взгляд показал: у меня уменьшилось количество опасных «мопедов», перевозящих «плохой» холестерин ЛПНП в моих артериях (то есть маркеров А по В). Одновременно с этим у меня увеличилось количество «чистильщиков» – частиц ЛПВП большого размера, способных впитывать и даже отрывать от стенок сосудов весь накопившийся мусор и доставлять его в печень для переработки.

Лейбовитц хотел знать, каким образом мне удалось добиться такого улучшения: принимал ли я Welchol, как он рекомендовал? Нет. Рыбий жир? Изредка. Но я стал больше ездить на велосипеде, чтобы угнаться за своим отцом. Я даже нашел себе компанию единомышленников, с которыми мы совершали регулярные велопрогулки; хотя я подозревал, что результаты могли бы быть куда более впечатляющими, если бы эти заезды не завершались хорошей кружкой пива. Кроме того, мне удалось полностью отказаться от гамбургеров и картофеля фри, которые я раньше очень любил.

Как бы то ни было, мои усилия не пропали даром. Плюс ко всему я похудел почти на 4 кг, что уже было большим достижением. «Иногда достаточно просто обратить чуть больше внимания на то, что вы едите и как живете, чтобы кардинально изменить ситуацию к лучшему», – сказал он. Это была чистая правда. «Вы здоровы», – вынес он окончательный приговор.

В каком-то смысле это можно сказать и о Лиззи. Сейчас, когда я пишу эпилог к этой книге, стоит поздняя осень 2014 г., на улице стемнело и льет дождь, а рядом со мной сидит Лиззи и не сводит глаз с корочек от пиццы на моей тарелке. (Наверное, следующим шагом после гамбургеров мне нужно отказаться от пиццы.) Разумеется, эти аппетитные корочки предназначены именно ей. Недавно мы отпраздновали ее 14-й день рождения – 100-летний юбилей по человеческим меркам, неплохо для такой крупной собаки. Она по-прежнему самостоятельно поднимается по лестнице на наш пятый этаж и иногда посреди ночи прыгает ко мне на кровать.

Как ей это удается? Может быть, она одарена собачьими генами долголетия а-ля Ирвинг Кан, которые успешно защищают ее от рака, убившего ее брата? Или же сыграло роль то, что в процессе работы над этой книгой я много узнал о диетах и отчасти ограничил ее питание – только качественные натуральные продукты, но без излишеств, как в диете балтиморских обезьян-долгожителей? Или этому способствовал тот факт, что практически каждый день на протяжении всей ее жизни мы вместе совершали пробежки, длительные прогулки или туристические походы? То есть она прилежно следовала правилу «используйте это, или вы это потеряете»?

Или, возможно, ее долголетие – чистая случайность, выпавший ей в жизни счастливый билет? Если бы существовали такие таблетки, которые подарили бы ей дополнительные три-четыре года жизни, я заплатил бы за них любую цену. Но когда такие таблетки будут созданы, боюсь, что будет уже слишком поздно.

Как она чувствует себя внутри этого старого тела? Будучи вполовину моложе ее (по собачьим меркам), я не могу себе это представить. Иногда она резвится, как щенок, носясь по дому со своими пищащими игрушками, а в другие дни едва переставляет свои негнущиеся лапы. Большую часть дня она спит. Она спит очень много, так что время от времени мне приходится подходить и проверять, дышит ли она.

По утрам она медленно просыпается, долго зевает и потягивается, после чего – обычно когда я пью кофе – садится напротив и, мягко виляя хвостом и заглядывая мне в глаза, дает понять, что пора отправляться на прогулку. Я отставляю свою чашку с кофе, беру поводок, и мы с ней идем гулять по ее любимому маршруту вдоль реки, вместе вдыхая волнующие утренние запахи пробуждающегося мира. Каждый день для нас – это подарок.