Неизвестный Есенин - Валентина Пашинина

В стихах все выходит даже забавно, на деле было — не до шуток. Вот что писал С. Есенин Н. Клюеву в мае 1922 года: «Очень уж я устал, а последняя моя запойная болезнь совершенно меня сделала издерганным, так что даже и боюсь тебе даже писать, чтобы как-нибудь беспричинно не сделать больно».

Было от чего стать издерганным — ведь не пощадили даже такого талантливого поэта, как Гумилев, хотя лично М. Горький просил за него Ленина. И было чего Есенину беспокоиться за друга, того только недавно исключили из партии, потому боялся своим письмом навлечь на него чекистские неприятности.

«Запойная болезнь» и «пьяная есенинская свалка» того же происхождения, что и «чекистская Тетушка», о которой не без юмора рассказал в тюремных мемуарах Иванов-Разумник:

«Теткой прозвали мы в небольшом писательском кpyry ГПУ, а поводом к этому послужили две строчки из поэмы «Комсомолия» замечательного поэта земли русской Безыменского: Комсомол — он мой папаша, ВКП — моя мамаша».

Надо сказать, что шедевр «поэта земли русской» был настолько популярен в те годы, что вдохновил другую «знаменитость», Вольфа Эрлиха, на создание подобного двустишия:

Мой дом — весь мир.Отец мой — Ленин.

Безыменский воспел «трехбуквенную мамашу» — ВКП, а Разумнику Васильевичу тотчас на ум пришла «трехбуквенная Тетка — ГПУ». Почему Тетка? Потому что «еще Фамусов знал о ней, грозя сослать дочь «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!» «Тетка» пришлась всем по душе, тотчас прижилась в писательском кругу, а вскоре появилась и на страницах есенинских писем, например в письме Кусикову: «Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть… Теперь, когда от революции остались только клюнь да трубка, злое уныние находит на меня. Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь. Ну да ладно, оставим этот разговор про Тетку».

«Клюнь» — тоже появилось над зачеркнутым трехбуквенным непечатным словом.

Чтобы расшифровать письмо Клюева о «непробудном кабаке и пьяной есенинской свалке, которая длится днями и ночами», достаточно взглянуть на этот период жизни Есенина. Ко всем житейским неурядицам — квартирным, финансовым, семейным и прочим — прибавилась амурная и с той стороны, откуда меньше всего ожидал.

Рассказывают так. Сосед Бениславской по квартире Грандов приревновал к Есенину свою молодую жену (сотрудницу газеты «Беднота», будущую писательницу Елену Кононенко), которая была страстно влюблена в поэта. Поскольку дом этот был ведомственным, и жили в нем работники печати, сотрудники газет «Правда» и «Беднота», Грандов, ближайший коллега Сосновского, редактор «Бедноты», третирует Бениславскую, требуя немедленно выписать Есенина — ему не место в доме работников партийной печати. Да Есенин, собственно говоря, почти и не жил здесь в это время, как бездомная собака, скитался он по чужим углам.

Из ревности или по другой какой причине Грандов сделал все возможное, чтоб жизнь Есенина стала невыносимой. Конфликт закончился трагически: Грандов повесился.

Здесь рассказчики, как правило, умолкают, предоставляя читателю возможность самому «импровизировать» и делать вывод. А вывод непременно будет такой, как в мариенгофском «Романе»: Есенин вернулся «другой», безнравственный и аморальный. И таким сделали его за короткое время богемная жизнь с Дункан и заграничное турне. А все потому, что не было у деревенского парня внутреннего стержня. Съехал с Пречистенки, ушел от Мариенгофа, остепенившегося, женатого человека, окружил себя гаремом: Галина Бениславская. Августа Миклашевская, Надежда Вольпин, Анна Берзинь — всех и не перечислишь. Совершенно безнравственный и растленный тип, пьянь кабацкая.

Ну, а что же молодая жена Грандова — Елена Кононенко? Неизвестно, довела ли сотрудница газеты «Беднота» своего супруга до этого нервного срыва, но точно известно, что Есенин здесь ни при чем. Его уже не было в живых, когда Грандов в 1927 и 1928 годах все еще редактировал свою газету. Лишь в 1929 году придет другой редактор, а Грандова найдут повешенным на батарее (не правда ли, знакомый почерк?).

Еще на «товарищеском суде» над поэтами «друзья» Мариенгоф и Рабинович впервые указали «на болезненное состояние Есенина». На то, что он «совершенно спился, что он опасно болен, что он близок к белой горячке, и что его необходимо лечить». Мариенгоф, напомню, объяснял друзьям, что эта вопиюпдая ложь была во имя спасения Есенина. В «Литературной энциклопедии» 1930 года уже как непреложный факт написано, что привел Есенина к самоубийству наследственный алкоголизм.

А есенинские выступления? Доклад поэта в Ленинграде 14 апреля в зале Лассаля «О мерзости в литературе» (Есенин назвал его «Словом») в воспоминаниях «друзей» оброс новыми подробностями о невменяемости Есенина.

Особенно изощрялся Романовский (Морщинер) Иосиф Семенович. В письме Белоусову он так описывает один из «литературных вечеров» в Ленинграде:

«К 3 часам дня все билеты были распроданы — громкая слава Есенина сделала свое дело.

Стемнело, близился вечер… А Есенина в гостинице нет. Как ушел утром, так с тех пор не появлялся. Начинаю волноваться. То и дело выбегаю из своего номера, стучу в двери есенинского номера, оттуда никто не отзывается. Спускаюсь вниз, к швейцару(…)

— Нет, не приходили.

Возвращаюсь к себе в номер. Вдруг — стук в дверь…

Какой-то мальчишка вручил швейцару клочок бумаги (…) Читаю. Характерным есенинским почерком написано: «Яво второй, вверх к вокзалу». Стараюсь понять. Наконец меня осенило: речь идет о пивной или столовой. Бросаюсь по Невскому, захожу во все пивные и рестораны. Увы! Нигде поэта нет. Наконец в каком-то ресторане вижу за столом большую компанию и среди них Есенина».

И только в 1980 (!) открылась правда. В 6-томнике опубликована записка Есенина с таким содержанием: «Устроителям вечера поэзии в зале Лассаля. Я ждал. Ходил 2 раза. Вас и не бывало. Право, если я не очень нужен на вечере, то я на Николаевской, кабачок слева внизу».

И был в кабачке, и беседовал с друзьями, и читал стихи, и пришел вовремя. И был небывалый успех. Два вечера подряд! А почему ушел Есенин с самого утра и не показывался устроителям вечера? Да потому, что вечер собирались провалить, споив поэта. Для того припасли массу бутылок и в гостинице, и за кулисами. Возглавлял этот шабаш Георгий Устинов, а помогали ему молодые друзья, воинствующие имажинисты.