Новейшая история России - Владимир Шестаков

Но вот как ученому мне в Союзе плохо. И дело тут не в материальных условиях, – поясняет ученый. – Я как-то не могу охватить и понять той установки к науке и ученому, которая у нас существует. Все эти два года у меня ощущение посаженного в клетку редкого экземпляра человеческой породы, необходимого для пополнения комплекта зоосада…

Мне кажется, что это объясняется коренным расхождением в подходе к науке. Он здесь чересчур узкий и утилитарный. Конечно, наука утилитарна, но так к ней подходить нельзя… Я могу хорошо работать, если чувствую себя счастливым. Этого нет».

§ 4. Большой террор

Истоки карательной политики. С первых дней революции массовый террор стал важнейшим средством выживания советской системы. Ленинское понимание «диктатуры пролетариата» как власти, опирающейся непосредственно на насилие, не связанное никакими законами, с неизбежностью предполагало «якобинскую беспощадность» в расчистке страны от наследия старого общества. Через месяц после Октябрьского переворота приказом ВРК все чиновники, не пожелавшие сотрудничать с Советской властью, были объявлены «врагами народа». Органы ВЧК—ОГПУ, наделенные правом внесудебной расправы вплоть до расстрела, могли бесконтрольно и безнаказанно распоряжаться человеческими судьбами.

Со временем открытые или скрытые репрессии стали неотъемлемым элементом существования Советского государства. По весьма приблизительным подсчетам, только в РСФСР с 1923 по 1953 г., т. е. в пределах жизни одного поколения, общими судебными органами было осуждено за различные преступления 39,1 млн человек, или каждый третий дееспособный гражданин. Как свидетельствует уголовная статистика, в эти годы имел место не столько «классово направленный» террор, сколько постоянные и массовые государственные репрессии против общества. Страх перед могуществом государства становится важнейшим фактором сохранения лояльности власти большинством населения. Система, основанная на внеэкономических мерах принуждения, могла опираться только на насилие и репрессии.

Репрессии, или «подсистема страха», выполняли на протяжении всего советского периода различные функции. Большевистский режим сделал насилие универсальным средством для достижения намеченных целей.

Важнейшая функция террора непосредственно связана со спецификой складывающегося в СССР политического строя, пытавшегося включить в сферу своего управления и принудительного регулирования всю жизнедеятельность граждан, включая их личные и семейные дела, создать новый сорт людей, действующих и мыслящих как единый организм, с запрограммированным стереотипом поведения. Но, как справедливо отмечал И. А. Ильин, «такое всеобъемлющее управление осуществимо только при проведении самой последовательной диктатуры, основанной на единстве власти, на единой исключительной партии, на монополии работодательства, на всепроникающем сыске, на взаимодоносительстве и на беспощадном терроре». Террор против политических противников имел цель уничтожить всякую возможность политической оппозиции, пресечь в корне любые попытки инакомыслия.

Уже в 20-е гг. арест, тюрьма, ссылки становятся главными аргументами в политических спорах. Опыт Гражданской войны подкрепляет идеологию насилия. Молодые коммунисты-просвещенцы возвращаются с фронта с уверенностью, что «все то, что дало такие блестящие результаты по отношению к колчаковщине и деникинщине, поможет справиться со всеми остатками старого в любой области». Впервые со времен Средневековья началось искоренение философских и общественно-политических мыслей, неугодных новому режиму.

В ноябре 1927 г. член Политбюро М. П. Томский поставит все точки над «i»: «В обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме. Кто этого не понимает, тот ни черта не понимает в диктатуре пролетариата, тот ничего не понимает, что такое большевистская партия».

Одновременно насилие и репрессии становятся обязательным условием функционирования советской экономики, террор становится важнейшим элементом трудовой мотивации. Столкнувшись на практике с серьезнейшими трудностями при превращении трудовой деятельности «из проклятия» в свободное творчество, большевистские руководители широко используют для компенсации падения заинтересованности рабочих в результатах своего труда внеэкономическое принуждение в виде всеобщей трудовой повинности и прикрепления рабочих к предприятиям. В Положении Совнаркома о рабочих дисциплинарных судах от 14 ноября 1919 г. говорилось, что «в случае упорного нежелания подчиниться товарищеской дисциплине и неоднократных взысканий „виновные“ подвергаются как нетрудовой элемент увольнению из предприятий с передачей в концентрационный лагерь». Председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский был активным сторонником расширения системы лагерей принудительного труда «для тех, кто не может работать без известного принуждения». К концу Гражданской войны на территории РСФСР функционировало уже 122 концентрационных лагеря. В 20-е гг. в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН) в порядке эксперимента для идейной «перековки» широко использовался труд заключенных по заготовке древесины для нужд индустриализации и экспорта в западные страны.

На основе опыта и кадров Соловков впоследствии была создана система ГУЛАГа. Из его персонала формировался аппарат Беломорстроя и многих других строек, где использовался труд заключенных.

Маховик репрессий раскручивался медленно, но верно. Если в 1921–1929 гг. из 1 млн арестованных внесудебными органами было осуждено лишь 20,8 %, то за 1930–1936 гг. из 2,3 млн арестованных число осужденных составило уже 62 %. Каждый новый этап строительства социализма сопровождался очередным витком террора.

Переход к политике индустриализации не случайно совпал с массовым походом на «классового врага». Широкое использование подневольного труда стало важной приметой первых пятилеток. Сотни тысяч заключенных, содержавшихся в исправительно-трудовых колониях (НТК), обеспечивали фактически бесплатно стройки, рудники, шахты, фабрики и даже целые крупные комбинаты рабочей силой. В строительстве Беломорско-Балтийского канала участвовало свыше ста тысяч заключенных, в результате чего стоимость строительства была снижена в четыре раза по сравнению с первоначальными расчетами. Силами заключенных был сооружен канал Москва—Волга.

К концу 20-х гг. усиливается давление сталинской аппаратно-бюрократической части правящей элиты на интеллигентско-оппозиционную ее часть. Объектом политических репрессий становятся вчерашние соратники по революционной борьбе. На это справедливо указывал еще в ноябре 1927 г. Троцкий, говоря, что «фракция Сталина—Бухарина… сажает во внутреннюю тюрьму ОГПУ прекрасных партийцев» и «держится насилием над партией». Чтобы поддерживать в массах ощущение осадного положения, на поиск «классовых врагов» были мобилизованы партийные и профсоюзные организации, комсомол. Все газеты и другие средства информации превращаются в пропагандистские органы.

В первую очередь Сталиным были уничтожены открытые противники Советской власти. В июне 1927 г. в ответ на убийство в Варшаве советского дипломата П. Л. Войкова в Москве была расстреляна содержавшаяся в тюрьмах группа монархистов. В число врагов были зачислены церковные и сектантские организации. Арестовывались и репрессировались служители церкви, захватывались и частично разрушались храмы, соборы, монастыри.

Проводимая в 1929–1932 гг. насильственная коллективизация вызвала новый всплеск государственного террора. В этот период число осужденных по РСФСР только общими судами в среднем за год составляло 1,1–1,2 млн человек.

В начале 30-х гг. репрессиям подверглись мелкие предприниматели, торговцы, торговые посредники, а также бывшие дворяне, помещики, фабриканты.

Репрессии сверху дополнялись массовым доносительством снизу. Донос, особенно на вышестоящих начальников, соседей по квартирам, на сослуживцев становится средством продвижения по службе, получения квартиры. 80 % репрессированных в 30-е гг. погибли по доносам соседей и коллег по службе.

Первые показательные процессы. Важным этапом на пути к «большому террору» 30-х гг., когда казни, расстрелы, аресты, ссылки станут неотъемлемой частью советской действительности, были показательные процессы конца 20-х гг. Чтобы направить «ярость масс», недовольных результатами проводимой в стране экономической политики, на «вредителей» из числа буржуазных специалистов, а заодно приструнить бывших оппозиционеров и колеблющихся членов Политбюро, в конце 20-х – начале 30-х гг. по указанию Сталина был сфабрикован ряд дел, на основании которых были проведены открытые «показательные» процессы. Главным в этих сфальсифицированных ОГПУ процессах «о вредительстве» было массовое «признание» подсудимых в своих «преступлениях». В глазах закулисных организаторов подобная «улика» была весьма наглядной для неискушенных в тонкостях экономической политики масс. Первым в 1928 г. прошел процесс над группой специалистов в Донбассе (Шахтинское дело), якобы поставивших себе целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района. На скамье подсудимых оказались 50 советских инженеров и техников и три немецких консультанта, работавших в угольной промышленности. Их обвинили в умышленной порче машин, затоплении шахт, поджогах производственных сооружений. Задолго до судебного разбирательства сам Сталин расставил все по своим местам, заявив, что Шахтинское дело есть экономическая контрреволюция, затеянная частью буржуазных спецов, владевших ранее угольной промышленностью. Дело рассматривалось Специальным судебным присутствием Верховного суда под председательством А. Л. Вышинского. К этому времени он смог создать себе репутацию непримиримого борца со всякими искривлениями генеральной линии партии. Суд продолжался около полутора месяцев; и Вышинский, и государственный обвинитель Н. В. Крыленко свое усилие сосредоточили не на вещественных и документальных свидетельствах вины подсудимых, а на получении признательных показаний. И добились своего. В июле 49 обвиняемых были признаны виновными и получили различные сроки наказания. Через трое суток после вынесения приговора пятеро приговоренных к смертной казни были расстреляны.