Маленький большой человек - Томас Бриджер

Как настоящий хвастун, Маленький Медведь не мог позволить никому посягнуть на его лавры и снова начал врать все на ту же тему, и история его побега с Песчаного ручья превращалась просто в какую-то героическую эпопею: кровожадные белые и предатели-пауни побросали все свои дела и гонялись исключительно за ним по всей прерии, то и дело запирая в форты, откуда он, разумеется, всякий раз бежал, разрушив их до основания и перебив всю охрану. Силу же ему давала волшебная птица, летевшая перед ним и показывавшая путь….

Он так долго и вдохновенно плел всякие небылицы, что я всерьез усомнился, узнал ли он меня. Конечно, он не мог не понять, что я белый, одетый, как индеец, но ведь мы с ним не виделись долгие годы, и Маленький Медведь вполне мог не соотнести чье-то смутно знакомое лицо со своим детством.

Наконец все было съедено и сказано. Я собрался уходить, повторил свое приглашение и, вконец осмелев, добавил:

— И приведи всю свою семью!

Медведь хитро взглянул на меня и сказал:

— Останься. Я не успел когда-то отблагодарить тебя. И хочу сделать это теперь.

Значит, он все-таки меня узнал. Я испугался, что он снова вспомнил ту историю, когда я спас ему жизнь, и решительно направился к выходу.

— Подожди, — остановил меня Маленький Медведь. — Я хочу извиниться за грубость моей жены. Она хорошая женщина, но не выносит белых людей, ведь они убили ее отца и мать… Кстати, когда мы шли сюда, то наткнулись на свежие следы белых солдат. Думаю, они идут сюда, хотя наши вожди и поставили свои крестики под бумагой о вечном мире.

У Маленького Медведя был какой-то зуд постоянно напоминать мне о моем происхождении. И всякий раз он заставал меня врасплох. Такого не позволял себе никто, даже столь близкие мне люди, как Старая Шкура и Солнечный Свет. Но я не стал огрызаться, а лишь сказал:

— Они, наверное, преследуют воинов, возвращающихся из набега на мирные ранчо у реки Смоки-Хилл. Или направляются к кайова освобождать их белых пленников.

Медведь горько усмехнулся:

— Этого я не знаю. Я не кайова, а Человек. Я не нападал на поселения у Смоки-Хилл. Но солдаты не станут разбираться. Все мы для них — одно и то же. И они станут стрелять в меня.

Он был совершенно прав, и я не смог даже возразить. Кроме того, я чувствовал и свою вину. Если для солдат все индейцы на одно лицо, пусть они и принадлежат к совершенно разным племенам, то и в глазах Маленького Медведя я нес ответственность за то, что делали все белые люди вообще, пусть я и живу среди дикарей и одеваюсь соответствующим образом.

Я вернулся в свой типи. До сих пор я не говорил, что у Солнечного Света были три сестры, которые и жили с нами. Одной из них оказалась вдова с двумя маленькими детьми. Мне же, как единственному взрослому мужчине в палатке, приходилось добывать еду для всей этой оравы. Они в ответ делали всю работу по «дому» и вовсе не возражали, чтобы я спал с ними. Но я ни разу не изменил Солнечному Свету. Во-первых, потому, что, несмотря на свою беременность, она выжимала из меня все соки, а во-вторых, идея иметь гарем никогда меня особенно не прельщала.

И вот, валяясь на бизоньих шкурах и глядя на округлившийся живот Солнечного Света, я думал об Ольге, о том, что она в этот самый момент носит в себе семя дикаря. Ольга была потеряна безвозвратно. Я мог в любой момент бросить свою палатку, вернуться к цивилизации, принять ванну, переодеться, сходить в салун… Но не она. Она не просто одичала, в нее вселилось само шайенство! Стоило мне подумать об этом, как запахи внутри палатки снова, как когда-то, стали раздражать меня, и я почти с ненавистью посмотрел на четырех женщин, готовивших на ужин какое-то исключительно вонючее варево. Свежего мяса у нас не было, ведь вместо того, чтобы отправиться на охоту, я в тот день набивал себе брюхо собачатиной, сваренной моей бывшей женой в палатке ее теперешнего мужа.

Словом, я пребывал в довольно мухоморном настроении, когда ко мне подбежал Лягушонок и сунул в руку маленькую деревянную лошадку, которую я недавно для него вырезал. Он достиг уже возраста Гуса на момент похищения. Я молча вернул игрушку ребенку, и он, положив ее рядом со мной, отошел в сторону. Это показалось мне странным и вернуло к действительности. Только теперь я заметил какую-то неестественную тишину, царящую в палатке: женщины вопреки обыкновению копошились у очага совершенно беззвучно, а дети овдовевшей сестры Солнечного Света, с которыми я обычно играл перед едой, рассказывая забавные истории, сидели в своем углу, как мышки.

Солнечный Свет подала мне плошку вареных кореньев, смешанных с ягодами. И то и другое было собрано еще год назад и хранилось в сушеном виде. По вкусу они напоминали кусок глины.

— А где задняя нога бизона, что я принес вчера? — рассерженно спросил я.

Она испуганно взглянула на меня и поправила:

— Это было три дня назад…

— Если я говорю, что вчера, значит, вчера! Не спорь со мной, женщина, не то я тебя проучу!

Солнечный Свет быстро опустила глаза и извинилась:

— Ты прав, конечно, вчера… Я слишком глупа и…

— Заткнись! — рявкнул я. — В этом типи слишком много ртов, и я не понимаю, почему должен всех их кормить. Мне самому вечно не хватает мяса. Отчего твои сестры до сих пор не нашли себе мужей?

Женщины опустили головы.

— Если вы думаете, — продолжал буйствовать я, обращаясь ко всем, — что я буду с вами еще и спать, то вы просто рехнулись!

Одна из сестер Солнечного Света что-то быстро шепнула ей на ухо, и моя жена сказала:

— Подожди, сестра пойдет и обменяет на мясо свое расшитое бисером платье.

Я знал, что это платье было ее единственным достоянием и сокровищем. Его подол сплошь покрывали пятна, а бисер местами осыпался. Но все равно оно стоило много больше, чем кусок вяленого мяса. Да, мы не были богатым семейством. В нашем типи жил только один мужчина, да и тот никогда не участвовал в набегах на поселки белых. С белыми торговцами мы тоже не имели дела, по вполне понятным причинам. У нас была только одна лошадь, да и ту подарил мне Старая Шкура.

— Не надо, — ответил я. — Я не голоден.

Мне стало стыдно. Я отлично знал, почему ее сестры не вышли замуж: они жили в палатке белого человека, а ни один шайенский воин не станет искать там себе жену, особенно теперь, когда женщин в племени было и так больше, чем мужчин. Женщины страдали по моей вине. Но, черт возьми, кому я обязан браком с Солнечным Светом? Уж по крайней мере, не себе!

— Мне жаль, что ты сердит на меня, — сказала моя жена.

Бедняга! Весь этот день она рубила хворост за четверть мили от палатки и волокла его домой на бизоньей шкуре. Ребенок мог появиться на свет в любой момент, и, если бы это случилось, она бы просто уронила топор, отползла за ближайшее дерево, приняла сама у себя роды, а затем вернулась к работе. И только вечером, принеся дрова к очагу, она сообщила бы мне это радостное известие.