Дживс и Вустер (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Всего-навсего следующее, – парировал я. Выходит, Орло заблуждался, утверждая, что девушки не умеют писать кратко. В жизни не читал ничего короче и яснее, чем эта записка. Возможно, мелькнула у меня мысль, Ванесса тоже сотрудничает в «Нью стейтсмен». – Кук, вы исходите из… как это говорится… из ложных предпосылок.

– Вот! – заорал Планк. – Разве я не говорил, что он будет отпираться?

– Эта записка не имеет ко мне никакого отношения.

– То есть вы отрицаете, что вы именно тот человек, которого любит моя дочь?

– Да, отрицаю.

– И это при том, что она то и дело шныряла в этот мерзкий дом и, наверное, в эту самую минуту прячется под кроватью в соседней комнате, – не унимался Планк, хотя его не спрашивали. У этих африканских путешественников нет никакого понятия о такте, никакой выдержки.

– Да будет вам известно, – сказал я, – тот, кого вы ищете, – это Орло Портер. Они полюбили друг друга, когда Ванесса жила в Лондоне, со временем их любовь все больше расцветала, – если это слово означает именно то, что я думаю, – наконец они поняли, что больше не могут жить в разлуке. Тогда Ванесса угнала вашу машину, и они вместе отправились на ней в регистрационное бюро.

Однако мои слова их не убедили. Кук заявил, что я лгу, а Планк еще прибавил, что чем больше на меня смотрит, тем больше видит сходство с Аберкромби-Смитом, который, по его словам, надолго угодил бы в тюрягу, если бы с ним не покончил крокодил.

Должен сказать, что на протяжении нашего обмена мнениями лицо Кука все более темнело. В конце концов оно сравнялось по цвету с клубным галстуком «Трутней», то есть стало багрово-красным. Одно время в клубе раздавались предложения сделать галстук ярко-алым в белую крапинку, но сторонники такой реформы не получили поддержки большинства.

– Вы думаете, я такой дурак, чтобы поверить, будто моя дочь влюблена в Орло Портера? – вопил Кук. – Да разве девушка в здравом уме может влюбиться в Орло Портера?

– Смешно, – вставил Планк.

– Ванесса бежала бы от него с отвращением.

– Со всех ног, – ввернул Планк.

– Но что она нашла в вас, я не могу понять.

– И я тоже, – подхватил Планк. – У него же борода как у викторианского романиста. Омерзительное зрелище.

Я действительно утром не побрился, но подобное наглое заявление – это уже было слишком. Я терпимо отношусь к критике, однако не намерен сносить грубые оскорбления.

– Фуй! – вырвалось у меня. Я не часто прибегаю к этому выражению, а между тем Ниро Вульф[389] постоянно его использует, и весьма успешно, и мне показалось, что в данной ситуации оно как нельзя более уместно. – Хватит глупой болтовни. Вот, прочтите. – И я протянул Куку письмо Орло.

Должен сказать, что эта, как выражается Планк, неопровержимая улика возымела желаемое действие. Челюсть у Кука отвалилась. Дыхание стало хриплым. Лицо сморщилось, как лист копирки.

– Боже милосердный! – просипел он.

– Что такое? – встревожился Планк. – Что случилось?

– Это от Портера. Он пишет, что убежал с Ванессой.

– Наверняка подделка.

– Нет, это, несомненно, рука Портера… – Кук поперхнулся. – Мистер Вустер…

– Не называйте его мистером, как добропорядочного члена общества, – возмутился Планк. – Это отъявленный преступник, он чуть было не надул меня на пять фунтов. Полиции он известен как Альпийский Джо. Так его и зовите. Вустер – это псевдоним.

Но Кук его не слушал, и я не могу его за это упрекнуть.

– Мистер Вустер, я приношу вам свои извинения.

Я решил проявить милосердие. Зачем давить старого беднягу железной пятой. Правда, он вел себя в высшей степени недопустимо, но многое можно простить человеку, который на протяжении одного дня лишился и дочери, и кошки.

– Забудем об этом, почтеннейший, – сказал я. – Всем нам свойственно ошибаться. Я от души прощаю вас. Если это небольшое недоразумение научит вас не торопиться с выводами, пока не проверены факты, – значит, время потрачено не зря.

Я сделал паузу, сомневаясь, не слишком ли я перегнул палку, говоря столь покровительственным тоном, как вдруг кто-то тихо сказал «мяу», и, опустив глаза, я увидел, что в комнату вошла кошка. Еще ни одна кошка на свете не выбирала более неподходящий момент, чтобы выйти пообщаться с компанией. Я смотрел на нее, онемев, в безумной догадке, как те мореплаватели на вершине Дарьена. Сжав в ладонях голову, чтобы на ней, чего доброго, не выросли голубиные крылышки[390] и не вознесли меня к потолку, я спрашивал себя, что же теперь будет.

Ответ не заставил себя ждать.

– Ха! – воскликнул Кук, схватив зверюгу в охапку и прижав к груди. Похоже, судьба сбежавшей дочери его больше не интересовала.

– Я же говорил вам, что кошку наверняка похитил Альпийский Джо, – радостно сказал Планк. – Вот зачем он рыскал около конюшни в тот день. Ждал удобного случая.

– Ловил момент.

– И ему нечего сказать в свое оправдание.

Планк был прав. Я не мог произнести ни слова. Оправдывать себя означало выставить престарелую родственницу перед судом света. Да они бы и не поверили, что я собирался вернуть кошку. Вы могли бы сказать, что я запутался в тенетах рока, если бы вам пришло в голову такое выражение, но когда такое случается лично с тобой, тут уж не до выражений. Можете спросить в Дартмуре или Пентонвилле[391], там подтвердят. Одна надежда, что Кук на радостях смягчится и отпустит меня с миром.

Но не тут-то было.

– Я буду настаивать на суровом приговоре, – заявил Кук.

– А пока не огреть ли мне его по голове моей палкой, – предложил Планк со свойственной ему бесцеремонной навязчивостью. – Лучше бы, конечно, зулусской дубинкой с шипами, но я оставил ее дома.

– Я бы попросил вас сходить за полицией.

– А что вы будете делать?

– Отнесу кошку Потейто Чипу.